Она убила полицейского. Перерезала ему глотку моим бритвенным лезвием.
Их судили в один день. Я свидетельствовал против. Я помню глаза Фамке, когда объявляли приговор. Она написала на полу «мразь» губной помадой. А последним был звонок от моего приятеля, тюремного врача. Алехандро заразил её гонореей. Она нечистая… Остался ли чист я?
Я написал заявление об отказе прав на свою шлюху и купил этот проклятый билет до Лос-Анджелеса. И теперь я неизвестно где. В палате, одурманивающей такими чудесными запахами… Но что это за хренотень?
Я вздохнул еще раз, пробуя сладкий воздух глубоко в лёгких, и закрыл глаза, не совладав с подступившей темнотой и слабостью. Так вот он, наркотик. Не в трубке, подведенной в вену, а со всех сторон. Я быстро скатился с постели, не пытаясь подняться на ноги. Решил не испытывать судьбу, пока голова кружится. Но я должен выползти отсюда. Хотя бы высунуться в окно, хотя бы забраться на подоконник. Если навалиться всей тяжестью тела, возможно, стекло разобьётся, и я выпаду вниз. С первого этажа или двадцать первого…
Не смог. Сил не хватило даже на пару метров ползком. Лежу на полу, он кафельный, в плитку странной формы, похожую на звёзды. Ощущаю их стыки неприятно врезающимися в лопатки. С трудом сворачиваю голову влево и вижу возле себя огромный ботинок. Толстая рифлёная платформа, молнии, кожаные ремешки, хромированные заклёпки… всё такое чудовищное, что я не сразу замечаю продолжение, а именно — ногу, обутую в этот ботинок. Смутно догадываюсь о чём-то и сворачиваю свой ничего не соображающий котелок вправо — второй ботинок. Мой похититель или его подручный стоит надо мной. Странно, что не бьёт таким восхитительным пыточным орудием по лицу. Килограмма два в каждом сандалике по меньшей мере.
— Вы сектанты? — согласен, что глупость сморознул. Но эти ботинки вызвали вспышку воспоминаний о каких-то ненормальных, помешанных на Сатане и иже с ним.
— Мы убийцы, — спокойно произнес голос где-то высоко. — В маскарадных костюмах.
— Почему вы выбрали меня? — я попытался сфокусироваться на длинной лакированной штанине и пристегнутой к ней кобуре, но ботинки всё равно были интереснее. И ближе.
— Подошел по критериям, — я разглядел в плававших сверху клочьях тумана руку, обтянутую тонкой чёрной перчаткой. Пальцы этой руки начали по одному загибаться. — Мировоззрение. Имеющийся опыт. Склад ума. Рост и вес. И даже длина волос. Один твой минус — ты человек. И слишком много думаешь не о том и почём зря. Испорчен окружающей вирусной средой. Но мы тебя излечим от информационного перенасыщения. Будешь мыслить ясно и не отвлекаясь на раздражители. А мы будем наблюдать. Обычно мы не набираем в команду людей. Ты первый, а потому очень ценный экземпляр. Окон в палате нет. Замок в двери цифровой. Вернись в койку. Или хочешь, чтоб я тебя вернул?
— Хочу, — я вдруг потерял весь беспричинный страх и с готовностью потянулся к фигуре, возвышавшейся надо мной. Я наивно полагал, он схватит меня и забросит на смятую простыню, к трубке и раствору. Но полет был бесконтактный. Он не тронул меня, а поднял… не знаю как. Сияющие белизной стены издевательски проплыли мимо, а простыня оказалась заботливо разглаженной. Как только трубка воткнулась в локтевой сгиб, я ощутил прояснение зрения и сознания и вопросительно посмотрел на обладателя фантастических ботинок и пистолета. Он предсказуемо стоял спиной ко мне.
— Полчаса. Думай. Я не могу заставить, могу лишь застрелить несогласного.
Я снова остался в одиночестве. Но не совсем. С повторным приходом убийцы в палате кое-что изменилось. На тумбочке, где стоял раствор, появился шприц в прозрачной пластиковой упаковке и крохотная ампула, такая игрушечная, что я не осмелился к ней притронуться. А вот шприц взял, разорванную упаковку спрятал под подушку, аккуратно оторвал иголку, зажал в кулаке и вытянулся в постели, руки по швам. Не ахти какое оружие против обладающего телекинезом противника. А ещё он, наверное, мысли читает. Кстати, кто он такой? И почему моё любопытство хочет, чтоб я сказал «да»? Стать частью команды убийц. Элитный отряд смерти? Лучше бы сознание не прояснялось. Опять меня тошнит. Сладковатый воздух становится невыносимым…
========== 2. Отбор ==========
Я резко сел на постели, весь в поту. Темно и тихо, только стиральная машинка жужжит на кухне. Почти и не слышно.
— Плохой сон? — Бальтазар бормочет в подушку ругательства и резким щелчком включает бра. Я слепну от света и закрываюсь. Киваю сквозь скрещенные руки. Мне стыдно. Опять я не даю ему поспать. А завтра выезд на полигон. Нам везут оборудование, надо всё проверить, почистить и прикрутить. Бальтазар обожает новенькие блестящие штуковины, он готовился, он изучил заранее все инструкции, он будет смотреть, цокать языком и довольно ухмыляться, он спец по технике. А я… пока никто. Ну, я просто его напарник. — Стю, как ты меня достал. Иди сюда, паршивец.
Я Винсент Стюарт Ван Дер Грот, новобранец «диких кошек». И мне снятся скверные сны. Фактически каждую ночь. Бэлу я вру, что не каждую. Но иногда мне просто удается сдержаться и досмотреть их до конца, не просыпаясь.
А что снится? Да вот это и снится. Дурацкий рейс, дурацкий шприц, палата и киллер с леденящим душу голосом. Сколько бы я ни пересматривал сон, я не вижу его лица. Через полчаса утомительного ожидания он возвращается, а я всаживаю иголку в его протянутую ладонь и смотрю, как из точечной ранки вытекает капля густой крови. Она такая красная, что почти чёрная. Шлепается на больничное одеяло. Потом раздается его смех. Ампула из тончайшего стекла падает с тумбочки и разбивается об кафель. Это ампула с моим антидотом. Всё это время она находится рядом, но я не знаю, что в ней моё спасение. Он смотрит, как я умираю, одураченный, подставивший сам себя. Умираю, стиснув зубы, сам шокированный своей глупостью. Какая жалость, что смерть недостаточно болезненна. Просто удушье, просто сладкий запах, забивающий нос, рот и внутренности. Туман из отдельных клочьев сгущается в плотные облака, обволакивает глаза и уши, и вот я в объятьях ватной тишины, в одном шаге от могильного спокойствия… Просыпаюсь. Утро. Бальтазар готовит завтрак, обычно из остатков ужина.
Но сегодня не было мочи досмотреть этот кошмар до конца. До утра далеко, только третий час пополуночи. Бэл терпеливо ждёт, пока я отморожусь и перелягу со своей половины кровати на его. Прижмусь к нему, чтобы доспать остаток ночи без сновидений. У него красивое тело, даже чересчур для такого простака, как я.
*
Когда меня брали в отряд, я имел довольно-таки смутное представление о «диких кошках», нравах и обычаях, царящих у них. Об особой атмосфере дисциплинированного бардака, как его метко обозвал младший командир Сайфер. Бойцы живут группами или парно, в зависимости от индивидуального настроя и первоначальной комплектации. Например, знаю пятерых, из леопардового клана, они чуть ли не родные братья друг другу, ну, двое из них — точно. Им сразу без разговоров отдали пятикомнатное гнёздышко под крышей. Новички сначала живут отдельно, пока старшие командиры не примут решение об их подселении. Или пока мы сами не выразим готовность. Или пока не случится что-то из ряда вон: Бальтазар внезапно подал рапорт, что хочет жить со мной. Рапорт подписали, а мне дали месяц, чтоб попробовать. Понравится или нет.
Так нравится или нет?
Поначалу я оробел. Это в студенческих общагах нет никаких проблем с подселением, когда тебе в комнатушку подсовывают под дверь зубатого очкарика или вонючего жирдяя, и ты не обращаешь никакого внимания на этого несчастного, увлечённый учёбой или вечеринками. А тут — расквартированный в дорогом доме батальон. Ну не батальон, хорошо, взвод. Двадцать шесть молодых людей, отобранных по таким критериям, от которых волосы на загривке шевелятся. И если б только волосы. И если б только шевелились.
Я обычный. Я хочу сказать — у меня всё в порядке с ориентацией и интересами в жизни. В отряд ELSSAD¹ я попал нечаянно, потому что по достижении тринадцати лет все Изменчивые мужского пола получают что-то вроде повестки с приказом явиться на медосмотр в Хайер-билдинг на сто девятнадцатый этаж в кабинет №16-u.