Рельсы были проложены не только по всему Заворашу, но и вели в Ашкеллон и даже на территорию варварского Мензаррабана, где степи постепенно переходили в пустыню. Будучи ребенком, Энса неоднократно задумывался над тем, где же все-таки заканчиваются железнодорожные пути. Возможно, они обрываются где-нибудь у болот Зазулы? Или тянутся по Тинатрону еще некоторое время, петляя между топей, покуда окончательно не погрязнут в трясине? Или исчезают под песчаными наносами Мензаррабана подобно диковинным стальным змеям, зарывающимся в пологие склоны барханов?
Казалось, что на поезде можно было объехать весь мир, что все пути связаны друг с другом.
Энсадум шел уже почти час, думая о том, сколько бы времени понадобилось ему, будь он на автомобиле или, скажем, на поезде. Или верхом на лошади, как те налетчики. Передвигались они явно на лошадях, затем оставили их где-то неподалеку от его предполагаемого маршрута, подготовили ловушку и принялись ждать. Сколько они так ждали, сказать было сложно. Что же действительно было нужно тем людям. В голову шел только один ответ: саквояж. Вернее, не сам саквояж, а его содержимое.
Энсадум давно понял, что для некоторых людей кровь имеет особое значение. Это было сродни вампиризму или примитивным верованиям — выпить кровь другого, чтобы обрести его качества. Значит, кому-то понадобилась кровь того человека.
Только сейчас Энсадум начал задумываться, каким же образом он получил это задание. Ничего конкретного ему вспомнить не удавалось, а это значило, что именно это поручение не отличалось ничем от других таких же. Нужно было всего лишь добраться в определенное место и взять кровь. Ни имени умершего, но имен его родственников практику знать не положено. Это не запрещено, просто никто не вникает так глубоко. По идее, практика не должна интересовать даже причина смерти человека, или — кто предполагаемый убийца. Практик — не слуга закона, не в его компетенции устанавливать справедливость и вершить правосудие.
Зябкий сырой воздух пробирал до самого нутра. Теперь Энсадуму казалось, что понадобится бочка угля и камин размером с гору, чтобы изгнать холод из его тела.
Страшно хотелось пить.
За десять или пятнадцать шагов Энсадум насобирал несколько пригоршней снега, который еще не успел растаять и сунул его в рот. Снег имел привкус железа.
Неизвестно, сколько он двигался по инерции. Это могло занять всего пару минут, а могло — и несколько часов. Он давно утратил счет времени и лишь слабо представлял себе, куда идти. Спасением могли быть следы от колес злополучной телеги… Но теперь он потерял и их.
Туман мешал выбрать ориентир. Таким мог бы стать большой камень либо неровность ландшафта, однако любая приметная деталь тут же терялась в дымке, стоило отойти на десяток-другой метров.
Внезапно накатило отчаяние.
Разве он мог вообразить нечто подобное, когда брал очередной билет из прорези в стене?
Эта стена, которая находилась в здании Курсора крови, была металлической, из цельного куска листовой стали. В ее центре находилась прорезь — узкая щель, похожая на окошко для писем в почтовом ящике. Время от времени сквозь нее наружу высовывалась карточка из плотной бумаги. На каждой карточке было написано несколько слов: обычно адрес и краткие указания о том, как добраться. Иногда там была нарисованная от руки карта, всегда небрежно выполненная, схематичная, словно кто-то очень спешил, набрасывая все эти линии.
В этот раз Энсадуму досталась карточка, на которой была именно такая карта. Впрочем, указывалось на ней только место, где он мог нанять лодку. И на этом все. Видимо, дальнейшее предполагало участие проводника (так оно и получилось). Чего наверняка не было в повестке — так это того, что добираться до трупа он будет бесконечно долго, а добравшись, едва не погибнет.
По первости Энсадум ломал голову над тем, откуда кураторы узнают о всех этих смертях. Более того — один или два раза он подмечал, что карточку ему выдавали еще до того, как человек умирал. Несчастный испускал дух, и как раз в этот момент куратор поднимал руку, чтобы постучать в дверь.
Значило ли это, что кураторы каким-то образом предвидели смерти?
Энсадум уже давно брел, едва переставляя ноги. Неким особым чувством он научился определять неровности почвы и шаркал подошвами будто старик. Оторвать ступню от поверхности значило потратить последние усилия. Было слишком холодно даже для того, чтобы нормально соображать, туман не собирался рассеиваться, а следы повозки давно затерялись среди мелких и крупных камней.
— Кто бы мог подумать, — пробормотал Энсадум и рассмеялся. Смех напоминал треск ломаемых веток, — С другой стороны…
Внезапно он споткнулся и рухнул лицом вниз, едва успев вытянуть перед собой руки.
Удар пришелся на колени и локти. Тонкая материя брюк лопнула, в запястье что-то хрустнуло, мгновенно утопив сознание в алой вспышке боли.
Однако Энсадум мгновенно забыл о боли, стоило ему увидеть, что стало причиной его падения.
Это были две прямые, положенные на земле параллельно друг другу.
Рельсы.
Самая настоящая железная дорога.
Наверняка, если смотреть сверху, она была похожа на шрам, прочерченный по иссохшей плоти пустоши. Как часто ей пользовались? Как много поездов вообще покидали свою стоянку с тех пор, как все начало приходить в упадок? Или они просто ржавели, брошенные на полдороги, и никому не было до них дела? Энсадум пытался вспомнить, видел ли он железную дорогу на карте, и если да, то куда они вела?
Металл был ржавым, истонченным временем и непогодой. Сохранились только сами рельсы. Шпал не было видно. Они то ли сгнили за столько лет, то ли их попросту засыпало грунтом. Энсадум разглядывал покрытые коррозией болты в большой палец толщиной, скрепляющие рельсы. Многие из них стали настолько хрупкими, что моли лопнуть в любой момент. Хотя, кого это интересовало? По этой железной дороге тридцать лет не ходили поезда и вряд ли пойдут снова. Во всяком случае, Разрушение не оставляло шансов ни единому механизму, даже самому простому. Смерть механизмов была окончательной и бесповоротной.
Поднявшись с земли, Энсадум посмотрел в направлении, куда уходили рельсы. Сейчас они начинались у границы тумана по левую руку и исчезали в тумане по правую. Возможно, если двигаться по ним все время, то был шанс прийти в ближайшее поселение. Ведь раньше именно железные дороги соединяли города и крупные промышленные центры.
Конечно, всегда оставался шанс просто бродить кругами, ведь пути имели свойство пересекаться, расходиться и вновь сближаться.
Чувствуя все нарастающую головную боль — верный признак того, что с ним пытается связаться куратор, Энсадум опустился на рельсы. Странно, ещё мгновение назад он потратил последние силы, чтобы наоборот, подняться.
Не раскрыть сознание на этот раз было невозможно.
Энсадум закрыл глаза, чувствуя, как в его голову проникают чужие мысли. Поначалу они состояли из статичных образов, слишком хаотично подобранных, чтобы это было неслучайным: река, дом, луна в небе, чья-то сгорбленная спина, острый камень, округлый предмет, похожий на фрукт или даже макушку головы. Постепенно поток образов иссяк, а затем из темноты возникло лицо куратора. Им оказался незнакомый мужчина в возрасте. На его голове была высокая шапка из красного бархата, шею украшала тяжелая цепь из переплетенных между собой колец — знак Алхимиков крови.
На этот раз Энсадум не стал прерывать контакт. Возможно, кураторы могли помочь ему выбраться из этой глуши. А еще, как оказалось, ему нужно было видеть перед собой человеческое лицо. Особенно важно это было сейчас, когда он оказался в одиночестве посреди ничего.
Куратор заговорил, но до слуха практика не донеслось ни звука.
Куратор продолжал говорить еще некоторое время, пока по отсутствию реакции с противоположной стороны не догадался, что его не слышат. Поняв это, он принялся оживленно жестикулировать, но из этой попытки ничего не вышло. Тогда он оборвал контакт. Последнее, что Энсадум видел — это пылающее гневом лицо куратора, которое цветом немногим отличалось от его шапки.