Обыск этот начался со стрельбы и кровопролития.
Буржуазные газеты впоследствии извели горы бумаги, всячески извращая инцидент на набережной Невы. Истошными голосами вопили они о произволе дикарей-большевиков, якобы нарушивших международные правовые нормы и злонамеренно умертвивших ни в чем не повинного беднягу Кроми. О преступлениях дипломатов, разумеется, не говорилось ни слова.
У лжи, однако, короткие ноги, и вскоре истина взяла верх. Засвидетельствовал ее, кстати, сам Брюс Локкарт, незадачливый организатор известного «заговора послов». В своей книге «Буря над Россией» он признал, что «Кроми бросился навстречу пришельцам с револьвером в руке и после того, как убил одного из них, был застрелен на площадке лестницы».
А было все это так.
В назначенный Дзержинским час оперативная группа чекистов окружила посольское здание, заблокировав все выходы. В парадный подъезд вошли шестеро комиссаров во главе с Иосифом Стадолиным, старым большевиком-подпольщиком, долгие годы прожившим в эмиграции и отлично знавшим английский язык.
От чинной благопристойности в посольском особняке не оставалось и помину. Где-то в глубине дома громко хлопали двери, кто-то на кого-то истеричным голосом кричал. Видно было, что с лихорадочной поспешностью сжигаются бумаги. На беломраморную лестницу вырывались из комнат хлопья пепла и дыма.
Стадолин и его друзья догадались о причинах этого переполоха. Дипломаты спешили уничтожить доказательства своих преступлений. Но едва комиссары начали подниматься по лестнице, как с верхней площадки хлопнул выстрел.
— Немедленно прекратить стрельбу! — по-английски крикнул Стадолин. — Мы уполномочены произвести…
Договорить он не успел. Пуля сразила его. Стадолин упал на светлую ковровую дорожку лестницы. Следом за ним были тяжело ранены еще двое сотрудников Чека.
Хладнокровным стрелком, на выбор расстреливавшим наших людей, как позднее выяснилось, оказался военно-морской атташе Великобритании Френсис Аллен Кроми. Разумеется, он слышал и прекрасно понял обращенные к нему слова Стадолина. И все же продолжал стрелять, пока и сам не был сбит ответным выстрелом.
Что же произошло в тот дождливый августовский вечер и почему дипломат взялся за пистолет?
Да потому лишь, что капитан Кроми никакого отношения к дипломатии не имел. Паспорт военно-морского атташе служил Кроми прикрытием истинных его занятий в посольстве.
Светские знакомые этого прожигателя жизни, удачливого яхтсмена и ловкого игрока в крокет, ставшего впоследствии командиром подводной лодки, были, вероятно, удивлены несколько странными зигзагами служебной его карьеры. В самом деле, был человек морским офицером, каких в королевском флоте великое множество, и вдруг получил назначение по ведомству Форин-офис, да еще с внеочередным повышением в звании!
Между тем ничего странного в этой метаморфозе не было. В русскую столицу капитан Кроми приехал с особым поручением «Интеллидженс сервис». Иначе говоря, назначили его негласным шефом разведывательной сети англичан в России.
Сеть эта на обширных пространствах Российской Империи создавалась десятилетиями, сделавшись особенно могущественной в годы войны. Это была превосходно законспирированная, четко действовавшая и поразительно разветвленная сеть всеобщего шпионажа, который в наши дни называется тотальным. С ее помощью Лондон узнавал русские государственные и военные тайны значительно раньше русских министров.
В субботний тот вечер начались осложнения.
Капитана Кроми предупредили о намеченном чекистами обыске, имелись у него осведомители, о чем стало известно несколько позднее, но предупредили, что называется, в самую последнюю минуту. Некогда было отменять намеченную встречу с главарями белогвардейского подполья, не оставалось времени надежно припрятать компрометирующие документы. Вот тут-то, потеряв привычное самообладание разведчика, и взялся он за оружие. Пытался хоть как-то отсрочить неминуемый разгром, а главное — предупредить Сиднея Рейли и других гостей, еще не успевших явиться в посольство.
Попутно стоит заметить, что через год после своей смерти капитан Кроми вновь появился на русской земле. На этот раз без охранительного дипломатического паспорта, но зато в неуязвимой танковой броне.
Случилось это воскрешение из мертвых в грозные октябрьские дни, когда армия Юденича приблизилась к воротам Петрограда. Красные курсанты из последних сил сдерживали натиск английских танков. Первым, как бы собираясь взять реванш за прошлогоднюю неудачу, двигался на их окопы «Капитан Кроми».
Реванша не вышло.
Не предотвратили разгрома шпионских гнезд и выстрелы живого капитана Кроми. Разгром начался сокрушительный.
Отборные агенты «Интеллидженс сервис», великолепно замаскированные, многоопытные, в совершенстве знавшие свое ремесло, проваливались один за другим.
Раньше других Чека арестовала фон Мейснера. Поймали его с поличным, как ловят начинающего дилетанта, лишив возможности затягивать следствие хитрыми увертками. И фон Мейснер признал себя побежденным.
Собственно, это был не фон и никакой не Мейснер. Это был сын крупного астраханского рыбопромышленника Николай Николаевич Жижин, бывший ротмистр Таманского гусарского полка, бессовестный авантюрист, шулер и мошенник, изгнанный с военной службы решением офицерского суда чести «за неприличное поведение».
Побывал он, между прочим, и в эсеровской партии, путался одно время с Борисом Савинковым, участвовал в террористической деятельности.
Продажные людишки, подобные этому негодяю, готовы служить кому угодно, лишь бы хорошо платили. Капитан Кроми денег не жалел, оценив услуги Жижина в пятьдесят тысяч рублей ежемесячно, и это стало решающим обстоятельством: в немецкой разведке, где сотрудничал он с лейтенантом Зегерсом, платили значительно скромнее. И уже совсем скупой была царская охранка, где довелось ему одно время подвизаться в платных осведомителях.
— Если угодно, я могу быть полезным Чрезвычайной комиссии! — развязно предложил бывший гусар на первом допросе. — Уверяю вас, жалеть не придется. Весь вопрос в том, какой гонорар способны вы гарантировать? И какой паек?
Допрашивал его Профессор. Человек он был находчивый, за словом в карман никогда не лез, а тут лишь брезгливо поморщился, ничего не сказав в ответ.
Чуть позднее чекисты схватили бывшего корреспондента газеты «Утро России» при царской ставке — Александра Николаевича фон Экеспарре, публиковавшего обычно свои статейки под благозвучным псевдонимом Александр Дубовской. Он же был «князем Дмитрием Шаховским», «гатчинским мещанином Никодимом Оргом», «помощником присяжного поверенного Александром Эльцем» и «купцом второй гильдии Елизаром Платоновичем Плотниковым».
Взяли журналиста на Манежной площади, в квартире генеральской вдовы Бурхановской, где снимал он меблированную комнату с отдельным выходом, выдавая себя за последнего отпрыска старинного княжеского рода.
— Ваше сиятельство, да что же это означает! — в ужасе всплеснула руками генеральша, когда чекисты извлекли из тайника набор воровских отмычек, пузырьки с жидкостью для невидимых донесений, целую коллекцию поддельных документов и прочие шпионские принадлежности.
Князь Шаховской галантно поклонился своей квартирной хозяйке:
— Это означает, мадам, что ваш покорный слуга влип… И, кажется, основательно влип…
Журналист оказался крупной птицей, что доказывалось и суммой гонорара: платили ему англичане вдвое больше, чем гусару. И не зря, видно, платили. Однажды, к примеру, он подобрал отмычки и раздобыл на ночь секретнейший план минных заграждений в Финском заливе, хотя сейф, в котором хранился план, считался недосягаемым для злоумышленников. В другой раз с ловкостью циркового манипулятора выкрал чертежи новых морских орудий, еще не сданные Адмиралтейством на военные заводы.
Работа у чекистов сложная, и сталкиваться им доводится с самыми неожиданными историями. Однако и бывалых сотрудников Чека немало поразил этот редкостный прохвост, заявивший вдруг, что намерен писать собственноручные показания, поскольку страшно возмущен черной неблагодарностью бывших своих хозяев.