Но если бы у меня был ребенок, я бы отдала его тому Богу, невидимому, обитающему со Своим народом, Тому, Который дает тень днем и согревает ночью, Который защищает принадлежащих Ему, как если бы они были Его детьми. Такому Богу, как Он, можно доверять…
— Фу, какой яркий свет, — простонал Кабул. — Задерни занавески!
Раав стиснула зубы, не поворачиваясь к нему лицом. Пора было ему убираться из ее постели и из ее дома.
— Солнце встало, — ласково сказала она. — И тебе тоже пора.
Послышались приглушенная брань и шуршание простыней.
— Сердца у тебя нет, Раав.
Оглянувшись на него через плечо, она заставила себя обольстительно улыбнуться.
— А ночью ты этого не говорил.
Раав снова выглянула в окно, всматриваясь, надеясь увидеть кого-нибудь, похожего на израильского разведчика. Как он должен выглядеть? Как она сможет распознать его, если он появится?
Кабул обхватил ее за талию и потянулся, чтобы снять занавеску с крючка.
— Вернись в постель, моя любовь, — он прижался губами к изгибу ее шеи.
Раав перехватила его руку прежде, чем он смог ее приласкать.
— Царь заметит, что тебя нет на посту. Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности.
Он мягко засмеялся, вдыхая запах ее волос.
— Я не опоздаю.
Раав повернулась к нему лицом.
— Тебе надо идти, Кабул, — она уперлась руками в его грудь. — Твое отсутствие у ворот заметят и будут говорить, что Раав причиняет друзьям неприятности. А я этого не хочу.
— Сейчас ты причиняешь мне боль.
— Ты достаточно взрослый, чтобы это пережить.
Кабул поймал ее руку, когда она попыталась отойти.
— Там внизу богатый купец?
— Нет.
— Я слышал, как кто-то звал тебя по имени.
— Ну и что с того?
Он, что, думает, если положил ей в руку пару монет, то уже обладает ею?
— Ты же знаешь, чем я зарабатываю.
Он нахмурился, и его глаза потемнели.
Стараясь скрыть раздражение, она пробела кончиками пальцев по его щеке и смягчила тон.
— Не забывай, что я вышла из дому, чтобы найти тебя. — Раав знала, что очень важно, прощаясь, внушить мужчине мысль о его исключительности.
Кабул усмехнулся:
— Так ты меня немножко любишь.
— Настолько, что не хочу причинять тебе вред, — она позволила ему поцеловать себя и отстранилась. — Там, у ворот, ждет толпа, Кабул. Тебе пора открывать их. Раздраженные купцы могут нажаловаться царю.
Раав пересекла комнату, подобрала одежду Кабула, бросила ее ему и открыла двери.
— Тебе лучше поспешить!
Она рассмеялась, наблюдая, как он торопливо одевается, и закрыла за ним дверь. Затем перебросила засов входной двери, чтобы оградить себя от случайных посетителей, и снова подбежала к своему посту у окна.
Раав наслаждалась уединением. Она подошла к окну и села на подоконник, свесив одну ногу на улицу. Не обращая внимания на свист, доносившийся снизу, она разглядывала равнину. Что это за облачный столб там вдали? Она не была уверена, но слышала, что Бог израильтян сопровождал их в виде облачного столпа днем и огненного столпа ночью.
Когда жара стала невыносимой, она задернула занавески, отошла от окна, расчесала волосы, поела хлеба и глотнула вина. Но каждые несколько минут снова приподнимала красную ткань занавески и выглядывала на улицу, изучая каждого незнакомца, шедшего по дороге.
Всю жизнь Салмон ждал этого момента — ступить в землю обетованную. Он мог рассмотреть ее из лагеря. Он жаждал предстоящих битв, его уверенность была подкреплена прошлыми победами, которые Бог даровал Своему народу. Трудным было само ожидание. Салмон чувствовал себя как взнузданная лошадь, готовая пуститься вскачь. Он смеялся. Его энергия била через край, когда он боролся со своим другом Ефремом. Было раннее утро, солнце только встало, но каждый день давал возможность готовиться к бою — к делу Божьему — к завоеванию земли обетованной.
Сжимая посох в руке, он сделал выпад. Ефрем отразил его, повернулся, ударил — Салмон не растерялся и атаковал. Еще один выпад. Удар. Еще удар. Ефрем набросился на него со свирепой решимостью, но Салмон был готов. Увернувшись от удара, он описал в воздухе круг посохом и сбил Ефрема с ног. Салмон совсем не ожидал, что Ефрем, лежа, сможет посохом дотянуться до него и опрокинуть на спину в пыль. Оба лежали в пыли взмокшие и задыхающиеся.
Отдышавшись, Салмон рассмеялся:
— В следующий раз я не буду таким самоуверенным.
— Как ты думаешь, когда мы будем атаковать Иерихон? — спросил Ефрем, вставая и отряхиваясь.
Салмон поглядел на холм, где каждый день молился Иисус.
— Когда настанет время, Господь скажет Иисусу.
— Надеюсь, это будет скоро! Ожидание тяжелее, чем сама битва.
Салмон встал, крепко держа посох. Пустынный ветер развевал одежду Иисуса, стоявшего на возвышенности. После смерти Моисея Салмон во всем признавал главенство Иисуса и Елеазара — священника. Каждое их слово было законом, потому что они всем сердцем следовали за Господом и говорили только то, что повелевал им Бог. Когда Салмон был еще мальчиком, сидя на коленях у отца, он слышал историю о том, как Иисус Навин и Халев ходили разведывать землю обетованную и, вернувшись, утверждали, что ее можно завоевать. Они верили Богу, обещавшему дать им землю, но другие десять соглядатаев убедили народ, и даже великого пророка — самого Моисея — в том, что победа невозможна. Народу не хватило веры, и они упустили свой шанс — обетование перешло к следующему поколению. Поколению Салмона. Салмон еще не родился, когда Господь судил Свой народ и снова отправил его в пустыню. Тем не менее происшедшее повлияло на него. Он вырос под тенью стыда и сожалений своего отца.
Как часто он видел слезы отца! «Если бы только мы послушали Иисуса и Халева». Снова и снова, год за годом. Если бы жалобы могли умилостивить Бога, то жалобы его отца точно сделали бы это. «Если бы только мы послушали, мы бы не бродили по этой пустыне, как потерявшиеся овцы». Салмон поморщился, вспомнив сетования и жалобы, они напомнили ему о непослушании его народа в прошлом и о крайней испорченности человеческого сердца.
— Господи, Боже милостивый, спаси нас от подобного образа мыслей, — молился он. — Сделай меня человеком, угодным Тебе, — человеком храбрым и готовым немедленно выступить, как только Ты прикажешь идти.
Легко было высмеивать ошибки других. Легко, но так самонадеянно. Салмон знал, что он не лучше своих предшественников. Опасно было заглядывать далеко в будущее. Надо ждать, как ждет Иисус. Господь скажет, когда будет готов, а когда Он скажет, у Салмона будет выбор: повиноваться или нет. Он не хотел колебаться, как отец. Страх Господень должен быть сильнее страха перед людьми. Как бы сильно Салмон не боялся предстоящей битвы, он знал, что гораздо страшнее было вызвать недовольство Бога. Поэтому он решил повиноваться. Он не позволит себе поддаться человеческим слабостям и страхам. Как можно одновременно бояться человека и быть угодным Богу?
Иегова пообещал земли Ханаана Своему народу. Настанет день, когда Он предложит им взять обещанное. Возьмут они или нет, будет зависеть от Салмона и его поколения.
Пока еще никто не ослабел, но некоторые уже сомневались и роптали на столь долгое ожидание.
Господи, Боже неба и земли, умоляю, дай мне такую же твердую веру, как Ты дал Иисусу. Пусть Твой замысел станет моим. Не дай мне ослабеть. Ты един есть Бог, и нет иного!
— Готовься, — сказал Ефрем.
Обернувшись, Салмон поднял посох и отразил удар Ефрема.
Салмон хотел быть готовым к бою, когда Господь позовет его.
— Салмон!
Он сразу же узнал этот низкий голос. Вскочив на ноги, Салмон откинул полог шатра и в изумлении уставился на Иисуса.
— У меня есть для тебя задание, — спокойно произнес старец.
— Входи, пожалуйста, — Салмон быстро отступил в сторону и поприветствовал своего военачальника.