А Монка спасли двое: Стоттлмайер, периодически подбрасывающий работу консультанта, и нанятая по настоянию доктора Крогера на полный рабочий день медсестра, помогавшая ему вернуться в мир.
Через несколько лет в один прекрасный день медсестра внезапно переехала в Нью-Джерси, и снова вышла замуж за бывшего мужа. Монк к тому времени достаточно оправился; настолько, что больше не нуждался в медицинском работнике, но помощь ему все еще требовалась.
И в тот момент он встретил меня, но это совсем другая история.
Я не делала для него ничего особенного, что не смог бы сделать другой человек, обладающий большим терпением. Или чего сам Монк не смог бы, обрати он на это внимание.
Я убеждена, что Монку больше не нужен помощник; ему просто нравилось, что есть с кем поговорить, и кому разбираться с жизненными мелочами, отвлекающими его от любимого дела — раскрытия убийств.
Действительно ли я подпорчу ему жизнь, оставив на недельку?
Нет, я успокоила себя, конечно, нет. Он же не оставался один на белом свете. У него были доктор Крогер и капитан Стоттлмайер, а еще временный работник, к которому можно обратиться.
Этого более чем достаточно.
По крайней мере, я так надеялась.
И верила, что чувство вины недолго будет беспокоить меня, желая сполна насладиться поездкой.
3. Мистер Монк и пилюля.
Мне пришлось выехать из дома в пять утра, чтобы успеть на восьмичасовой рейс до Гонолулу. В аэропорту оставила машину на долгосрочной стоянке и села на экспресс до терминала. Простояв в длинной очереди для регистрации и еще в одной для осмотра багажа, я все же добралась до ворот за двадцать минут до посадки.
Эдриан Монк и близко не присутствовал в моих мыслях, когда я устроилась в кресле эконом-класса для пятичасового перелета.
Стюардессами, обслуживающими наш рейс, работали гавайские и полинезийские девушки, одетые в яркие гавайки, с красными цветками гибикуса в волосах.
Изображение пальм, водопадов и диких гавайских пляжей транслировалось на всех мониторах самолета. Гавайская музыка — нежный ритм гавайской гитары, укеке, слайд-гитары и народных напевов, звучащий как волны, лижущие белый песок — тихо играла по всему салону.
Я закрыла глаза и вздохнула. Самолет еще стоял на взлетной полосе аэропорта Лос-Анджелеса, а мысленно и эмоционально я уже стала спокойнее, чем за последние несколько недель. Грохочущие вещами пассажиры, шум разговоров, вопли младенцев, гул двигателей и даже сладкая гавайская музыка — все исчезло.
И прежде чем осознать это, я уснула.
Проснулась, как мне показалось, мгновением позже от легкого прикосновения стюардессы, желающей узнать: не хочу ли я позавтракать.
—Вы можете выбрать между омлетом с сыром и грибами, оладьями с орехами макадамия или фруктовым ассорти, — предложила она, вытаскивая лотки из тележки и демонстрируя блюда.
Все варианты казались мне ужасными. Даже фрукты выглядели, словно пропитанные жиром.
—Нет, спасибо, — вежливо отказалась я. Взглянув на часы, я с удивлением обнаружила, что с момента взлета проспала больше сорока пяти минут.
—Если она не собирается кушать, я возьму, — произнес знакомый мужской голос. Должно быть, я ошибалась. Он не мог принадлежать тому, на кого похож.
—У Вас уже есть еда, сэр, — возразила стюардесса. Я попыталась увидеть, с кем она говорит, но ее тележка перекрыла мне обзор.
—Я почти доел свой омлет, но все еще голоден. Поэтому мне хотелось бы отведать блинов, — попросил голос. — Если она отказывается от своей порции, то какая разница, кто ее съест?
Нет, это был не он. Он никогда не сказал бы фразу, услышанную мной только что. Он никогда бы не оказался в самолете. И, конечно, никогда бы не сел в кресло с нечетным номером тридцать один.
То, что я услышала — это голос моей вины. Да, совершенно точно.
Стюардесса выдавила из себя улыбку, взяла поднос с блинами и вручила пассажиру по другую сторону тележки.
—Ммм, — замурлыкал знакомый голос. — Выглядит очень аппетитно. Спасибо, милашка!
Она толкнула тележку вперед, и… Монк улыбнулся мне через проход набитым блинами ртом!
—Ты даже не представляешь, что потеряла, — прошамкал он. — Это безумно вкусно!
Я заморгала. Он не исчез.
—Мистер Монк?!
—Эй, мы не на работе, сестричка. Монк говорит, давай держаться попроще.
—Монк говорит?
—Ты права, это слишком формально. Называй меня Чед.
—Чед?!
Это было слишком. Я либо еще спала, и мне это снилось, либо, что значительно хуже, я бодрствовала, находясь в бреду.
Монк наклонился в проход и прошептал: —«Чед» звучит более тропически, чем «Эдриан», не находишь?
—Что Вы здесь делаете? — шепотом возмутилась я.
—Еду на Гавайи, конечно, — не смутился он.
—Но Вы ненавидите летать.
Он проигнорировал мой фразу и толкнул грузного мужчину, сидящего рядом с ним. Пассажир был одет в слишком тесную рубашку для боулинга и бермуды из шотландки.
Монк указал на его тарелку для завтрака: —Собираетесь Вы доедать эту колбаску?
Мужчина покачал головой: —Она слишком соленая, а я сижу на ограничивающей потребление соли диете.
Монк наколол недоеденную колбаску на вилку. —Спасибо.
Мужчина в шоке уставился на него, как и я.
—Вы собираетесь ее съесть? — спросила я в недоумении.
Он понюхал колбаску. — Хорошо пахнет. Должно быть копченая.
После чего откусил половину колбаски и протянул остатки мне через проход.
—Хочешь доесть?
Я покачала головой, оттолкнув его руку. Вилка с колбаской упала на пол. Монк схватил ее.
—Правило двух секунд! — вскрикнул он, прежде чем засунуть ее себе в рот.
Теперь я убедилась, что это не происходит на самом деле. Я повернулась к девочке, сидящей рядом со мной. Ей было около десяти лет, она слушала свой айпод.
—Извини, — обратилась я к ней.
Она вытащила наушники. —Да, мэм?
—Ты видишь человека, сидящего через проход от меня?
Она кивнула.
—Не могла бы ты описа́ть его?
—Это белый мужчина, одетый в спортивную куртку и рубашку, застегнутую до шеи, — сказала она. — Разве на Гавайях ему не будет ужасно жарко?
—А что он делает?
Она посмотрела мимо меня и хихикнула: —Дразнит меня языком.
Я повернулась к Монку, который пальцами широко открывал рот и шевелил языком, закатив глаза.
Я стукнула его.
—Что с Вами происходит?
Я с облегчением поняла, что не сошла с ума. Но это не объясняло странное поведение Монка, и как он оказался на самолете, летящем на Гавайи.
Он облизнул губы и шлепнул ими несколько раз.
—У меня во рту пересохло, — Монк повернулся к пассажиру рядом. —Вы правы, эта колбаса слишком соленая. Мне нужно попить. Вы не против?
Он поднял свой поднос и протянул соседу. Тот удивленно его взял.
—Спасибо, — Монк поднял столик и направился к хвосту самолета. Я посмотрела через плечо и увидела, как он наполняет бумажный стаканчик из фонтанчика. Прежде, чем я успела сказать что-либо, он залпом выпил воду.
Я вскочила со своего места и пошла вслед за ним. —Вы сошли с ума, мистер Монк? Как Вы можете пить эту смертоносную воду?
—Люди постоянно пьют такую воду.
—Питье самолетной воды сравни питью из туалета.
—Собаки без проблем так поступают, — возразил он. — Это их не убивает. Остынь, булочка.
Булочка??
—Мистер Монк, — твердо произнесла я, надеясь максимально привлечь его внимание. — Вы под чем-то?
—Я думал, ты будешь называть меня Чед.
—Вы под чем-то, — констатировала я.
—Доктор Крогер назначил мне лекарство, облегчающее симптомы в чрезвычайных обстоятельствах.
—Какие симптомы?
—Все, — ответил он. — Пока я не сел, думаю, надо воспользоваться уборной.
—Шутите? — спросила я. Где бы мы ни были в Сан-Франциско, он всегда просил меня отвезти его домой, чтобы сходить в туалет.
—А где ты предлагаешь мне облегчаться?