Барабошев. Ничего, братец, посиди, там не скучно; мы тебя навещать будем.
Мавра Тарасовна. Да, миленький, в богатстве-то живя, мы бога совсем забыли, нищей братии мало помогаем; а тут будет в заключении свой человек, все-таки вспомнишь к празднику, завезешь калачика, то, другое – на душе-то и легче.
Барабошев. Покорись, братец!
Платон (опустив голову). Ну, в яму, так в яму! Но только я теперь ожесточился.
Мавра Тарасовна. Какой ты, миленький, глупый! Двести рублей для вас велики деньги, хоть бы мать-то пожалел.
Платон. Ах, уж не мучьте меня!
Мавра Тарасовна. Ведь так, чай, какая-нибудь полоумная либо мещанка забвенная. Хорошая девушка, из богатого семейства, тебя не полюбит; ну, что ты за человек на белом свете!
Платон. Ничем я не хуже вас, вот что! Я молодой человек, наружность мою одобряют, за свое образование я личный почетный гражданин.
Мухояров. Нет, не личный – а ты лишний почетный гражданин.
Барабошев. Вот это верно, что ты лишний.
Платон. Нет, вы лишние-то, а я нужный, я ученый человек, могу быть полезен обществу. Я патриот в душе и на деле могу доказать.
Барабошев. Какой ты можешь быть патриот? Ты не смеешь и произносить… потому это высоко и не тебе понимать.
Платон. Понимаю, очень хорошо понимаю. Всякий человек, что большой, что маленький, – это все одно, если он живет по правде, как следует, хорошо, честно, благородно, делает свое дело себе и другим на пользу, – вот он и патриот своего отечества. А кто проживает только готовое, ума и образования не понимает; действует только по своему невежеству, с обидой и с насмешкой над человечеством, и только себе на потеху, тот мерзавец своей жизни.
Барабошев. А как ты обо мне понимаешь? Ежели я ни то, ни другое и, промежду всего этого, хочу быть сам по себе?
Платон. Да уж нельзя, только два сорта и есть, податься некуда: либо патриот своего отечества, либо мерзавец своей жизни.
Барабошев. В таком случае поди вон и ожидай себе по заслугам.
Мухояров. А вот он у меня другую песню запоет.
Платон. Всю жизнь буду эту песню петь, другой никто меня не заставит.
Барабошев. Однако у меня от этих глупых прениев в горле пересохло. Маменька, попотчуйте холодненьким, не заставьте умереть от жажды!
Мавра Тарасовна. Пойдем, миленький, и я с тобою выпью. Какое это вино расчудесное, ежели его пить с разумом.
Платон. Прощайте, бабушка.
Мавра Тарасовна. Прощай, внучек! бабушка я, да только не тебе.
Барабошев. Господин Зыбкин, до свидания у Воскресенских ворот! (Мухоярову.) Проводи его честь честью!
Платон. Чему вы рады? Кого вы гоните? Разве вы меня гоните? Вы правду от себя гоните, вот что!
Уходит, за ним Мухояров, Мавра Тарасовна и Барабошев. Из кустов выходят Поликсена и Филицата.
Поликсена, Филицата.
Поликсена. Няня, няня, Филицата!
Филицата (не слушая). Ай, что он тут наделал-то, что натворил! На-ка, хозяевам в глаза так прямо.
Поликсена. Филицата, да слушай ты меня!
Филицата. Ну, что, что тебе?
Поликсена. Чтобы ночью, когда все уснут, он был здесь в саду! Слышишь ты, слышишь? Непременно.
Филицата. Что ты, что ты, опомнись! Тебя хотят за енарала отдавать, а ты ишь что придумываешь?…
Поликсена. Я тебе говорю, чтобы он был здесь ночью! И ничего слышать не хочу, – ты меня знаешь.
Филицата. Что ты об своей голове думаешь? На что он тебе? Он тебе совсем не под кадрель. Ну, хоть будь он какой советник, а то люди говорят, что он какой-то лишний на белом свете.
Поликсена. Так ты не хочешь? Говори прямо: не хочешь!
Филицата. Да с какой стати, и с чем это сообразно, коли тебя за енарала…
Поликсена (доставая деньги). Так вот что: поди, купи мне мышьяку!
Филицата. Ай, батюшки! Ай, что ты, греховодница!
Поликсена (отдавая деньги). Купи мне мышьяку! А если не купишь, я сама пойду. (Уходит.)
Филицата. Ай, погибаю, погибаю! Вот когда моей головушке мат пришел.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
3ыбкина.
Платон.
Мухояров.
Филицата.
Сила Ерофеич Грознов, отставной унтер-офицер, лет 70-ти, в новом очень широком мундире старой формы, вся грудь увешана медалями, на рукавах нашивки, фуражка теплая.
Бедная, маленькая комната в квартире Зыбкиной. В глубине дверь в кухню, у задней стены диван, над ним повешены в рамках школьные похвальные листы, налево окно, направо шкафчик, подле него обеденный стол; стулья простой, топорной работы. На столе тарелка с яблоками.
3ыбкина (сидит у окна), входит Платон.
Платон (садится утомленный). Готово. Теперь чист молодец, все заложил, что только можно было. Семи рублей не хватает, так еще часишки остались.
Зыбкина. А как жить-то будем?
Платон. А как птицы живут? У них денег нет. Только бы долг-то отдать, а то руки развязаны. Вот деньги-то. (Подает Зыбкиной деньги.) Приберите! Завтра снесем.
Зыбкина. А как жалко-то; столько денег в руках, и вдруг их нет.
Платон. Да ведь нечего делать: и плачешь, да отдаешь.
Зыбкина. Уж это первое дело – долг отдать, петлю с шеи скинуть, – последнего не пожалеешь. Бедно, голо, да зато совесть покойна, сердце на месте.
Платон. Как это, маменька, приятно, что у нас с вами мысли одинакие.
Зыбкина. А ты думаешь, ты один честный-то человек. Нет, и я понимаю, что коли брал, так отдать надо. Просто уж это очень.
Платон. А как я давеча этой ямы испугался.
Зыбкина. Ну вот! Да разве я допущу? Я последнее платье продам. Мухояров за тобой из трактира присылал, дело какое-то есть.
Платон. Надо идти, у него знакомства много, работы не достану ли через него.
Зыбкина. Поди. Убытку не будет, дома-то делать нечего.
Платон уходит.
Перечесть деньги-то да в комод запереть. (Считает деньги и запирает в шкафчик.)
Входит Филицата.
Зыбкина, Филицата.
Филицата. Снова здорово, соседушка!
Зыбкина. Здравствуй, Филицатушка! Садись! Как дела-то: по-прежнему, аль что новое есть?
Филицата. Ох, уж и не говори! Голова кругом идет.
Зыбкина. Была у колдуна-то?
Филицата. Была. До утра ворожбу-то отложили; уж завтра натощак, что бог даст; а теперь другая забота у меня. Вот видишь ли: хозяева наши хотят ундера на дворе иметь, у ворот поставить.
Зыбкина. Что ж, дело хорошее, при большом доме не лишнее.
Филицата. Вот я и ездила за ним, у меня знакомый есть; да куда ездила-то! В Преображенское. Привезла было его с собой, да не вовремя: видишь, дело-то к ночи, теперь хозяевам доложить нельзя, забранятся, что безо времени беспокоят их; а до утра чужого человека в доме оставить не смеем.
Зыбкина. Так вели ему завтра пораньше явиться, а теперь пусть домой идет.
Филицата. Что ты, что ты! Уж куда ему назад плестись да завтра опять такую даль колесить! Я его и сюда-то, в один конец, насилу довезла, боялась, что дорогой-то развалится.
Зыбкина. Старенький?
Филицата. Ветхий старичок.