Нет. Этого бы не произошло. И все же жизнь, словно нарочно, создавала такие ситуации, в которых мы могли бы позабыть друг друга, охладеть друг к другу или поссориться. Когда я был главным редактором газеты в Болгарии, Никита работал директором банка в США. Но стоило нам только встретиться (а мы встречались), как мы снова становились прежними, теми самыми детьми или юношами, которые готовы были радоваться успеху друга, нашедшего новый кристалл. И никто не спрашивал, кто из нас олицетворяет реализованное будущее, а кто – прошлое, о котором мы мечтаем. И хрупкое мгновение все повторялось, как будто судьба всей вселенной зависела от сказочного сна нашей дружбы.
Глава 4 Белые крылья
Без душ, без сердца! Толпа скелетов! [9]
А. Мицкевич
Орел парит в зените небес.
Стрелец и Псы стремятся по кругу [10] .
T.-С. Элиот
Я получил прекрасный аттестат и должен был изображать радость. Но испугался, когда понял, что представления не имею, как извлечь пользу из своей замечательной успеваемости. Я будто и не подозревал, что знание изгонит меня из рая юношества. В те времена у меня было много увлечений: я пиликал на скрипке, играл в футбол, писал стихи и участвовал в геологических экспедициях, занимался ничегонеделаньем и даже греблей. Однако теперь я должен был оттолкнуть от старого гнилого причала лодку собственной зрелости. Но куда же плыть? До моих ушей доносился лишь глухой голос лодочника: “Раз-два! Раз-два!”
Мой жребий мне был неизвестен. Я знал только, что меня крестил в средневековой Боянской церкви поп Евстатий Витошский. Но в детстве мне не пекли лепешку, предсказывающую ребенку судьбу. Говорят, на банальный вопрос: “Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?” – я уверенно отвечал: “Бродягой-исследователем”.
А сейчас я даже не знаю, что я хотел этим сказать. Бродяга! Но в каких краях? Исследователь! Но чего?
Мать и сестра не смели что-либо советовать единственному мужчине осиротевшего семейства.
А друзья? Как я уже сказал, одних поглотило прошлое, а других – будущее.
Коде Павлов годом раньше был зачислен на юридический факультет. Мы виделись все реже, и я, помнится, посвятил ему такие строки:
Хоть раньше были мы друзьями по искусству ,
теперь искусственными сделались друзьями.
Гордый экзистенциалист Цветан Марангозов, невзирая на своего именитого отца, никуда не поступил и был поглощен армией.
Даже учителя, которые ловко подбирали себе любимчиков, чтобы направить их по своим стопам, не подавали мне никакого знака. Как будто им кто-то запретил заниматься моим будущим или же им грозил кол за подсказки.
Тогда (абсолютно легкомысленно) я сам стал бросать вызов мойрам.
Почему бы мне не сделаться художником? Мне нравилось рисовать. Я любил приключения линий и цвета. Но Тинторетто – наш учитель рисования, прозванный также Малым Маэстро, – который расхаживал по гимназическому коридору с глиняным горшком и кукурузным початком, отрицательно покачал головой:
– Поздно одумался. По-хорошему тебе надо было бы готовиться весь год, а не малевать стенгазеты и сбегать с уроков. Ты любишь фантазировать. Но не уважаешь законы перспективы, законы гармонии, законы, дорогой мой, законы… Ты кривляешься, как ребенок, корчишь из себя футуриста. Но будущее за реализмом. Прочитай “Искусство против империализма”.
Тогда я пошел к физруку. Он торчал посреди стадиона – один-одинешенек под белыми облаками. Как будто собирался их экзаменовать. Или ждал, пока придет время. А пришел я. Если я рассчитывал растрогать его идеей пойти по его стопам, то просчитался.
– У тебя, мой друг, душа любителя посостязаться. Но вот данных нет! Нет необходимой скорости. Поэтому и прыжок у тебя такой бесперспективный. Быть спортсменом – это не значит быть сильным. Возможно, у тебя даже есть выносливость… Если это не что-то другое… Но представь себе судьбу того, кто полагается только на свою выносливость. Кошмар! Это уже грузчик. Каторжник в каменоломне. Ну, если ты, конечно, мечтаешь загубить свою жизнь и учительствовать, как я… Есть два вида физкультуры. Один делает человека свободнее, а другой учит его маршировать. Два гриба: один съедобный, другой ядовитый. Ты хочешь создавать красоту, но обществу нужны солдаты и работяги. Честнее будет стать новобранцем.
Да, была и такая перспектива. Как-то вечером к нам в гости зашел знакомый капитан. (Думаю, все было подстроено моим дядей Драго, старым конспиратором.) И предложил мне поступать в высшее военное училище:
– Только скажи “да”, и остальные будут рядовыми, а ты – офицером. Твоя жизнь станет ясной и понятной.
Я сказал, что подумаю. Капитан обиделся.
– “Колебание – смерть революции!” – буркнул он и больше не появлялся.
Тогда я испугался, что лечу слишком низко. “Будет дождь”, – говорил мой дед, когда ласточки начинали мелькать над живой изгородью, ржавой водонапорной башней и развешанным по двору бельем.
Я надел чистую рубашку и пошел к единственному учителю, которого выбрал сам.
Редакция газеты “Народна младеж” к тому времени уже переехала с улицы Масарика на угол Гурко и 6 Сентября. Новые помещения располагались в старом желтом доме. Там, в одном маленьком кабинете, царил Добри Жотев. Именно он в 1950 году опубликовал мое первое стихотворение, когда моя сестра, втайне от меня, отнесла ему тетрадку с лирическими исповедями. С тех пор этот человек завладел моей душой. К счастью, Жотев был добрым волшебником.
Школа Добри Жотева казалась простой, но эффективной, как народная медицина. В качестве панацеи он рекомендовал “Теорию литературы” Тимофеева или Поспелова (долгие годы я думал, что это тот самый Поспелов, который написал Хрущеву вошедший в историю тайный доклад о развенчании культа Сталина). Именно Добри посоветовал мне поискать по книжным развалам недавно раскритикованную библиотечку “Смены”: те самые маленькие симпатичные книжки молодых поэтов Александра Герова, Веселина Ханчева, Ивана Пейчева, Невены Стефановой, Радоя Ралина, Богомила Райнова, Климента Цачева… Опять же по рекомендации Добри с первой зарплаты я купил себе роскошный двухтомник В.В. Маяковского, изданный к 20-летию его смерти. Мне было пятнадцать. Самоубийца предупреждал меня: “Ищи другой путь”. А я по-прежнему не видел ни одного.
Когда Добри Жотев давал нам все эти наставления, у него, у нашего учителя, немногим позже прозванного Папашей, еще не вышло ни одного сборника стихов. (Его “Жажда” была опубликована лишь в 1951-м.)
Партизанский поэт был нашей доступной, очевидной и досягаемой легендой. Он это знал и сводил нас с ума воспоминаниями о сражениях, из которых выносили раненых и, разумеется, удивительно красивых партизанок. Он любил любить. У него было обаяние актера. Учитель играл на скрипке Träumerei. И как только преподавал Шуман в таком шуме? – спрашивал я себя, когда по настоянию матери несколько лет брал уроки музыки у самого Константина Зидарова. Но разве мог кумир играть только по нотам? Я видел, как он, подобно своему смычку, дотрагивается до струн жизни, так неопытно и так прекрасно извлекает из них трепетание и звуки.
Свободный человек Добри Жотев, мой первый редактор, мой второй пример коммуниста, давший мне рекомендацию в партию, в конце своей жизни выбросил партийный билет и, измученный таинственными физическими и духовными страданиями, обратился к богу. У него был какой-то собственный бог, и они, оба необъяснимые, созерцали друг друга. Когда я взглянул на учителя в последний раз, перед тем как его кремировали, он показался мне молодым и сосредоточенным, как будто по-ученически готовился к переходу на очередное, абсолютно новое конспиративное положение…
Я давно не был в редакции, поскольку переживал “творческий кризис”. Я внушил себе, что поэтический дар очень быстро угасает, как пасхальная свечка. И вот ветер задул и мою свечу… В редакцию я вошел с чувством вины. Стихов у меня не было, а был лишь вопрос “куда дальше?”.
– У тебя только одна дорога – поэзия. А для учебы – журналистика! Новая специальность. Профессия будущего.
Меня всегда удивляла та дерзость, с которой революционеры давали оригинальные ответы на вопросы, в которых ничего не смыслили. И как мне самому не пришло в голову это единственно верное решение?! Разумеется, я собрался поступать именно туда, куда посоветовал Добри Жотев.
Теперь я изучал газеты совсем другим, “профессиональным” взглядом. А что можно было в них прочитать? И чего нельзя?
•
Популярный лозунг гласил: “И после Сталина по-сталински!” А вот за лозунгом…
Маленков вдруг заговорил о повышении благосостояния народа при помощи легкой промышленности и товаров широкого потребления. Это звучало совсем не по-сталински. Уже 4 апреля реабилитировали “врачей-убийц”. Президиум ЦК, не дав публичных объяснений, выпихнул из своего состава “новых”, совсем недавно выдвинутых Сталиным членов. И старое политбюро опять прибрало власть к своим рукам. Берия внес удивительное предложение отделить партию от государства и ликвидировать все концлагеря. В марте была объявлена частичная амнистия. Однако Москву наводнили не освобожденные политзаключенные, а преступники, воры и шмаровозы, которые умели ловко стучать острием ножа между растопыренными пальцами руки.