– Вот это да! Каков гражданин! Merde! Враг народа! Прямо как я.
До этого мне уже много раз доводилось использовать полиглотские способности моего друга. Он писал за меня самостоятельные по французскому, а я за него – контрольные по “конституции”. Я сидел за одной партой с самим князем Никитой Дмитриевичем Лобановым-Ростовским. Сначала во Второй мужской гимназии, а потом в новой Пятой объединенной школе на остановке “Павлово”. Светловолосый, стройный (он был чемпионом Республики по плаванию стометровки брассом), ироничный и гордый, среди шпаны софийских пригородов Никита выделялся, как гепард в стае дворовых шавок.
– Мой дворянский титул в моей фамилии, – говорил он. – За Ладогой возвышается Ростов Великий… Отнять его у меня просто невозможно.
Да, предки Никиты – варяги, потомки Рюрика, – получали свои чины не по царскому благоволению, а за собственные заслуги при основании русских княжеств.
Ночью мы с Никитой ходили воровать черешню. Плюясь в темноте косточками, я слушал, как его княжеское семейство оказалось здесь, убегая от революции. Когда Красная армия вошла в Болгарию, Лобановы попытались укрыться в Греции. Их поймали на границе. И всех: отца, мать и сына – бросили в Центральную тюрьму. Там Никита ходил в комбинезоне, выкроенном из мешка. Помогло официальное ходатайство из Франции: их освободили. Но вскоре после этого его отец бесследно исчез. Как-то утром он вышел за газетой и больше не вернулся…
Когда мы бродили по влажным ночным лугам и пробирались среди хрупких веток красных черешневых вселенных, Никита еще верил, что его отец жив. Им, мол, кто-то шепнул, что его видели, что он вроде бы был в Сибири, а потом перебрался в Германию… Но сегодня у Никиты есть документ о том, что его отца почти сразу ликвидировали в засекреченном советском концлагере около Пазарджика. Все арестанты до единого были расстреляны. А потом и сторожа. А потом и палачи. Все, до последнего свидетеля. А на месте лагеря сразу посадили лес.
Что-то тянуло Никиту к земле. Тогда мы увлекались геологией. Вместе с еще одним нашим одноклассником, Платоном Чумаченко, мы искали редкие и красивые минералы.
На Владайской возвышенности цвели синие крокусы прямодушного аметиста. Еще выше, на склонах Витоши, в пегматитовых жилах между искорками кварца, слюды и лунного камня виднелись острые булавки волшебных зрачков черноглазого турмалина. А рядом с Калково – селом, оказавшимся на дне водохранилища им. Сталина, – мы находили гигантские кристаллы мориона и дымчатого кварца. Древние фракийцы верили, что это наконечники падающих с неба молний. Целый мир, задымленный войнами, медленно погружался в новое озеро. И мы воображали, что спасаем частички воспоминаний о нем…
Сейчас, раз уж я вспомнил все эти давние приключения, можно сказать, что сам морион пустился на поиски меня, чтобы спасти хотя бы частичку меня самого. Ему на память.
А Князь, один из лучших сегодня в мире специалистов по бриллиантам, всегда, когда выбирается в Болгарию даже на день, обязательно поднимается на Витошу – обходит старые месторождения.
– Ты был у турмалинов? – как-то спросил его я.
– Я попытался их найти, но, увы, над ними посадили лес.
И я тут же сменил тему:
– А помнишь, как ты переводил мне великого и непереводимого Маяковского?
– Конечно. Маяковского, футуриста-чекиста. Застрелившегося от обиды, что его не расстреляли…
•
Мы круглые сутки сидели за учебниками, готовясь к последнему экзамену. Тогда впервые выпускные испытания стали абсолютно обязательными для всех.
Существует тип людей, которые полагают, что все плохое надо запретить, а все хорошее сделать обязательным. К сожалению, именно такие люди сочиняли законы нашего социализма.
Двое студентов организовали подготовительные курсы по математике. Один из них был влюблен в дочь нашей учительницы, а второй – в дочь школьного курьера. Тогда была популярна одна душещипательная песенка:
Песня о школьнице в черном передничке,
Песня о школьнице робкой такой…
Впрочем, дочь курьера особой робостью не отличалась. В ее задаче условие было предельно ясным: сначала экзамен, а потом уже… И поскольку никто не допускал, что она способна закончить школу с золотой медалью, влюбленные разработали план, достойный средневековых рыцарских романов.
Экзамен должен был проходить в том же физкультурном зале, в котором мы прощались с Бессмертным. В него уже занесли парты и расставили их на безнадежно далеком расстоянии друг от друга. Списать было бы невозможно. Но Сталин учил, что безвыходных положений не бывает.
В соответствии с тайным планом, сразу после того, как конверт с экзаменационными билетами будет вскрыт, курьер вынесет условия задач. Влюбленные студенты постараются решить их как можно быстрее. И опять же не без содействия курьера каждый выпускник, отлучившийся в туалет, сможет получить готовые решения.
Половина учителей была посвящена в этот хитрый план и, по существу, участвовала в нем. Но вот другая половина!.. Мир все еще был разделен на два лагеря: “они” и “мы”. Мы даже не подозревали, какой политический скандал разразится из-за нашего выпускного экзамена.
В самый разгар дня “икс” во двор гимназии ворвалась машина “скорой помощи”. Шофер, медсестра и доктор с носилками добрались до самого зала. Учителя пытались дать им отпор. Оказалось, что один из заговорщиков вызвал бригаду “скорой”. Он соврал, что у директрисы случился инфаркт. В суматохе мы все повскакали со своих мест. Я подошел к однокласснице, которая считалась самой способной по математике. И подсмотрел ее решение задачи. Этого мне было достаточно.
Несколькими минутами позже разразился роковой скандал. То ли из-за “предательства”, то ли просто по неаккуратности, но листок с решениями попал в руки “морально ответственных товарищей”. И вот тогда уже директриса могла получить настоящий инфаркт. Впрочем, “скорая” успела уехать. Одна из родительниц сокрушенно крестилась: “Когда товарищ Сталин был жив, такого просто не могло случиться”.
Дальнейшие события развивались молниеносно. В Министерстве образования была сформирована чрезвычайная комиссия, уполномоченная расследовать массовое списывание в Пятой объединенной школе им. Ивана Вазова. В результате проведенного расследования было установлено, что все выпускники справились с самой сложной задачей на “отлично”, но в их решениях была допущена одна-единственная незначительная ошибка: последний логарифм был неточно списан с условия. За этот невинный технический недочет никто бы и не подумал снизить выпускнику оценку, но ошибка повторялась в каждой работе, что являлось доказательством организованного списывания. Результаты выпускного экзамена почти всего класса были аннулированы. У нескольких учителей навсегда отняли право преподавания. Студентов-заговорщиков исключили из университета. Курьера уволили. Школа же получила выговор от самого министра.
В те дни, когда самые отчаянные шайки плели свои самые жуткие заговоры, когда в страну ввозили обманы и козни, а вывозили трупы, когда распределялась историческая вина и приписывались заслуги, а общество с гордым терпением принимало все это, оно так и не смогло принять заговор нескольких школьников и двух влюбленных студентов.
•
Я оказался среди тех немногих, чьи результаты экзамена не аннулировали. Уже тогда судьба лишила меня блаженства “быть как все”. Мне было грустно. А может, грусть объяснялась внезапным окончанием какого-то этапа взросления. Я чувствовал себя одиноким. Как будто все мои друзья сговорились исчезнуть.
Никита Лобанов получил разрешение переехать жить в Париж. Их выпустили, потому что его мать была безнадежно больна раком. Остатки княжеской семьи складывали остатки своих семейных реликвий в простые деревянные ящики. Пока еще их не вынесли во двор, я масляной краской (синим кобальтом) выводил на крышках адрес: 4, Rue de Sèze, Paris 9, France.
Одна изящная кривая сабля в кожаных ножнах с медным наконечником то вроде бы влезала в ящик, а то вызывающе торчала из него. В какой-то момент Никита разозлился:
– Я ее продам! Хочешь купить?
– Глупости! А деньги откуда?
– А за полцены?
Я ничего не ответил.
Мне хотелось спрятать в эти ящики всю свою жизнь. Чтобы и она эмигрировала. Освободилась от меня и от того проклятия, что зовется будущим. Но потом я отказался от этой идеи, чтобы освободить место сабле.
Никита уехал, как Маленький принц, который покинул свою планету. На софийском перроне несколько белогвардейцев плакали и махали рукой: “Не забывайте! Не забывайте!” Потом дым из трубы локомотива, разбухнув, повис в воздухе, как привидение, играющее с людьми.
С этого момента мы с моим одноклассником Князем стали жить в двух разных мирах, в двух пылающих ненавистью друг к другу “лагерях”. Но судьба решила сделать нас своими баловнями: каждого в его системе. Интересно, смогла бы мировая ненависть отравить нашу юношескую дружбу, как и все на своем пути?