С одной стороны, это кажется не совсем правильным. За буквами на экране скрываются живые люди: я могу их не понимать, но это не повод над ними издеваться. Если человек написал чушь, он имеет право узнать, почему это
Конечно, сейчас нет нужды ломиться к учёным напрямую. В интернете есть ресурсы, специально предназначенные для распространения неортодоксальных научных идей, например сайт vixra.org, созданный в пику Архиву препринтов, есть несколько онлайн-журналов, провозгласивших своей целью публикацию любых текстов, которые их авторам кажутся научными. Больше того, теперь альтернативный учёный может за собственные деньги даже издать книгу.
И вот тут начинается самое неприятное. Пока человека осмеивают на научных форумах, гоняют с конференций, игнорируют в журналах, он чувствует себя страдальцем и борцом за идею. Открытость и доступность публикации гораздо хуже. Вы думаете, страшно быть осмеянным? Нет. Страшно — это когда человек прорывается на конференцию, делает доклад и видит не гневные, не насмешливые, а скучающие лица. «Есть вопросы к докладчику? — спрашивает председатель. — Нет? Хорошо, переходим к следующему докладу». Не нравится тебе «ортодоксальная наука» — нет проблем! Хочешь — критикуй на бумаге, хочешь — опиши в интернете. И никому это, оказывается, не надо. Ни учёным, ни сочувствующим… Да и собратьев по борьбе с теорией относительности и Большим Взрывом не зажигает. Опять же мало радости в том, чтобы оказаться под одной «обложкой», например, с такими опусами(16+).
Так что, уважаемые альты, не жалуйтесь, что вас банят на форумах, а радуйтесь этому. Мы своими руками создаём вам ореолы мучеников. Подлинная ценность ваших трудов станет ясна, когда они будут беспрепятственно выставлены на всеобщее обозрение. И всем станет очевидно, что за всеми этими эфирами, органическими космологиями и прочими монооксидами дигидрогена прячется всем известная прозрачная жидкость без цвета, вкуса и запаха.
К оглавлению
Василий Щепетнёв: Разделённый Обломов
Василий Щепетнев
Опубликовано 18 декабря 2012 года
Есть у меня часы. Карманные, на цепочке. Циферблат украшен изображением летящих самолётов «привет Мальчишу!» и словом «Командирские».
Командирские часы — краса и гордость отечественной промышленности. Как и автоматы Калашникова. Хорошие, верные и недорогие. Да и судьбы их схожи. Но стоит заглянуть в мои часы с обратной стороны — ох и ах. Батареечка, электромеханика и коротенькое слово «China», различимое в увеличительное стекло.
Украли форму, подменили содержание и подсунули нашему брату: берите, вы этого достойны. Привычное, в общем-то, действие. Вековое. И что мне остаётся? Стараться впредь рассматривать предмет со всех сторон, вникать в суть, и желательно ещё до уплаты денег.
Из-за украденной формы и подменённого содержания страдаю не я один. Я один не очень-то и страдаю, кстати: часы время показывают сносно, а что в разведку с ними я не пойду, так я и без них в разведку уже не пойду. Нужды нет ходить: смотри по сторонам, вот тебе и разведка.
Поскольку вокруг территория если и не вражеская, то и не до конца своя. Не уверен, что даже до середины своя. Шпионы, диверсанты, изменники, агенты влияния всевозможных тёмных сил под каждым кустом. Вот часы и напоминают: бди! Но вернусь к страданиям: от кражи форм и подмены содержания обворованными считают себя гиганты мысли. Судятся. Samsung и Apple, например. Но где я, а где Apple? Потому расскажу лучше об Иване Александровиче Гончарове.
В одном человеке живут и две, и три личности, порой больше, но если их, личностей, много, они получаются довольно мелкими: выигрываешь в числе, проигрываешь в размере. А вот две — в самый раз. Джекил и Хайд Стивенсона. Обломов и Штольц Гончарова.
Посмотришь на портрет Гончарова кисти Крамского (завидую москвичам — ходи в Третьяковку хоть каждый выходной), и первое впечатление — Обломов, чистый Обломов. А подольше постоишь у картины, особенно в глаза заглянешь — и увидишь: э, нет, вряд ли. Не Обломов. Штольц, стальной закалённый Штольц.
Иван Александрович и хотел бы в иную минуту уподобиться Обломову, да не получалось. Не было у него родовой Обломовки. Ни земли, ни крепостных. Отец его имел свечной заводик, правда, не в Самаре, а в Симбирске, но, судя по всему, заводик не потрясал. Хотя в биографиях и пишут об отце Обломова как о зажиточном купце, но трудно не заметить, что Александр Иванович был купцом всего лишь третьей гильдии. Гильдия эта была наиболее многочисленной и наименее состоятельной, повседневные хлопоты забирали всю жизнь её членов (отец Чехова, Павел Егорович, в годы расцвета состоял во второй гильдии).
К тому же Александр Иванович умер, когда сыну было лишь семь лет. Биографию приходилось создавать самому. С десяти до восемнадцати лет — учёба в Московском Императорском коммерческом училище, между прочим с преподаванием английского, немецкого, французского и латинского языков, алгебры, физики, общей и коммерческой статистики, бухгалтерии, товароведения и множества других весьма полезных наук. Крепко учили, серьёзно, не по-обломовски.
Однако Гончаров полного курса не завершил. В девятнадцать лет он поступил в Московский университет на словесный факультет — кульбит, достойный Обломова, если бы Обломов в принципе был способен на кульбиты. По окончании университета послужил секретарём симбирского губернатора, но быстро понял, что провинция ему тесна. Понимают подобное многие, а вот на действие решаются не все. Гончаров решился — и тут же отправился в Санкт-Петербург, где устроился в департамент внешней торговли министерства финансов переводчиком. Служба для мелких чинов — штука непростая: работы много, жалование небольшое, перспективы сомнительны. Но Иван Александрович не унывал, работал бодро, и чины потихоньку, но шли: образованные переводчики со знанием коммерции ценятся.
В часы досуга Гончаров пробовал писать. Сначала небольшие вещицы для рукописных альманахов, но в тридцать три года он пишет свой первый роман «Обыкновенная история».
Роман публикуют в «Современнике» Некрасова. Я как-то упоминал, как провёл Некрасов Льва Толстого, напечатав «Детство» безгонорарно, объясняя это тем, что дебютные произведения принято брать даром, платой является сам факт попадания на страницы журнала. С Гончаровым подобное не прошло: тот отдал рукопись не прежде, чем сговорился о цене, двести рублей за лист.
Штольц! Год спустя после журнальной публикации «Обыкновенная история» выходит отдельным изданием, что свидетельствует о несомненном успехе романа. В журналах появляются мелкие вещи, написанные прежде. А вот нового мало. В сорок девятом году тот же «Современник» в приложении напечатал «Сон Обломова», маленький кусочек будущего шедевра. Но роман подвигался туго и, если бы писался прямолинейно и равномерно, за день выходило бы едва ли одно предложение. Так писать мог только Обломов. Впрочем, у него было оправдание: Штольц не давал.
И действительно, Гончаров становится участником кругосветной экспедиции, приложив немало сил, чтобы получить место секретаря при вице-адмирале Путятине. По ряду обстоятельств экспедиция получилась не вполне кругосветной, однако для середины позапрошлого века в любом случае не рядовой: из Кронштадта вокруг Европы с заходом на ремонт в Портсмут, затем вокруг Африки, через Индийский океан в Японию — и всё это на паруснике. Фрегат «Паллада» — не чайный клипер, шёл неторопливо, и плавание заняло около двух лет, что и для самого энергичного Штольца было испытанием непростым.
Гончаров выдержал его с честью. Когда в связи с Восточной (Крымской) войной планы экспедиции опять поменялись, штатского Гончарова отправили сушей в Санкт-Петербург. Путь от Амура до столицы, где конный, где пеший, Обломову мог присниться лишь в страшном сне, а Гончаров ничего, преодолел. С широко открытыми глазами, многое увидев и поняв.
Виденное он не зарыл в землю: очерки о путешествии появились сначала в журналах, а затем увидела свет одна из лучших в мире книг-путешествий «Фрегат Паллада». Читая книгу, кажется, что написана она человеком молодым и оттого живым и любознательным. На деле же автор провёл в путешествии и сороковой, и сорок первый, и сорок второй год жизни — по тем временам глубокая зрелость, едва ли не старость (вспомним опять же портреты сорокалетнего Чехова).
Живость и любознательность Гончарова от возраста не зависели — почти. Благодаря живости характера он, воротясь в Петербург, перешёл из министерства финансов в цензурное ведомство.
Цензор, потом главный редактор газеты «Северная почта» (между прочим — печатный орган министерства внутренних дел), потом член совета по делам печати... На ступеньках карьерной лестницы дописывается, наконец, «Обломов». И публикуется в четырёх номерах «Отечественных записок» за пятьдесят девятый год.