Княгиня. Точно.
Софья. Вы шутите. Он ветрен, это правда: но не способен быть обманщиком.
Княгиня. Ты это думаешь?
Софья. Он искренно меня любит.
Княгиня. Искренно любит — граф Фольгин! ха, ха, ха! Ах! ma chere, очень видно, что ты еще не жила в свете.
Софья. Почему ж кажется вам это невероятным? Я не имею никакой причины сомневаться в его искренности.
Княгиня. О, конечно! Странно только, что граф, несмотря на свою искреннюю любовь к тебе, старается меня уверить в том же; делает куры тетушке и волочится даже...
Даша. За мною. Да почему ж и не так, сударыня, ведь и я также женщина.
Софья. Это лишь ветреность. Я уверена, что граф любит одну меня.
Княгиня. Или, может быть, богатое приданое, которое тетушка дает за тобою.
Софья. Княгиня! Это уже обидно.
Княгиня. Не сердись, милая, — он точно так же любит тебя, как меня, как твою тетушку, как всех женщин. Ему надобно богатое приданое, чтоб заплатить свои долги. Ах! ma cousine{2}, как бы я была рада, если б вместо его женился на тебе Изборский.
Софья. У вас нынче все такие странности...
Княгиня. Ты была бы с ним гораздо счастливее, чем с этим графом Фольгиным. Вот уже другой год, как Изборский тебя любит.
Софья. Другой год! С чего вы взяли — он никогда не говорил мне ничего похожего на это.
Княгиня. Это-то и доказывает, что он истинно тебя любит. Непритворно влюбленные всегда застенчивы. Но сколько есть других способов показывать свою любовь. Изборский ищет беспрестанно случая быть вместе с тобою; один ласковый взгляд — и он счастлив; это написано на лице его. Поверь мне, в этих случаях женщины никогда не ошибаются. Я уверена, что Изборский любит тебя так же пламенно, так же страстно, как Малек-Адель любил свою Матильду.[5]
Софья. Если б это была и правда, то согласитесь...
Княгиня. Что граф более достоин любви, чем Изборский. О! в этом я никогда не соглашусь с тобою.
Софья. Он так холоден, так скучен...
Княгиня. Это одна застенчивость.
Софья. Я согласна, что он очень добр, скромен — имеет, может быть, познания, и когда бывает здесь один, то я нахожу его даже любезным, — все это правда, но когда он и граф вместе, то согласитесь, княгиня, что он делается тогда совсем незаметным.
Княгиня. Не удивительно, — один кричит о своих достоинствах, а другой скрывает их.
Софья. Что граф умен, очень умен, в этом, думаю, и вы должны признаться.
Княгиня. Несмотря на то что он сам в этом клянется беспрестанно, я осмеливаюсь ему не верить. Он, как говорится, натерт чужим умом: выучил наизусть кучу каламбуров, насмешек, острых слов, комплиментов, и более ничего.
Софья. Извините, княгиня! он очень любит литературу и знает почти всех известных писателей.
Княгиня. По именам — может быть; для этого нужна только одна память. Послушай, ну, если я докажу тебе точно на самом деле, что Изборский гораздо его умнее и любезнее и что граф любит не тебя, а твое богатство.
Софья. Если вы мне докажете... Но это невозможно!
Княгиня. Первое совсем не трудно, Изборский и граф сегодня здесь будут — надобно только завести разговор, в котором ему нельзя было бы блеснуть чужим умом. Вот, например, о вчерашней комедии — я уверена, что ты, несмотря на свое предубеждение, будешь со мною согласна.
Даша. Сюда идут графиня и князь Тюльпанов. Они, кажется, с большим жаром о чем-то рассуждают.
Княгиня. Верно, о твоей свадьбе. Я только знаю, что князь приехал к вам так рано для того, чтоб переговорить об этом с графинею.
Те же, графиня и князь.
Графиня (вполголоса князю). Да, князь, это будет кончено завтра или даже сегодня, но теперь ни слова. (Увидя Софью и княгиню.) А, ты здесь, Сонюшка! Ну что же вы здесь делаете, время прекрасное — вам бы надобно прохаживаться, гулять, резвиться... Я, право, думала, что вы давно уже весь сад обегали. Ба! Сонюшка, ты еще не совсем одета; пойди, кончи твой туалет.
Князь (целуя руку Софьи). Вы, верно, сударыня, остались дома для того, чтоб не заставить краснеть бедные розы[6], которые, увидя вас, должны от стыда завянуть.
Княгиня. Браво, князь! вы бесценный человек для комплиментов, — какая игривость воображения: розы, которые краснеют от стыда, — как это замысловато! Откуда берете вы такие пиитические выражения?
Князь. Глядя на вас, сударыня, можно ли говорить иначе, как языком сердца. (Взглянув на зеркало.) Грации, как видно, только что окончили свой туалет.
Княгиня. Нет, грации занимались совсем другим. Мы сочиняли комедию.
Графиня. Комедию! Что вы это? Да знаете ли, что для меня разбойники лучше, чем сочинители комедий, — они хоть полиции боятся, а на эти проклятые комедии и суда не найдешь. Уж эти авторы такую взяли волю, что с ними и житья нет. Сиди все дома, да не смей никуда носу показать, а не то того и гляди, что упрячут тебя в какую-нибудь комедию. И кто выдумал писать эти комедии — и зачем играют эти комедии — и что толку в этих комедиях! Уф! как вспомню, то у меня дух так и захватит. (Садится.)
Князь. Не угодно ли вам воды, сударыня?
Графиня. Нет, теперь ничего, а вчерась уж подлинно, если б не гофманские капли[7], то не знаю, что б со мною сделалось. Скажите сами, батюшка, вывести на сцену почтенную даму, которая любит играть в бостон, бранить молодых людей, когда они дурачатся, и заставить весь партер над ней смеяться, — ну на что это похоже?
Князь. Это верх невежества!
Княгиня. Да зачем берете вы это на свой счет, тетушка? Мало ли есть охотниц играть в бостон и браниться.
Графиня. И! матушка, да я рада бы не брать это на свой счет, да поневоле возьмешь, когда станут на тебя пальцами указывать.
Княгиня. Будто вы не знаете, как зол свет; автор, может быть, и душой не виноват. Поверьте, графиня, что тот, кто скажет вам, что автор имел намерение представить вас в своей комедии, желает зло одному ему и, может быть, пойдет от вас уверять в том же самом десять других дам, которых и имена даже незнакомы сочинителю.
Князь. Вы изволите защищать автора вчерашней комедии, сударыня; но позвольте вам заметить, что он, как по всему видно, никогда не читывал не только Овидиева искусства любить[8], но даже и ни одного хорошего любовного романа.
Княгиня. Быть может.
Князь. Он научился бы из них, как мы должны боготворить и уважать богинь сердец наших; узнал бы, что главнейшая обязанность мужчин состоит в беспрестанном служении прелестному полу, что человек некоторых лет может влюбляться, не будучи смешным, может любить, обожать, томиться, умирать от восторгов, целуя прекрасную ручку. (Хочет поцеловать руку княгини.) Может...
Княгиня. Без доказательств, князь. Вы не дали мне окончить, тетушка. Наша комедия будет совершенно вопреки вчерашней. Мы хотим доказать, что над мужчинами можно так же смеяться, как они смеются над женщинами.
Графиня. Вопреки! О! это другое дело; и если только можно хорошенько разбранить несносную пьесу, то пишите против нее все: комедии, трагедии, оперы и даже драмы.
Князь. И даже драмы! Прекрасно, сударыня, прекрасно! У меня есть приятель, удивительный человек для драм; ему написать драму в пяти действиях то же, что вам сыграть пулю в бостон. Если угодно, я попрошу его, и вы найдете в его драме все: жестоких отцов, несчастных любовников, слезы, вздохи, страхи, ужасы и даже, если надобно, разбойника.
Княгиня. И, князь! на что нам всю эту сволочь — ведь надобно только разругать вчерашнюю комедию.
Князь. За этим дело не станет; он разбранит ее без милосердия; выведет даже на сцену самого автора и заставит его плакать и вздыхать от первого явления до последнего.
Княгиня. Зачем же мешать невинных с виноватыми — что сделали нам бедные зрители?
Графиня. Что сделали? А разве они не аплодировали? Разве не вызывали автора? Поделом им. Да, князь, надобно путем их проучить, заказывайте смело драму.
Княгиня. И, графиня! пускай себе князь плачет и зевает сколько ему угодно, а мы будем смеяться и для того попросим Эрастова написать нам комедию.
Графиня. И в самом деле: ведь он сочинитель.
Те же и Эрастов.
Княгиня. Как вы кстати приехали, мы сейчас только о вас говорили.
Эрастов. Я только что из города. Недалеко отсюда обогнал я Изборского и графа Фольгина: они сейчас здесь будут.