Среди не главных, но интересных вопросов звучало пожелание открыть публичные дома под медицинским контролем. «Начинать надо с родителей, — добавлял Колесов, — чтобы они заранее готовили дочерей к этой древней профессии».
На праздничных домашних митингах школьный товарищ Игорь обличал коммунистов с неистовством натренированного футбольного болельщика, жена Алла вторила ему.
— Коммунисты!? — кричал Игорь, — Буржуи, оторвались от народа. Квартиры, дачи, машины, больницы – всё самое лучшее только для себя. Какие они коммунисты? Паразиты! Сволочи!
Колесов отмалчивался, отшучивался:
— Я-то ведь тоже коммунист.
— Какой ты коммунист? — кричал беспартийный Игорь, — ты в партию вступил, потому что так надо!
— Да нет, я и в заявлении написал – хочу быть активным строителем коммунизма.
Крик стоял истошный, и если даже удавалось переключиться на песни и пляски, настроение портилось, осадок оставался. Часть обличений была верной.
«Ну и что же? — размышлял он, — идти на бой и гибнуть смело? Это уж просто смешно. Во-первых, соратников не просматривается. Каждый в отдельности против, все вместе за. Инакомыслящие на меня не выходят; узок круг этих диссидентов, и народ страшно далек от них».
Экономисты снова занялись реформами и опять в духе политэкономии капитализма. Эффективность, прибыль, хозрасчет…
Экономика оставалась тайной за семью печатями. Колесов по-прежнему недоумевал по поводу двойной бухгалтерии, липовых нормативов, выводиловки зарплаты…
Позднее ему стала известна примечательная фраза Андропова: «Мы не знаем общества, в котором живем».
Брежнев тоже внес свой вклад в теорию: «Экономика должна быть экономной».
Народ развеселился, ответил анекдотами.
Брежнев в гостях у американского президента Никсона:
— А как у вас с экономикой, экономите?
— Да, вот видите мост через Гудзон. Когда мне представили проект, я придумал, как сэкономить миллион долларов.
Брежнев принимает Никсона в Москве:
— Я тоже придумал, как можно сэкономить.
— Тоже на проекте моста?
— Да, вот посмотри в окно на Москва-реку.
— Так нет никакого моста.
— Вот… 1
Удручали руководящие старцы. Не так чтобы сильно… Дело росло своей силой, без них, но слишком уж они неприглядно смотрелись.
В 1982 году Брежнев скончался в возрасте 75 лет. Через год с небольшим Андропов – в 70 лет. Еще через год Черненко – в 73 года.
У интеллигенции появился анекдот: "Открыт новый элемент таблицы Менделеева – политбюролеум, с периодом полураспада полгода". 2
Громыко предложил избрать генеральным секретарем Горбачева: «Товарищи, у этого человека хорошая улыбка и железная рука». Приняли единогласно.
Началась Перестройка. Горбачев – молодой вождь в 54 года (Ленин скончался в этом возрасте) — провозгласил начало новой эпохи в жизни страны и дал ей имя «Перестройка».
«Перестройка – это революция. Радикальные перемены. Гарант Перестройки – коммунистическая партия. Нами движут идеи Октября, идеи Ленина».
Первый выезд нового вождя – в Ленинград. На площади у вокзала – новация: разговор с народом. Затем – на выставку науки и техники. Главный по выставке, директор ЛЭМа Кезлинг доложил Горбачеву о планах сплошной автоматизации управления снизу до верху. И венец творения – роботы в цехах. С охватом всех заводов города. Горбачев призвал выйти на мировой уровень за шесть лет.
Он впервые увидел живого вождя, который после выставки пошел через трамвайные рельсы прямо к ожидавшей его толпе народа. Изнутри толпы ничего не видно и не слышно. Кто-то рядом робко произнес «ура».
Горбачев выступил на большом совещании в Смольном: «Маховик Перестройки набирает обороты».
Колесов и его товарищи по работе первыми попали под него (под маховик). Две фразы в докладе оказались губительными для них. Первая: обязательный для доклада отрицательный пример – это завод ЛЭМЗ. Вторая – а что ж вы, ребята, перестали создавать объединения? Вы же первыми начинали.
Авторы доклада имели, конечно, и заготовки решений. Из существующих объединений сформировали новое объединение – большое. В него включили завод ЛЭМЗ – приняли меры для вывода из отстающих. Туда же попал и ЛЭМ. Во главе объединения поставили человека со стороны.
Горбачев в обличении прошлого превзошел кухонных ораторов: «Страна в предкризисном состоянии. Симптомы нравственной деградации, эрозии революционных социалистических ценностей, многочисленные факты очковтирательства и взяточничества. Злоупотребление властью, зажим критики. Практика приписок ради наживы. Бюрократизм, коррупция, конформизм, лизоблюдство. Незаконные привилегии. И всё это проявления ненавистного старого, с которыми нужно решительно бороться.
Поэтому – только вперед! Больше социализма, больше демократии. И в этом суть Перестройки».
Дух захватывало – плыть в революцию дальше. Пока свободою горим…
И Колесов возлюбил Горбачева. 3
«Гласность нужна нам как воздух, — объявил Горбачев, — Ленин учил: больше света, пусть партия знает всё. Главное – чтобы была правда».
Правда хлынула бурным потоком. Новые разоблачения сталинизма превзошли все прежние хрущевские достижения. Миллионы погибших (цифры постоянно росли). Ужасы голода, произвола, террора…
— Нами правила шайка бандитов, — емко выразился Пальмский о сталинском времени.
Гласность разворачивалась вширь – на времена застоя, волюнтаризма, первых лет советской власти и революции, на все советские 70 лет. На душе становилось тяжело, сознание раскалывалось. И одновременно – восторг падения, отречения от прошлого, очищения. Время тревог и надежд.
Народ зашумел: «Так жить нельзя! Мы ждем перемен! — Не пугайтесь поворота, выезжайте за ворота! Ты не разберешь, пока не повернешь – за поворот!»
Красивые песни привязчиво вертелись в голове.
Умные люди предлагали рецепты – как жить по новому. Обаятельный экономист опубликовал в «Новом мире» статью, в которой главной изюминкой была давняя задумка интеллигенции – узаконить безработицу: «Реальная опасность потерять работу, перейти на временное пособие – очень неплохое лекарство от лени, пьянства, разболтанности, бракодельства».
Кандидат биологических наук напечатал «марксистскую» статью о номенклатуре: это класс, объявил он. Марксистский подход понравился: ведь именно Маркс «грабящих прибавочную стоимость за руку поймал с поличным». Номенклатура грабила через привилегии. Вот и Горбачев сказал: «Незаслуженные, незаконные привилегии должны быть изъяты».
Журналисты каждый день выдавали новые страшилки. Так, шумная борьба развернулась вокруг дамбы для защиты Ленинграда от наводнений. К тому времени дамба уже была проложена по заливу. Голландцы строили дамбы у себя и вроде бы были довольны. Однако самопровозглашенные защитники природы сурово обличали: огороженная часть залива загнивает, город задохнется в болотной луже. Уже сообщили о появлении в заливе синих водорослей, запретили купаться. Ужасно!
Протест поддержал ученый-филолог Лихачев.
— А что ж вы молчали раньше? — спросил он друга Игоря.
— Мы не молчали, наш институт озероведения дал отрицательное заключение, им пренебрегли!
Ещё один проект века – поворот сибирских рек на юг, в Среднюю Азию – остановили писатель Залыгин и другие специалисты.
Грандиозную стройку БАМ обличили хлестким словцом – «дорога в никуда», остановили на недостроенном тоннеле, на разборке рельсов не настаивали.
Много чего было. Накапливалось раздражение, сначала на неразумных руководителей, затем на систему в целом.
Горбачев предлагал совершенствовать систему: «Мы будем идти к лучшему социализму, а не в сторону от него. То, что нам подбрасывается с Запада, из другой экономики, для нас неприемлемо. Есть такая, с позволения сказать, точка зрения, что социализм – историческая случайность, и его пора отправить на свалку. Тем, кто предлагает это, невдомек, что это просто невозможно, даже если бы кто и захотел повернуть Советский Союз к капитализму».
Горбачев вернул из ссылки Сахарова. Либералы с восторгом приняли своего идейного вождя. Теперь он свободно критиковал систему, предлагал конвергенцию и свою конституцию.
«Новый мир» опубликовал «Архипелаг Гулаг» Солженицына, сильнейший удар по советскому строю. Приятель говорил: «Пусть мне скажут, что это неправда, тогда я снова поверю в советскую власть».
Солженицын в статье «Как нам обустроить Россию?» писал: «Нет у нас сил на Империю! — и не надо, и свались она с наших плеч: она размозжает нас, и высасывает, и ускоряет нашу гибель… Держать великую Империю – значит вымертвлять свой собственный народ… Отделением двенадцати республик, этой кажущейся жертвой – Россия, напротив, освободит сама себя для драгоценного внутреннего развития, наконец, обратит внимание и прилежание на саму себя».