— Да ну?
— Понимаю ваш сарказм, но постараюсь всё объяснить.
Он посторонился, приглашая войти. В комнате царил уныло-аскетичный порядок, нарушаемый лишь ворохом бумаг на столе. В качестве привета из соседнего мира присутствовала гелевая ручка с сиреневым колпачком.
— Так вот, — сказал Свен Аскольдович, — по поводу географии. Широта и долгота здесь — действительно те же самые, но континент выглядит иначе.
— То есть как это?
— Секунду, у меня тут должен быть атлас…
Выдвинув верхний ящик стола, посредник достал оттуда потрёпанный фолиант в ядовито-синей обложке, открыл его и сноровисто перелистал страницы:
— Вот, посмотрите. Это то, что находится на месте Евразии.
Иван озадаченно воззрился на иллюстрацию. Нарисованная там суша представляла собой не единый большой массив, а несколько лоскутов, разделённых проливами (или скорее даже морями). В один из таких лоскутов-фрагментов, сравнимый по размерам с Австралией, Свен Аскольдович ткнул пальцем:
— А конкретно вот тут пребываем мы.
Карта была не политическая, а физическая, с указанием перепада высот. Бо́льшую часть материка покрывала светлая зелень, обозначающая равнину, но ближе к правому, восточному, краю попадались и охряные кляксы, то есть возвышенности — одна из них, если верить координатам, и являлась аналогом Подмосковья.
— Я что-то совсем запутался, — признался Иван. — Судя во вашей карте, это вообще другая планета…
— Ни в коем разе. Это наша Земля.
— Почему тогда карта так отличается?
— Тут, полагаю, будет уместен краткий исторический экскурс…
— Да уж, не помешал бы.
— В глубокой древности Земля была, так сказать, в единственном экземпляре. В те времена на ней существовал праматерик Пангея. Слышали о таком?
— Слышал. Давайте дальше.
— История разветвилась около двухсот миллионов лет назад. Почему — неизвестно, но появились разные варианты Земли. Причём магический фон на них варьировался очень существенно. Фон этот (опять же, непонятным нам образом) влиял на геологическую активность, поэтому в каждом мире праматерик дробился по-своему. С течением времени различия нарастали. Итог — перед вами.
Иван, пытаясь уследить за мыслью, потёр виски:
— А с людьми что?
— Люди появились во всех мирах почти одновременно — видимо, для нашей планеты это некая эволюционная константа. Хотя по этому поводу идут горячие споры.
— Так, погодите… Ладно, древние люди — пусть… Но дальше-то они в каждом мире должны были развиваться на свой манер! Не могло так случиться, чтобы в разных мирах заговорили на одинаковом русском!
Свен Аскольдович кивнул одобрительно:
— Верное рассуждение. К примеру, в мире, где мы сейчас находимся, по континенту носились полудикие племена. Никакой Русью тут, извините за выражение, и не пахло. Но несколько столетий назад начали спонтанно открываться проходы из вашей ветки реальности. Сюда попадали люди из Московского и сопредельных княжеств. Попадали и поодиночке, и группами…
— И подчинили местных?
— Не подчинили. Во-первых, пришельцев было не так уж много. Во-вторых, перемещались, как правило, не какие-нибудь бояре, одержимые властью, и не воеводы с отрядами, а люди другого сорта — артельщики, крестьяне, торговцы, порой монахи.
— В таком случае, гости просто растворились бы среди местных.
— Да, если бы не одно обстоятельство. Некоторые (хоть и немногие) из гостей владели инструментом, который в условиях магического мира приобрёл ключевое, более того — системообразующее значение. И позволил мирно объединить вокруг себя коренное население здешних мест.
— Что за инструмент?
— Письменность.
7
Иван опять задумался:
— Честно говоря, с трудом представляю, как это может работать. Нет, я не спорю, письменность — великая вещь… Она для государства очень полезна… Но чтобы это государство создать, нужны, по-моему, другие факторы — сильный лидер, верные исполнители… Аппарат принуждения, как бы мерзко это словосочетание ни звучало…
— Вы рассуждаете, опираясь на опыт вашего мира. Здесь же, напомню, следует делать серьёзнейшую поправку на магию. Благодаря ей письменность почти сразу стала напрямую воздействовать на реальность. Не буду сейчас вдаваться в детали — конкретный механизм вы ещё успеете изучить (или, по крайней мере, пронаблюдать воочию), если подпишете договор. А пока просто примите к сведению, что именно благодаря грамоте ваши соотечественники приобрели здесь влияние.
— А они так и пёрли оттуда сплошным потоком?
— Скорее уж, текли ручейком, который то почти иссякал, то снова усиливался. Новые гости, в частности, приносили вести о том, как идёт развитие письменной речи в исходном мире. Это служило ориентиром для здешних жителей. Реформу орфографии, например, сразу же переняли.
— Ах вот оно что. Ну, хоть это стало понятно… Но вообще вы, конечно, умеете загрузить…
Вопросов было так много, что трудно было определить, какой из них наиболее актуален в данный момент. В итоге Иван решил в метафизику пока не вдаваться, а спросить что попроще:
— Сколько людей тут всего живёт?
— На континенте — около пятнадцати миллионов. Плотность населения низкая, некоторые территории толком не освоены до сих пор. Государственного деления нет. Или, если сказать точнее, весь материк — одно государство. На других материках — первобытные туземные племена.
— Гм… А в городе сколько народу? И как он называется, кстати?
— Чуть больше двадцати тысяч. Это провинция, хоть и не совсем уж глухая. Город находится на плато и называется Верхневейск. Недалеко тут добывают ауксили́т.
— Это ещё что?
— Минерал, про который я вам рассказывал, источник энергии.
— Слово явно нерусское.
— Ну, есть же давняя, устоявшаяся традиция придумывать научные термины на греческий или латинский манер. По латыни auxilium — помощь. То есть камень-помощник, что-то вроде того. Впрочем, в быту зачастую говорят просто — горючий камень. А карьер расположен возле горы.
Иван вспомнил газетный снимок с тележкой. Значит, в недочитанной статье как раз и обсуждалась добыча «камня-помощника». Не всё там, видимо, идёт гладко, раз комментатор так разорялся насчёт недостаточной добросовестности…
— Ладно, — подытожил Иван, — давайте сделаем паузу. Подумаю над тем, что услышал, и прогуляюсь-таки по городу.
— Если что, — произнёс посредник елейным тоном, — возвращайтесь снова для консультаций, я буду здесь.
«Издевается, гад», — подумал Иван.
На этот раз он шагнул из холла на улицу без особого трепета, почти буднично. Предыдущую попытку решил считать бета-версией, пробным шаром и первым блином (нужное подчеркнуть), чтобы начать знакомство с городом заново.
Хотя утро было уже не раннее, на улицах до сих пор царила сонная тишина. Прохожие попадались нечасто; поравнявшись с Иваном, они обменивались с ним любопытными взглядами, чуть заметно кивали — и он отвечал им тем же. В московской толпе подобный ритуал смотрелся бы глупо, но здесь воспринимался как нечто вполне естественное. Шляпу, к счастью, приподнимать не требовалось, поскольку аборигены, в большинстве своём, разгуливали с непокрытыми головами.
Не то чтобы все встречные до единого блистали писаной красотой, но лица были приятные — без той предустановленной отчуждённости, что свойственна жителям мегаполиса. А в движениях не ощущалось дерганой суеты — никто тут никуда не опаздывал, и даже птицы, казалось, летали с некоторой ленцой.
Именно эта размеренность здешней жизни была, пожалуй, самым характерным штрихом из тех, что бросались в глаза при пешей прогулке.
Автомобили за это время встретились лишь два раза (Иван решил про себя называть их именно так — оборот «самобеглая коляска» прозвучал бы совсем уж пренебрежительно). Один из экипажей был грузовым — громоздкий фургон без окон. Котёл располагался за водительским креслом, из трубы поднимался дым — но не чёрный, угольный, а голубовато-белый. Топливом, очевидно, служил тот самый ауксилит.