Мариус вошел в старый город со стороны площади Гарибальди. Он прошелся по Новой улице, окликая прохожих и здороваясь со стариками в полосатых майках, стоявшими в тенечке на порогах кафе. Мариус родился в этом квартале, и его здесь все еще помнили и любили. Они, конечно, догадывались, что Бенджен пошел по плохой дорожке, но южане не так щепетильны, как жители Севера, и не могут похвастаться слишком чувствительной совестью.
– Привет, Мариус! Гуляем?
– Надо же время от времени отдыхать, а?
– О, тот день, когда ты переутомишься, наступит очень не скоро!
– Почему ты так говоришь, Анжелен? Ты желаешь мне смерти?
Дружеские тумаки, громкий смех и звучные ругательства – все это своего рода приветствия, способ сказать друг другу, как приятно встретиться, какое чудесное сегодня солнце и что жизнь, в конечном счете, вполне стоит того, чтобы ее прожить.
Бенджен стал дурным только потому, что очень рано понял, что ни на что хорошее не годен. Не то чтобы он был злым, но его лень превосходила все вообразимые пределы! Большую часть времени Мариус проводил за столом и в постели. Столь потрясающая тяга к безделью почти исключала всякое общение, и ни одна женщина не могла без содрогания подумать о возможности разделить его судьбу. Это не особенно волновало Бенджена. Любовь он считал более чем утомительным приключением и чувствовал себя по-настоящему счастливым, только забираясь под одеяло, садясь за стол в хорошем ресторане или за стойку бара.
На улице де ля Круа Мариус вошел в сумрачное логово своего друга Фане, обладавшего в его глазах тем несравненным достоинством, что подавал настоящее вино из Сен-Жанне. Оба они потихоньку завершали четвертый десяток и знали друг друга с тех давних пор, когда совсем мальчишками тратили с трудом раздобытые несколько су на порцию раскаленных «socca» [6] или кусочек «peissaladiere» [7]. Теперь Фане превратился в жирного мучнисто-белого мужчину. Он почти не видел солнца и со временем начал смахивать на одну из тех совершенно бесцветных рыб, что живут глубоко под водой в каком-нибудь гроте.
– Не может быть! Это и вправду ты, Мариус? Честное слово, ты, наверное, упал с постели? Ведь едва пробило одиннадцать!
Бенджен глубоко вздохнул.
– Жизнь становится совсем невыносимой… В конце концов они меня доконают… Послушай, налей-ка мне стаканчик… Чертовски надо взбодриться…
Фане тут же выполнил просьбу приятеля.
– Каким ветром тебя сюда занесло?
– Слушаю… навожу справки…
– Насчет чего?
– Да насчет убийства тех бедолаг…
– А с чего это вдруг тебя заинтересовали корсиканцы? Мариус наморщил нос и прикрыл глаза.
– На твоем месте я бы поостерегся задавать такие вопросы, – медленно проговорил он. – Вдруг кому-то они очень не понравятся, Фане?…
Приятель понял и торопливо кивнул:
– Ты прав… я ничего не говорил… Хочешь, угощу еще стаканчиком?
– Ладно… А кстати, раз уж ты заговорил о корсиканцах… Ты, конечно, знаешь, что там у них произошло?
– Как все.
– А вот я кое-что совершенно не понимаю во всей этой истории…
– Чего же это?
– Например, почему те, кто это сделал, пощадили старуху и ребят? По-моему, это слишком опасные свидетели, разве не так?
– Но их, кажется, там не было?
– А ты не находишь странным, что бабку и детей оставили дома?
– О, я, ты знаешь… Я вообще почти не имею дела с корсиканцами. Стариков, о которых ты говоришь, я само собой знал в лицо, но не больше. Мы даже не здоровались.
– Представляешь, эти сволочи легавые пытаются взвалить все на Фреда!
– Не может быть!
– Честное слово.
– Вот шкуры!
– Ну, так Фреду ужасно хочется знать, была ли бабка в ущелье Вилльфранш, потому как, если да, она могла бы засвидетельствовать, что Фред ни при чем. Сечешь?
– Еще бы!… Может, тебе стоило бы потолковать с друзьями Пьетрапьяна? В «малой Корсике» знают друг о друге все…
Сестра инспектора Кастелле Арлетт и ее муж Пьер держали небольшую лавочку на улице Розетти, в самом центре старого города. Торговали они маслом, сыром и яйцами. Когда позволяла служба, инспектор не упускал случая расцеловать племянников – Мари-Агнес, по прозвищу Блоха, и Жоржа. Конечно, он забегал только на минутку, но все тем не менее очень радовались. Совершенно случайно, выйдя в то утро из дома зятя, Кастелле заметил Бенджена. Инспектора сразу насторожило, что один из подручных Консегюда бродит по самой границе «малой Корсики». Он осторожно пошел следом.
Как только Кастелле убедился, что бандит и в самом деле направляется к «малой Корсике», он решил, что, вопреки мнению начальника управления следственной полиции, дело Пьетрапьяна еще далеко не закончено… Эта мысль обрадовала инспектора. Больше всего он опасался, что, убив трех человек, банда Консегюда будет сидеть тише воды ниже травы и несчастные убитые так и останутся неотомщенными. Офицер полиции затаился в уголке, откуда вся «малая Корсика» виднелась как на ладони, и решил не вмешиваться, если только Бенджен не войдет в дом старой Базилии.
По правде говоря, Мариус, никогда не блиставший умом, понятия не имел, каким образом раздобыть нужные патрону сведения. В конце концов он решил, что лучше всего идти напролом. Немного поколебавшись между колбасной и бакалеей, бандит выбрал последнюю, вспомнив, что у него почти кончился кофе, и решительно толкнул стеклянную дверь, на которой много лет назад какой-то художник красивыми печатными буквами вывел: «Жан-Батист Мурато».
Сначала Мариус решил, что в лавке никого нет, но неожиданно детский голосок вывел его из заблуждения:
– Что вам угодно, месье?
Поняв, что голосок принадлежит маленькой, согбенной под бременем лет старухе, Бенджен несказанно удивился. На испещренном морщинами лице бакалейщицы сверкали все еще очень красивые черные глаза.
Получив свой пакет кофе, Мариус спросил:
– Скажите, мадам… кажется, где-то поблизости жили несчастные, которых так зверски убили в ущелье Вилльфранш?
Антония навострила уши. Уж не один ли это из виновников трагедии?
– О да!… Ужасное несчастье… Такие славные люди…
– Говорят, спаслись только бабушка и малыши?
Теперь Антония больше не сомневалась, что клиент явился отнюдь не за кофе.
– Да, Базилия и детишки оставались с нами. Благодарение Господу!
– Так она не ездила за город с остальными?
Антония вздрогнула. Да, старая Базилия угадала верно. Убийцы явились-таки к ним, в «малую Корсику»!
– Ну, за это отвечать не могу… Сами понимаете, с тех пор, как произошло несчастье, мы не смеем приставать с расспросами.
– Послушайте, мадам… Я журналист и хотел бы что-нибудь написать об этой трагедии. Может, вы смогли бы узнать, была ли мадам Пьетрапьяна в хижине, когда произошло несчастье?
Антония Мурато прикинулась идиоткой.
– А какое, спрашивается, это имеет значение, а?
– Ну, тогда моя статья стала бы настоящей сенсацией… Могу я рассчитывать на вашу помощь?
– Право же…
Видя колебания бакалейщицы, Мариус вытащил из кармана несколько стофранковых бумажек.
– Всякая помощь заслуживает более весомого вознаграждения, чем просто слова. Ну, так как?
Антония быстро припрятала деньги.
– Возвращайтесь сюда в одиннадцать вечера, и я расскажу вам все, что смогу выяснить. Ради такого случая уж придется потревожить старую Базилию…
– Но почему в одиннадцать? Это же очень поздно, верно?
Старуха, заговорщицки подмигнув, шепнула:
– Моему мужу лучше не знать об этом, а он редко ложится раньше одиннадцати!
Инспектор Кастелле, все больше удивляясь, смотрел вслед удаляющемуся Бенджену, но не пошел за ним, а в свою очередь решил заглянуть к Антонии Мурато.
Комиссар Сервионе внимательно выслушал рассказ помощника о его утренних приключениях.