К Надежде Петровне подошли Анна Сергеевна и Дуняша.
- Кончай, Петровна, свое занятие. Больше все равно никто ничего не даст.
Петровна выпустила железную полосу, вернее, она сама выпала из ее ослабевшей руки.
- Как же так?.. - проговорила Петровна - Цельного мешка не хватает.
- Ну и леший с ним! - плюнула Анна Сергеевна. - Обсеменимся чем есть!
- Не хочешь ты меня понять! - Петровна утерла взмокшее лицо. - Коли в малом уступить, и большое между пальцев уйдет.
Пошатываясь, она побрела к своему жилью, Анна Сергеевна и Дуняша сочувственно последовали за ней.
- Ложись-ка спать, - посоветовала Анна Сергеевна, - утро вечера мудренее.
- Утром сеять надо, - угрюмо отозвалась Петровна.
Они вошли в избу. Петровна сорвала с себя чистую рабочую кофточку и натянула на круглое тело какой-то рваный азямчик, повязалась обгоревшим платком, скинула сапоги, а босые ноги сунула в драные калоши. Анна Сергеевна и Дуняша с удивлением следили за этим переодеванием.
- Чего это ты оделась, как от долгов? - поинтересовалась Анна Сергеевна.
Петровна не ответила. Прихватив мешок, она вышла на улицу и под окнами соседского дома завела протяжным голосом нищенки:
- Подайте, люди добрые, хоть полгорсточки, хоть единое семечко!
Открылось окошко, чей-то стыдливый взгляд упал на Петровну, и ставня захлопнулась.
- Будет тебе срамиться-то на старости лет! - укорила подругу Анна Сергеевна
- Подайте, люди добрые, хоть полгорсти, хоть семечко! И вдруг Дуняша подхватила тонким голоском:
- Подайте, люди добрые!.. Из дома донеслось:
- Пойди отнеси, она, дьявол, все равно не отвяжется. Истово, с поклоном Петровна приняла от Софьи "подаяние" и пошла дальше.
- Подайте, люди добрые, хоть полгорстки, хоть единое семечко!
- Подайте, люди добрые!.. - тоненько подхватывает Дуняша.
Из окна высунулась Комариха.
- Некрасиво, Петровна! Председательница колхоза, а, как побируха, с рукой ходишь.
- Для вас же, черти! Для вас на старости лет с рукой пошла!
И уж из многих окон - кто с ухмылкой, кто с недоумением, кто с проблеском стыда - следят люди за странным и невеселым представлением Петровны. И все видят, что по лицу председательницы градом катятся слезы.
- Эй, бабы! - крикнула Анна Сергеевна. - У кого совесть есть? - Она забрала мешок из рук Надежды Петровны, широко распахнула ему горло. - Сыпь, не жалей!..
Из домов, полуодетые, показались женщины с ведрами, полными зерна...
- Я сделаю вас счастливыми, сволочи, - полуслепая от слез шепчет Крыченкова, - насильно, а сделаю...
..Летняя ночь, светлая, как день, но не от полной луны, не от звездной россыпи - от зарниц артиллерийских залпов, охвативших весь горизонт, от прожекторов, ошариваюших голубыми лучами рваные облака, от ракет, стекающих каплями на землю. Красная строчка трассирующих пуль прошивает небо. Гудят в выси самолеты, то и дело сбрасывая ракеты. Тяжелый грохот сотрясает воздух. Не спит деревня. Бабы и девки сгрудились вокруг Надежды Петровны.
- Опять Суджу бомбят...
- Городок с ноготок, а сколько беды принял!..
- Не более других! Что Суджа, что Рыльск, что Льгов, что сам Курск одной кровью мазаны...
- Тикать надо, бабы, бо немец нас лютой смертью казнит, - сказала Комариха.
- Теперича не жди пощады! - поддакнула Софьина свекровь.
- Хотите - раздам паспорта, и тикайте кто куда горазд, - предложила Надежда Петровна. Голос ее отравлен горечью.
- Тикать - так всем миром, поврозь - нам сразу капут.
- Не придет немец, бабы, бросьте плешь на плешь наводить! - напористо сказала Петровна.
- А ты почем знаешь?
- Ей генерал сказал!
- Маршал!
- Сам Верховный Главнокомандующий!
- Архистратиг Михаил мне ноне являлся в светлых латах и плащ-палатке. Пущай, говорит, бабы не беспокоятся, ваши воины поломают Курскую дугу.
- Смеешься!.. Как бы плакать не пришлось!
- Только не через немца, ему я все отплакала Может, я через сеноуборочную плакать буду - дюже гадко мы робим...
Знакомый, прерывистый, тошный подвыв обернулся осветительной ракетой, повисшей над деревней и со страшной отчетливостью озарившей все дома, палисадники, плетни, складки грязи вдоль улицы, фигуры и лица людей.
- Сергеевна! - заорала Петровна - Колоти в рельсу! Вишь, свету сколько! Айда до клеверища!"
...Поле. Бабы ворошат граблями тяжелое клеверное сено. Гудят самолеты, скидывают ракеты - будто долгие свечи горят над полем. В их свете, по-русалочьи зеленые, движутся бабы. Красиво, страшно и сказочно вершится этот простой труд посреди войны.
Но вот одна ракета вспыхнула над самыми головами работающих, замерли грабли в руках женщин. Петровна задрала голову кверху.
- Спасибо, господа фрицы, нам работать светлей!.. - заорала во все горло. - Дуняша, запевай!..
Дуняша запевает маленьким чистым голосом. Родившийся в ее горле звук вначале кажется непрочным, слабым, готовым вот-вот умереть в грохоте наводнившей мир злобы. Но он не умирает - в него вплетаются другие женские голоса, и песня живет под небом, озаренным нечистым светом, на бедной измученной земле...
...Утро. Бабы работают в поле. Подъезжает на велосипеде девчонка-почтальон. Бабы со всех ног кидаются к ней.
Первой подбежала Софья, взяла письмо, развернула и, закричав дурным голосом, ничком повалилась на землю.
- Неужто похоронку получила? - зашептались женщины.
Комариха наклонилась к Софье, старыми, цепкими руками повернула ее за плечи.
- Сонь, Сонь, ты чего?
- Ранили!.. Васятку моего ранили!.. - рыдая ответила Софья.
- Тьфу на тебя! Зазря испугала. Не убили, и ладно.
- В госпиталь его свезли! - надрывалась Софья. - Полево-о-ой!
- Так это же хорошо, дура! Вон Матвей Крыченков в госпитале лежит, Жан Петриченков из госпиталей не вылазит.
Все женщины, кроме Комарихи, оставили Софью и окружили почтальона. Не из душевной черствости, а потому, что одно лишь было страшно в те лихие дни: похорон-ная. А ранен - что же, отлежится, крепче станет.
- Анна Сергеевна, держите!.. Матрена Иванна, держите!.. - Девчонка огляделась, нашла Настеху, и что-то лукавое появилось в ее взгляде.
Она увидела, как мучительно и безнадежно ждет письма Настеха
- Настеха, пляши!
- Вот еще! - из остатков гордости независимо ответила Настеха.
- Пляши, Настеха, а то не дам письма. - Девчонка помахала солдатским треугольничком,
- Нечего дурочку строить! - Настеха попыталась вырвать письмо, но девчонка успела схоронить его за пазуху.
- Не дам!..
И Настехе почудилось, что она впрямь никогда не получит письма. У нее вскипели слезы. Злясь на себя, на свою зависимость от случайного мальчишки-танкиста, Настеха несколько раз притопнула ногами.
- Нешто так пляшут? - презрительно сказала девчонка, но письмо отдала - Вот Петровна покажет, как надо плясать.
Надежда Петровна вспыхнула и, взяв треугольничек, стала приплясывать, помахивая им, будто платочком. Ее массивное тело полно скрытой грации и неожиданной легкости. Облилось румянцем помолодевшее лицо, заиграли густые брови. Женщины невольно залюбовались своей председательницей. Не прекращая пляски, Петровна развернула треугольничек.
"...Обратно пишет Вам сосед по койке уважаемого Матвея Ивановича. Вчерашний день ваш супруг Матвей Иванович скончался от осколка...".
Запрокинулся простор в глазах Надежды Петровны. Машинально она продолжала плясать, но ей кажется, что это отплясывают вокруг нее какой-то дикий пляс поле, лесной окоем, облака и солнце.
- Надь!.. Надь!.. - встревоженный голос Анны Сергеевны привел ее в чувство. - Надь, что с тобой?
- Ничего.
- Как ничего? У тебя лицо серое. Беда, что ль, какая?.. Матвею хуже?..
Надежда Петровна поглядела на свою подругу, на притихших женщин. Конечно, хорошо и сладко повалиться по софьиному лицом в траву, закричать в голос, чтоб облегчилось сердце, хорошо отдаться на поруки чужой жалости.