Обуревавшая дипломатов жажда обогащения больно ударила по техсоставу, который пугала перспектива воздержания. Был, правда, вполне легальный вариант приобретения напитков местного производства, благо в стране имелись два ликеро-водочных завода – в Мари (неподалеку от столицы) и в Кветте, административном центре Белуджистана. Выпускались пиво, несколько сортов водки, виски одинарный и 8-летней выдержки, а также джин. Увы, качество этих изделий было невысоким по одной и главной причине – вода в Пакистане была скверной, а вода для хорошей алкогольной продукции – обязательный и важнейший ингредиент.
Но техсостав не побрезговал бы и пакистанскими спиртосодержащими жидкостями, которые продавались в нескольких городских «точках» – там успешно отоваривались граждане, не исповедовавшие ислам: буддисты, христиане, зороастрийцы и приверженцы иных конфессий. В местном обществе они считались людьми низшей касты, подвергались негласной дискриминации, однако в вопросе о выпивке находились в привилегированном положении. Тот самый случай, когда правоверные смотрели на них с завистью, ведь им самим за распитие алкогольных напитков грозило тюремное заключение. Словом, техсостав мог продемонстрировать свою солидарность с угнетенными меньшинствами. К сожалению, для оформления разрешения на покупку местного алкоголя требовалось преодолеть массу бюрократических проволочек, что представлялось совершенно невозможным для техсотрудников, не владевших ни английским, ни урду[4]. Вот и сводилось все к вымаливанию бутылок у дипломатов, или распитию всего, что горело и обжигало пищевод.
Примерно за полгода до описываемых событий рабочий посольства Григорий Прушкин, не изменяя отечественным традициям, хлебнул метилового спирта. Бог знает, где он его раздобыл. Спасти беднягу не удалось. После этого ЧП посол распорядился, чтобы все дипломаты с каждой выписки выделяли определенное количество спиртосодержащих бутылок для распределения среди техсостава. Ответственность за выполнение данного поручения была возложена на Ксана – только лишь потому, что он занимался «проталкиванием» общепосольской выписки через пакистанский МИД. Хотя вещи эти были совершенно разные – раздавать мзду мидовцам, которые в противном случае могли не принять посольские бумаги, и следить за тем, чтобы дипломаты делились с техсоставом. Но посол отмел возражения своей любимой фразой: «У нас лишних людей нет, надо решать вопросы комплексно». И Ксан, попробовавший заартачиться, вынужден был смириться. Не помогло даже вмешательство резидента Алексея Семеновича Старых, предпочитавшего не отвлекать своего работника на выполнение «дурацких» поручений. То, что они дурацкие, он послу, ясное дело, не говорил.
Головной боли у Ксана прибавилось, приходилось давить на жадных дипломатов, не желавших расставаться с кровными бутылками и лишаться доли левого заработка. В число нерадивых входил и Бахыт Бахытович Талдашев. Ксан терпеть не мог этого жирного узбека, который был прислан в посольство в качестве офицера безопасности. На такие должности обычно назначались подходившие к пенсионному возрасту сотрудники Службы внешней разведки. Им давались ранг первого секретаря и возможность поднакопить деньжат перед отставкой. Никакой работы «в поле», никакого риска. Командуешь дежурными комендантами, следишь за физзащитой посольства. Чтобы стальные ворота открывались, посетителей досматривали и проверяли, и колючая проволока на стене вокруг компаунда не заржавела.
Конечно, офицер безопасности должен мониторить ситуацию – на случай террористических актов, провокаций. Для этого нужно поддерживать контакты с коллегами из загранпредставительств других стран, с местными мидовцами, разными чинами из МВД, других силовых ведомств и спецслужб. Но на такие подвиги Бахыт Бахытович был неспособен. Хотя урду и пушту знал неплохо (в свое время успел послужить в Афгане). Вот с английским у него было хуже. Но не суть важно. Главное – не желал Бахыт Бахытович напрягаться на работе. В основном гулял, выезжал в магазины и на экскурсии – с супругой. В отличие от Талдашева, который отличался весьма крупными размерами, она была маленькой, сухонькой женщиной, посвятившей свою жизнь обслуживанию мужа.
Бахыт Бахытович поставил целью своего пребывания в Исламабаде активное накопление финансовых средств, ввиду неумолимо приближавшейся пенсии. Поэтому от продажи алкоголя отказываться не собирался. Ксан прибегнул к репрессивным мерам, не завизировав документы Талдашева на личную выписку. Это грозило солидной дырой в семейном бюджете офицера безопасности, по сравнению с которой прореха, которая могла образоваться от передачи спиртного техсоставу, представлялась совершенно незначительной. Он должен был вспомнить народную мудрость о том, что лучше потерять часть, чем целое, но не вспомнил. Проявил стойкость, не поддался увещеваниям и на попятный не пошел, заявив, что Ксан хамит и чинит произвол.
Ксан свару затевать не стал, но вывод для себя сделал и бумаги так и не подписал. Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. Каково же было его удивление, когда через какое-то время он обнаружил, что выписка офицера безопасности благополучно оформлена, причем с его, Ксана, подписью. Бахыт Бахытович ее успешно подделал, отсканировав оригинал. С компьютерной техникой офицер безопасности не дружил, но ему помог один из дежурных комендантов, тот самый Караваев. Ксан был взбешен, доложил о случившемся послу, предложив вымести «жулика и вора» из посольства поганой метлой. Однако это предложение не прошло. Талдашев устроил в кабинете Харцева бурную сцену и разрыдался, рассказывая, как его «гнобит» злобствующий Ксан. Он, заслуженный работник, пожилой человек, терпит издевательства.
Ксану было сделано внушение, совсем как в советском культовом фильме – «к людям надо относиться мягше, а на вопросы смотреть ширше». Его не поддержал даже Старых, опасавшийся, что насильственная замена офицера безопасности обернется скандалом, и проще дождаться истечения срока его контракта. Ксан вспылил, подстраиваться под начальство не стал и категорически заявил, что заниматься выпиской больше не станет. В результате он испортил отношения с послом и начал подумывать о возвращении на родину. Пусть руководство остается с Талдашевым, вот только кто будет с агентурой работать, секретные документы доставать и террористические акты предотвращать? Вслух этот вопрос задан не был, но о настроении Ксана Старых догадывался и злился оттого, что многие задания никто, кроме него, выполнить не мог.
* * *Ксан тяжело вздохнул и попытался урезонить коменданта Караваева.
– Так выписку можно оформить. На выпивку, которую местные делают. Для немусульман.
– Их бормотуху лакать? – возмутился Володя. – Вы что? Ихний джин пробовали? А ром? С одной бутылки башка трещит, будто ее пилой пилили.
– С бутылки – оно конечно, – недобро отозвался Ксан.
– А если не с бутылки? С рюмахи? Тоже вред, хоть и меньший. А дипломаты нам не всегда кидают. Что я тебе – магазин, говорят? Кто-то подбрасывает, конечно. Вот, Мичко… Жуть как захотелось, ну, не выдержал. Дай, думаю, зайду – свой человек, славянин.
– Кто ж тебя выпустил, такого тепленького?
– Андрюха дежурит. В плане безопасности ништяк. У нас камеры всю дорогу висят, записывают, вы ж знаете.
– Успокоил, – хмыкнул Ксан. – Завтра кино будем смотреть. Вместе с Талдашевым.
Караваев расстроился, втянул голову в плечи.
– А может, Бахыту Бахытовичу не говорить? А?
Караваев жалобно посмотрел на Ксана. Тот не ответил. Он отлично помнил, кто помог Талдашеву подделать его подпись, и жалости к Володе не испытывал.
Дежурные коменданты боялись Бахыта как огня, ведь от офицера безопасности зависело продление их командировок, хорошая зарплата, благосостояние семей. Узбек был внушителен и суров – расплывшаяся туша, увенчанная несоразмерно маленькой головой. На физиономии цвета плохо пропеченной тыквы выделялись змеиные глазки, гипнотизировавшие подчиненных. Те всячески угождали начальнику, а тот делал вид, что не замечает слабости своих подопечных, их недисциплинированность и пьянство. Ксан подозревал, что Бахыт Бахытович использовал свое служебное положение и для фривольных забав с комендантскими женами, это тоже «входило в меню».
Караваева было жалко, но спускать на тормозах ночное безобразие не хотелось.
– Не надейся, – сказал Ксан, не глядя на своего спутника. – Когда меня Мичко разбудил, я отзвонил твоему любимому руководителю.
– А он что? – возбужденно поинтересовался Володя.
– Храпел так, что в трубке было слышно.
С Бахытом по городскому телефону сначала пытался связаться Мичко, но городской аппарат офицер безопасности не брал никогда, опасаясь ненужных просьб, предложений и контактов. Зная об этом, Ксан позвонил ему по мобильному, который был выдан посольством и всегда должен был быть включен. За «симку» платила администрация, рассчитывая, что офицер безопасности будет на связи в любое время дня и ночи, на случай нештатных ситуаций. Однако на звонок Ксана ответила супруга Бахыта, не осмелившаяся разбудить Талдашева. Ксан был взбешен, но делать было нечего. Нельзя было допустить, чтобы Мичко обиделся. Пришлось вылезать из теплой постели, заводить машину, ехать через весь город. Путь до дипломатического анклава занимал не меньше получаса. Даже по пустевшим ночью улицам.