«Ну что ж, господа, — сказал он на чистейшем английском языке голосом, который звучал так ясно, что казалось, мы снова на земле, — у вас было замечательное приключение в прошлом и, возможно, вам предстоит еще более увлекательное в будущем, хотя, может быть, я сочту за приятный долг его неожиданно прервать. Боюсь, что разговор получается несколько односторонним, но я отлично читаю ваши мысли и, поскольку знаю о вас все, вам нечего бояться непонимания. Но вам еще многое, очень многое предстоит узнать».
Мы смотрели друг на друга в беспомощном изумлении. Нам было трудно удержаться от того, чтобы сравнить нашу реакцию на такое удивительное развитие событий. Снова мы услышали резкий смех.
«Что ж, это действительно непросто. Но вы ведь можете все обсудить, когда вернетесь, потому что я хочу, чтобы вы вернулись и передали мое послание. Если бы не это послание, я думаю, что визит, который вы мне нанесли, был для вас последним. Но прежде я хочу вам кое-что сказать. Я обращаюсь к вам, доктор Маракот, как старшему и, полагаю, мудрейшему из троих, хотя это ваше посещение никак не назовешь мудрым. Вы меня прекрасно слышите, так ведь? Отлично, достаточно кивнуть.
Несомненно, вы знаете, кто я такой. Похоже, что вы узнали обо мне недавно. Никто не может говорить или думать обо мне, чтобы я об этом не знал. Никто не может явиться в этот мой старый дом, в мою сокровенную святыню, не вызвав при этом меня. Вот почему эти бедняги там, внизу, обходят меня стороной. Они хотели, чтобы вы делали то же. Вы казались бы мудрее, если бы послушали их совета. Вы вызвали меня, а будучи вызван, я не скоро ухожу.
Ваш ум с его зернышком земной науки обеспокоен проблемами, которые я собой представляю. Как это я живу здесь без кислорода? Я живу не здесь, но в огромном мире людей под солнцем. Сюда же я прихожу лишь когда-то меня призовет, вы, например. Но я дышу эфиром. Здесь столько же эфира, сколько его на вершине любой горы. Некоторые даже из подобных вам людей могут жить без воздуха. Больной каталепсией лежит месяцами не дыша. Я в чем-то похож на него, но, как видите, остаюсь в сознании и не теряю активности.
Еще вас беспокоит, каким образом вы меня слышите. Разве не является сутью беспроволочной передачи сигналов то, что они переходят из эфира в воздух? Так и я могу превращать свои слова в колебания воздуха в ваших неуклюжих колпаках.
И то, как я владею английским языком? Надеюсь, он не так уж плох. Я ведь пожил какое-то время на земле, и это было трудное, очень трудное время. Сколько именно? Сейчас идет одиннадцатое или двенадцатое тысячелетие. Скорей, двенадцатое. У меня было достаточно времени, чтобы выучить все языки, когда-либо созданные людьми. Английским я владею не хуже, чем другими языками.
Я разрешил некоторые ваши сомнения? Хорошо. Я вас вижу, хотя и не слышу. Но теперь я хочу сказать кое-что более серьезное.
Я Ваал-сепа. Я Властелин Темного Лика. Я тот, кто так глубоко проник в тайны Природы, что победил саму смерть. Я сделал все так, что не смог бы умереть даже если бы захотел. Чтобы я умер, должна появиться воля сильней, чем моя. О, смертные, никогда не молитесь об избавлении от смерти. Может быть, она кажется ужасной, но вечная жизнь неизмеримо страшней. Все жить, и жить, и жить, пока неисчислимые поколения людей проходят мимо. Сидеть на обочине истории и видеть, как она движется, неизменно движется вперед оставляя тебя позади. Разве удивительно, что в моем сердце лишь тьма и горечь, и что я проклинаю все это тупое стадо? Я врежу им, когда могу. Почему бы и нет?
Вы хотите знать, как я могу им вредить. У меня есть власть, и немалая. Я могу управлять умами людей. Я повелитель толпы. Где затевали и затевают зло, там всегда был я. Я был с гуннами, когда они убивали неверных. Я устроил Варфоломеевскую ночь. Благодаря мне велась торговля рабами. Это по моему наущению сожгли десять тысяч старух, которых дураки называли ведьмами. Я был тем высоким темным человеком, который вел толпу в Париже, когда улицы утопали в крови. Такие времена редки, но в России в последнее время было и похлеще. Я и сейчас оттуда. Я уже почти забыл про эту колонию морских крыс, зарывшихся в грязь и сохранивших лишь немногие искусства и легенды той великой страны, которая уже не зацветет, как когда-то. Это вы мне напомнили о них, потому что этот мой старый дом соединен волнами, о каких ваша наука понятия не имеет, с человеком, который его построил и любил. Я узнал, что здесь незнакомцы, навел справки — и вот он я. Так что теперь, раз уж я тут, а это первый раз за тысячу лет, я вспомнил об этих людях. Они слишком здесь задержались. Им пора уйти. Они берут свое начало от того, кто противостоял мне, пока был жив, и кто построил это убежище от катастрофы, поглотившей всех, кроме его соратников и меня. Его мудрость спасла их, а моя сила спасла меня. Но теперь моя сила раздавит тех, кого он спас, и на этом повесть будет завершена. — Он сунул руку за пазуху и достал оттуда свиток. — Это вы отдадите вождю водяных крыс, — сказал он. — Мне жаль, что вам, джентльмены, придется разделить их судьбу, но поскольку вы прежде всего виноваты в их несчастье, это в конце концов, только справедливо. Советую вам рассмотреть эти рисунки и рельефы, которые помогут вам понять, как вознеслась Атлантида за время моего правления. Здесь вы найдете кое-какие свидетельства о том, каковы были характер и нравы людей, пока они находились под моим влиянием. Жизнь была чрезвычайно разнообразна, многоцветна, многосторонняя. В нынешнее серое время это назвали бы бесстыдной оргией. Что ж, называйте как хотите. Я это принес, я наслаждался этим, и я не жалею. Была бы снова моя воля, я бы сделал то же и еще больше, кроме того рокового дара вечной жизни. Варда, которого я проклинаю и которого мне надо было убить, прежде, чем он стал достаточно сильным, чтобы восстановить против меня людей, был в этом отношении мудрей меня. Он все еще иногда посещает землю, но как дух, а не как человек. Теперь я ухожу. Вы пришли сюда из любопытства, друзья мои. Надеюсь, что я его удовлетворил».
Затем мы увидели, как он исчез. Да, он исчез прямо у нас на глазах. Он чуть отодвинулся от колонны, на которую облокачивался. Великолепная огромная фигура помутнела по краям. Глаза его погасли, и черты стали трудно различимы. Через мгновение он превратился в темное клубящееся облачко, которое поплыло вверх в застоявшейся воде ужасного зала. Затем он пропал, и мы смотрели друг на друга, удивляясь странным возможностям жизни.
Мы не стали задерживаться в этом жутком месте. Здесь было небезопасно оставаться. Я снял с плеча Билла Сканлэна ядовитого пурпурного слизня и сам обжег себе руку его ядом. Когда мы ковыляли к выходу, я бросил последний взгляд на эти чудовищные барельефы, работу самого дьявола. Затем мы почти побежали по темному проходу, проклиная тот день, когда оказались настолько глупы, что забрались сюда. Мы почувствовали настоящую радость, когда выбрались на фосфоресцирующую равнину, и снова увидели вокруг себя чистую прозрачную воду. Через час мы были дома. Сняв шлемы, мы устроили у себя в комнате совет. Профессор и я были слишком переполнены происшедшим, чтобы выражать мысли словами. Только неукротимая жизнеспособность Сканлэна восторжествовала.