Деревня открылась вдруг: миновал редкий кустарник и вот она, вся туточки.
Повыше, на юру - господская усадьба, а пониже - крестьянские избы.
Жарко, должно быть, пылали.
Он ходил среди черных плешин, отдельные былинки не могли затянуть их, мало времени прошло. Сорок девять лет - ничто на геологических часах.
Даже раскатанные бревна сгорели дотла, не оставив и щепы, головешки. Брось спичечный коробок в мартен - примерно, похоже.
Петров дошел до каменного дома.
Когда-то двухэтажный, свысока глядевший на подлые избы, он и получил больше - хотя куда уж больше. Стены - толстые, сложенные на века, уцелели едва выше колена, остальное смело, будто городошная бита угодила в "бабку в окошке".
Он прошел в сторону рассыпанных осколков дома. Копоть горелого дерева на остатках штукатурки, прилепившейся к красным звонким кирпичам; часть лестничного пролета, странно лежавшая в ста шагах, уже на склоне юра, ступени покрыты небесно-голубой лазурью - это расплавленные медные прутья пропитали мрамор ступеней, а дожди превратили короткий блеск медного золота в ровную, приятную глазу ярь.
Эпицентр взрыва - к северу. Петров сверился с часами. Четырнадцать сорок. И шестьсот микрорентген в час. Суммарная доза - двадцать две сотых биологического эквивалента рентгена. Сущая безделица.
Он вытащил аптечку, достал пенал с большими желтыми таблетками. За маму, за папу.
Угол дома отбрасывал тень - густую, почти черную. Место наибольшего сопротивления, стены здесь сохранились в рост. Невзрачное, но удобное для привала место.
Скромный обед, шесть перемен. Карта вин: каберне, виноградник Ваду-луй-Ваде, урожай семьдесят восьмого года, кагор Чумай восемьдесят четвертого.
Низкий рокот с запада, со стороны пройденного пути. Два вертолета, зеленые, краснозвездные, кружили в небе, вынюхивая след. Обещанная войсковая часть. Правда, в штабе округа о ней никто не знает.
Ищите, голуби, ищите.
Он укутался камуфляжным полотнищем, лег у стены. Послеобеденный отдых как причина сокращения сферы влияния Испании на рубеже семнадцатого и восемнадцатого веков.
То Испания, а то - Россия.
Вертолет шел совсем уже низко, черная пыль заклубилась над старым пепелищем, и летчик поспешил набрать высоту.
Молодец.
Петров прикрыл лицо краем полотнища.
Как хотите, а соснуть полчасика - первое дело. И для пищеварения польза неоценимая.
Он дремал под шум винтокрылых ищеек, они превращались в зеленых мух, сдуру залетевших в комнату и отчаянно кидавшихся в стороны, надеясь обрести былое небо, ветер и навозную кучу. Липучки на вас нет - широкой желто-коричневой ленты, цепляемой на шнур лампочки. Сядет на нее муха и приклеится всеми лапками, сколько бы их не было - четыре по Аристотелю, шесть по школьному учебнику, или восемь-десять-двенадцать, как докладывают любопытные натуралисты из разных уголков нашей великой и необъятной Родины.
Пробуждение сопровождалось воробьиной дракой из-за кусочка бутерброда, расточительно оставленного на салфетке. Пока двое наскакивали друг на друга, появился, как обычно бывает, третий, ухватил в клюв спорный кусочек и полетел, стараясь удерживать равновесие, а драчуны, объединенные жаждой справедливости, поспешили за ним.
Вертолеты стрекотали у горизонта, далеко. И не надоест?
Он причесался, прихорашиваясь, салфеткой прошелся по сапогам. Нет, адъютант его превосходительства не получится, слишком много пыли, неглаженности, щетины на щеках. Поле не штаб, не способствует блеску. Обошли с победой мы полсвета, если нужно, повторим, солдаты, в путь, в путь, в путь...
Он спустился с возвышенности, порой потревоженные камешки скатывались по склону, но, встретив неровность, стебелек травы или другой камешек, останавливались. Какая малость нужна, чтобы удержаться...
Староскотинное осталось позади.
Два часа буераков - и вот впереди новая посадка. Зеленая. Невысокая. Молодая.
Он подошел поближе. Лет двадцать дубкам, не больше. Деревья посажены ровно, рядами, в середине - широкий проход, утоптанный копытами. Лепешки конского навоза - старая, двухдневная. Питаются кони скудно. А с той стороны что?
Поле, просторное, ухоженное. Порубленный осот жух на солнце, а цепочка полеводов, расставленная через рядок, шла навстречу, пропалывая кормовую свеклу, бурак. Тяпки, тяжелые, треугольные, поврозь взлетали и падали вниз, подрубая сорняки и рыхля землю. Аккуратно работают, не спехом, а женщина на краю, в красной косынке, успевает и свой рядок полоть, и замечание сделать. Звеньевая, похоже. Три человека из семерки мужчины. В диковинку у нас.
Он вышел на идущую вдоль поля дорожку - неширокую, с глубокими узкими следами подвод.
- Здравствуйте!
Тяпки железными головами уткнулись в землю, спины распрямились.
- Не признаю вас что-то, - звеньевая уголком платка промокнула лоб. Остальные переводили взгляды - с него на звеньевую, со звеньевой на него. Запарились здорово. Одежда - то же "наследство империи" - галифе да гимнастерки, на женщинах - форменные юбки, но все старое, застиранное до седины. И обувь - лапти. Оно и лучше, ноги дышат, но - непривычно.
- Не признаю, - повторила звеньевая.
- Мы с вами и незнакомы, я впервые в этих местах. В Курносовку иду, да, боюсь, с пути сбился. Куда прибрел, не подскажите?
Лицо звеньевой, миг назад усталое и смущенное, закаменело.
- Какую Курносовку? Не знаем никакой Курносовки. Идёте и идите себе, не мешайте трудиться, - говор вязкий, с двойными ударениями в длинных словах. Она склонилась больше прежнего, лезвие срезало бок бурака, и, не дойдя рядок, звеньевая перешла на новый, а за ней и все звено.
- То не бригадир ваш? - Петров указал на всадника, показавшегося на краю поля.
Звеньевая обернулась, закричала с облегчением:
- Степан Матвеевич, сюда, сюда, кормилец!
Но всадник - будто и не слышал.
Тяпки вновь заклевали, люди быстренько-быстренько двинулись вглубь поля.
- Чудаки! - Петров пошел по прополотому рядку. Не так чисто и пололи, на троечку, не больше, даром, что бригадир конный и при нагане. Насчет нагана - это интуиция. Далеко.
Петров остановился, повернулся. Метров двести прошел, а бригадир проскакал всю версту. Преимущество коня перед офицером в закрытых позициях любил доказывать предок, даже в учебники внес сию мудрую шахматную мысль.
Бригадира окружили, звеньевая жестикулировала, а тот, потрясая револьвером (наган, наган!) убеждал ее так и растак.
Убедил.
Всем звеном, женщина в красной косынке впереди, они потрусили к Петрову.
- Стой! Стой, вражина!
Выстрелом поверх голов бригадир поддержал атакующих. Бегущие приободрились и, подняв тяпки, подступили к Петрову.