Оправдания мне были не нужны. Но Лариска все-таки решила объясниться. Все ее мотивы, оказывается, сводились к одному: «Пусть Ледовской знает, что в меня тоже можно влюбиться!» Правда, желаемый эффект не был достигнут. Сашенька так и не узнал о ее измене, несмотря на то, что Никитина под руку с «гигантской каракатицей» с полчаса старательно прогуливалась под окнами его комнаты на третьем этаже…
Теперь она стояла передо мной и заискивающе смотрела в глаза. Никитину я уже простила, да и в театр очень хотелось. Но тем не менее я выдержала секундную паузу и только потом скучным голосом произнесла:
— Н-ну, не знаю, как насчет завтра…
К моему удивлению, Лариска даже не дослушала.
— Завтра, только завтра, Настенька, миленькая! — Она приподняла брови домиком и молитвенно сложила ручки перед грудью. — Завтра «Юнона» и «Авось», и я абсолютно точно узнала, что будет танцевать один классный мальчик. Я на него еще в «Лебедином озере» внимание обратила…
Через пять минут мне уже было известно все о новом увлечении Никитиной. Некто Алексей Иволгин имел несчастье оказаться похожим на Сашеньку Ледовского. И весь шквал нерастраченной нежности Лариска тут же обрушила на него. Правда, пока заочно.
— Ой, Настька, он такой классный! — лепетала она, чуть ли не повизгивая от восторга. — Волосы такие прямые, черные, до плеч, носик длинненький. Улыбка — вообще отпад! А фигура! А мышцы!..
От меня требовалось только одно: выразить свое авторитетное мнение по поводу его танцевального мастерства.
— Но я, вообще-то, в мужском танце слабо разбираюсь, — сообщила я, когда мы миновали последние барахольные ряды и шеренгу торговцев пончиками. — Так что эксперт из меня никакой.
— Да ладно, не прибедняйся! — махнула рукой Никитина. — Тем более уже поздно выпендриваться. Я взяла для нас с тобой два билета…
Родное общежитие встретило нас грохотом музыки, несущейся со второго этажа, и запахом фабричных пельменей из буфета. Кроме того, сегодня приносили почту. Толстая пачка писем лежала прямо на столике: видимо, рассовать конверты по ячейкам почтальонше было недосуг. Лариска тут же кинулась разбирать корреспонденцию: со дня на день она ждала из дома перевод. А я присела на батарею рядом с телефоном-автоматом. И тут из буфета появился Сашенька Ледовской собственной персоной. Выглядел он, как всегда, великолепно. Точнее, великолепно по общежитским меркам. Вряд ли в великосветском обществе заслужили бы одобрение узенькие черные джинсики и белоснежная футболка с рельефными овечками. Смотрелись овечки довольно легкомысленно. Но общее впечатление исправляла до противного красивая Сашина физиономия.
— Привет! — проронил он Лариске и обнажил в улыбке прекрасные, словно с рекламы жевательной резинки, зубы. — Как дела?
Моя Никитина мгновенно превратилась из энергичной, но довольно резковатой девицы в милую дурочку и нежно пролепетала:
— Дела?.. Хорошо… Все нормально.
Засим Ледовской, видимо, собирался откланяться. Но Лариска, к счастью, вспомнила заранее заготовленный текст, который тут же выдала залпом:
— Саша, мне кто-то говорил, что у тебя абсолютно классные конспекты по электротехнике еще с первого курса сохранились. Ты не мог бы мне дать переписать?
Он пожал плечами, неожиданно повернулся в мою сторону и, все еще обращаясь к Никитиной, продолжил:
— А вот Настенька молоток мне вернет и конспекты заодно заберет. Да, Настенька?
Взгляд его лучился направленным дружелюбием, а Лариска зеленела на глазах. Возможно, конспекты у Ледовского и в самом деле были классные: как-никак доучился он до пятого курса со сплошными пятерками в зачетке. Только вот нужны они были Никитиной как рыбке зонтик. Как, впрочем, и молоток, за которым она меня посылала, чтобы узнать, есть ли сейчас в Сашиной комнате женщина.
— Что ты там к батарее жмешься? — продолжал между тем он. — Замерзла, что ли?
Я нехотя поднялась и подошла к двери буфета. Внимание Ледовского начинало меня угнетать. И тут, как назло, откуда-то возникла Ларискина одногруппница и начала быстро-быстро ей что-то рассказывать. Так мы и разговаривали, стоя друг напротив друга: Никитина с одногруппницей о каком-то семинаре, а я с Сашенькой о злосчастном молотке. Сашенька же и прервал этот гомон, неожиданно заявив:
— Я вот знаю, если руки крест-накрест пожимают, то это к свадьбе. А если разговаривают крест-накрест, то это как, а?..
Сказал, очаровательно улыбнулся и ушел, успев на прощание легонько похлопать меня по плечу, — красивый, пахнущий какой-то дорогой туалетной водой. Лариска рассказывала как-то, что у него даже есть собственный фен. Я тогда брезгливо сморщилась, а она объяснила, что его просто должность обязывает выглядеть хорошо: как-никак профсоюзный бог факультета!
Когда одногруппница тоже ушла, оставив нас вдвоем, Никитина злобно процедила:
— Та-ак, Суслова, ты что же это делаешь? Я тебя по-человечески попросила провести разведку, а ты что? Глазки ему состроила?
— Ничего я не строила. Просто пришла, попросила молоток и ушла.
— Просто попросила молоток?! Представляю себе, как ты его просила! Подруга называется!.. Знаешь, что такое идеальная подруга? — Лариска начала понемногу успокаиваться. — Идеальная подруга — это та, которая, если замечает, что нравится чужому мужчине, сразу же постарается себя показать с самой отвратительной стороны!
— А что ты, собственно, бушуешь? — Я не чувствовала за собой никакой вины и поэтому угрызений совести тоже не испытывала. — У тебя же теперь другая любовь? Как там его? Лешенька?
— Ну, вообще-то, да… — задумалась Никитина и, повертев в руке чье-то извещение о почтовом переводе, бросила его обратно на столик…
После занятий мне надо было заехать к двоюродной тетке, и поэтому мы с Лариской договорились встретиться около Оперного. Хотя мероприятие было организовано Никитиной, сама она запаздывала. Я сидела на лавочке возле гигантского памятника Ленину и мысленно ругала ее всеми известными мне словами. До начала спектакля оставалось всего двадцать минут. И, похоже, нам уже не улыбалась перспектива прогуляться по фойе и как следует разглядеть театр, который я пока видела только снаружи.
Лариска, пахнущая лаком для волос и «Шанелью» из соседнего коммерческого киоска, появилась без пяти семь. Виноватой она себя, как всегда, не чувствовала. Просто ухватила меня за руку и быстро-быстро засеменила на высоких каблучках к мраморным ступеням.
— Тебя где носило? — злобно поинтересовалась я, пытаясь высвободить пальцы из ее цепкой ручки. — Часы у тебя есть вообще? Или как?