Что я с радостью и выполнила. А вскоре их забрал, не дожидаясь корабля с ближайшей станции, проходивший мимо большой крейсер. Они спустили челнок со своим медиком и увезли раненых. Больше я ни Киру, ни Криспина не видела. До недавнего времени.
…Распределили меня в итоге не лечить. Сложные дипломатические обороты, которыми украсили мою стажерскую характеристику и врач, и старшие офицеры того резервного космодрома, можно было бы кратко изложить так: аккуратная и знающая, но к живым существам допускать не стоит.
И вот уже семь лет я даю разрешение на перемещение самых разных грузов, проходящих через эту орбитальную станцию. Мне нравится. Отвечаю только за свои поступки. С годами приноровилась — иногда и груз досматривать не надо, когда одни и те же люди возят одни и те же плоды стелющейся лианы, похожие на гигантскую кукурузу и пахнущие персиками.
— Рина, мы же друзья, — небрежно бросает мне на стол распечатки с трехмерным изображениями своего груза немолодой, сам похожий на кукурузу капитан торгового корабля. — Подмахнешь?
— Таких друзей только за нос и в музей, — ворчу я не для солидности, а совершенно искренне.
Но ввожу код своей подписи. И не потому, что вся эта сцена повторяется в сто первый, наверное, раз. И не потому, что прекрасно знаю — на мой счет уже упала вполне разумная сумма. Хотя в моем понимании, это я и должна быть благодарна капитану Кукурузе за то, что не надо надевать ненавистную форму, волочить за собой портативный анализатор, брать пробы, как будто плоды этой лианы за прошедшие два месяца резко изменят состав или обретут разум. Для меня просто вся моя служба — досадная помеха возможности снова погрузиться в мечты и фантазии. В них я вижу себя совсем иной — более высокой, более статной и, конечно же, окруженной вниманием красивых мужчин. Но идут годы, и приходит понимание: а красивого и молодого лихого звездолетчика мне уже не дождаться. Потому что их‑то много, но они смотрят на тех, кто их моложе. А меня вот не тянет к таким, как Кукуруз. Дилемма… Наверняка Кира эта уже давно отхватила себе если не Вайпера, то такого же стройного и сильного красавчика с насмешливыми ореховыми глазами. И живет припеваючи, окруженная красивыми и ухоженными детьми. Как бы она меня не раздражала, но уж красоты у нее не отнять, это я сразу поняла еще тогда, встретив ее на стажировке.
— Скажите‑ка на милость, — начальник орбитальной станции откинулся в высоком черном кресле, сделанном в нарочито земном стиле, как и весь его кабинет. Наверное, так и выглядели лет сто тому назад кабинеты боссов, управлявших на Земле крупными автомобильными концернами. — И с каких пор Вы стали все путать и забывать?
Вжимаюсь в свое кресло, предназначенное для посетителей 'великого босса': 'Что он знает? Есть этот вопрос следствием моего недавнего разговора с одним из капитанов, тоже оформлявшем у меня свои грузы?'. Он был моложе многих, и уж в особенности моего старого приятеля Кукуруза. И он был красив. И он улыбался мне наглыми, яркими глазами:
— Ах, Рио — Рита… А, Вы же Рина? Рина — Катарина?
Слушая его болтовню, я дурела, и вводила свою визу не так, как Кукурузу, из лени и уверенности, а просто для того, чтобы и мне быть перед этим красавцем тоже в чем‑то небрежно — решительной.
— Благодарю, — подмигнул он мне, вставая с моего же стола, на который небрежно присел, пока я оформляла документы. — Хочется пригласить Вас куда‑нибудь. Но разве здесь можно нормально отдохнуть? В единственном баре, и то непонятно почему так гордо называющемся.
— Но… Мы могли бы… Я когда‑то умела печь булочки… Могла бы вспомнить, был бы стимул, — что же я такое несу, но время поджимает, капитан красив и молод, и он еще у меня в кабинете.
— Отличная идея! — он уже у дверей. — Тренируйтесь, прекрасная Рина! Прилечу опять на вашу свалку, проверю обязательно!
Торговые челноки, как правило, возвращаются через пару — тройку месяцев. У меня было время и вспомнить рецепт так опрометчиво обещанных булочек, и вырастить длинные ухоженные ногти. Я где‑то слышала, что алые овальные когтики своим видом приводят мужчину в беспамятство. И жду с замиранием сердца его в своем кабинете, распустив впервые лет за десять волосы по плечам.
— Рио — Рина, да ты не так проста, — он по привычке присаживается возле меня на стол.
И его бедро, обтянутое легким комбинезоном, у моей руки и при желании я могу положить на него даже голову. Вот интересно, оно твердое? Почему‑то перехватывает дыхание, замираю боясь сказать глупость или оговориться. Просто смотрю, наслаждаясь этим зрелищем полураспахнутого на сильной груди ворота, руки на столешнице прямо рядом с моей рукой.
— Давай, подписывай, — в его голосе жесткие и презрительные нотки.
— Но это же не совсем те флаконы, что обычно? — я хорошо помню внешний вид тех косметических препаратов, которые вырабатываются из местного сырья какой‑то небольшой планеты и оказались чудодейственны для человеческой расы. Более того, я знаю, что входящие в состав вещества там, у них, не имеют никакой ценности и никак не способны влиять на красоту местных обитателей, если их и вообще можно счесть красивыми. Это как если бы как необыкновенную драгоценность в фармакологии стали бы закупать песок и одуванчики.
— Какая тебе разница? Ты ж все равно ни одного не видела вблизи, — он перешел на 'ты' и меня это заставляет вздрогнуть. Он присаживается совсем близко ко мне, и дыхание на моей щеке. — Рина, да зачем такой красавице какие‑то флаконы?
Он разглаживает мои распущенные волосы, расправляя их по воротнику нарядной блузки:
— Кто‑то помнится, булочки обещал? И как? Пустые дамские обещания?
— Нет, что Вы… ты… Вы?
— Давай на ты, — улыбается он, раздевая меня глазами. — Так что там с булочками?
Не помню, как я ввела код… Лишь бы не разрушить призрачное свое счастье…
Босс пристально смотрит на меня так, что невольно провожу рукой по прическе — неужели она небезупречна?
— Вас решено направить в командировку. Тут Вы уже засиделись. Оттого и пошли такие недочеты в работе.
— Куда? И что мне там делать?
— А ничего. Как ничего толком полезного не делали здесь. Проверите, как работает Ваш коллега. Вернее, работал. Нелепый несчастный случай. Дела запутаны. И Вы сумеете разобраться одним взглядом. Заодно развлечетесь. Сколько себя помню, Вы здесь безвылазно. А отпуска?
— А куда? Да и вернуться к работе было бы еще мучительнее после перерыва. А так идет и идет. Встала, умылась…
— Погодите… То есть Вы и правда не покидали эту станцию семь лет?! Я, признаться, когда прилетел сюда четыре года назад, не поверил.