Все еще во власти сна, не открывая глаз, девушка слегка пошевелилась, будто пыталась сбросить с себя тяжелую мужскую руку.
— Немедленно просыпайся! — заорал Джон.
Его вопли, наконец, возымели действие: девушка проснулась. Несколько секунд она неподвижно лежала, глядя на Джона огромными затуманенными глазами. Затем тихонько ахнув от ужаса, она рывком села в кровати, придерживая на груди одеяло.
— Господи! — воскликнула она. — Я не хотела… Вы, наверно, вообразили себе бог весть что?!
Джон не мог говорить, голос не повиновался ему: он испытал новое потрясение.
Если бы у него было время на глубокомысленные размышления, он бы предположил, что у обладательницы таких роскошных золотых локонов должны быть голубые глаза. Но они искрились таинственным зеленым светом, как хризолиты.
Бледное девичье лицо внезапно озарилось румянцем, губы задрожали, и Джон догадался, что бедняжка сильно испугалась, осознав, в какой переплет попала. Если же она ломает комедию, все равно об этом станет известно в ближайшем будущем. И нечего тут сидеть и дрожать — сама во всем виновата, возмущенно думал Джон.
— Сейчас же вставай! — сердито скомандовал он.
Девушка покорно отбросила одеяло и вскочила с постели, сунув ноги в стоптанные сандалии.
Стройная, хрупкая, она произвела на Джона странное впечатление. Мятое бесформенное хлопчатобумажное платье и поверх него вязаный свитер казались жалкими и убогими. Но девушка уже пришла в себя и бесстрашно посмотрела в глаза Джона.
— Прошу за мной, — вежливо выговорил тот, направляясь в гостиную.
Незнакомка послушно следовала за Джоном, но он оставался начеку и, боясь, как бы она не улизнула на палубу, не спускал с нее глаз.
— Садись, — приказал он девушке, указывая на стул возле стола, сам занял место напротив и добавил: — А теперь, будь добра, объясни, кто ты такая.
— Честное слово, я не собиралась засыпать, — сказала нарушительница его покоя, застенчиво улыбаясь. — Я хотела только застелить кровать, но она такая мягкая, удобная, а я чувствовала себя такой усталой… — Голос звучал все глуше и глуше, как будто даже после отдыха девушке было трудно говорить.
Джон взволнованно развел руками.
— Я ничего не понимаю. Давай-ка начистоту. Зачем ты сюда пришла? Зачем стащила мою еду?
— Все очень просто: я устала и проголодалась. — Она опустила ресницы. Помолчав немного, торопливо заговорила вновь: — Я бы ни за что так не поступила, честно-пречестно, но мне было очень плохо, я была в отчаянии. Понимаете, пару часов назад мне пришлось остановиться, чтобы заправиться…
— А-а, значит, у тебя есть машина? — догадался Джон. — И где же она?
— В поле, там за изгородью, около старого ангара.
— Продолжай.
— Ну вот, когда я остановилась, чтобы купить что-нибудь поесть, то никак не могла найти свой кошелек. Он просто-напросто исчез, в машине его не было. Наверно, я выронила его в гараже.
Девушка заметно нервничала, ее голос дрожал, но Джон не позволил себя разжалобить.
— Ты думаешь, я поверю в это вранье? — скептически прищурился он.
— А почему бы нет? — Она решительно вздернула подбородок, будто бросала ему вызов, и Джон с изумлением понял, что ее сила импонирует ему больше, чем страдальческое смирение. — Да, это было неосмотрительно, но такие вещи случаются с людьми, когда голова у них занята другими проблемами.
Он бросил на нее осторожный взгляд. Девица точно не могла знать о его собственной неосмотрительности, когда он по-дурацки оставил свой бумажник в продуктовой лавке. Джон растерялся. Им овладело безотчетное желание взять эту малютку под свою защиту, а после целого ряда собственных промашек он чувствовал себя не вправе выступать этаким строгим судьей.
— И тогда ты прибежала сюда и поживилась тут чужим добром? — строго спросил он.
— Нет-нет, все было не так, — поспешила она опровергнуть обвинения. — Я просто свернула на тихую улицу, решив спокойно посидеть в машине и подумать, что же мне теперь делать. Понимаете, я встала очень рано, выехала сразу после завтрака, устала и поняла, что просто не могу вести машину. Я перерыла все свои вещи — нельзя ли что-нибудь продать. Оказалось, нечего. Потом я увидела яхту и подумала: может, найдется хоть кто-нибудь, кто бы мне помог? Но вокруг не было ни души… — Голос ее задрожал. — Пришлось совершить самоуправство… Знаю, это недопустимо, но я уже дошла до ручки… Я прибралась и помыла посуду в знак благодарности и в качестве компенсации.
— Гм, — произнес Джон, чувствуя, что в таком объяснении есть логика. — Ладно, будем считать, что мы квиты, но ты должна рассказать всю историю до конца. Например, хотелось бы узнать, кто ты. Как тебя зовут?
Она была явно в замешательстве, но все-таки ответила:
— Розамунда Гастингс.
— Нет-нет, — недоверчиво покачал он головой. — Настоящее имя и фамилию, пожалуйста.
— Но это и есть мое настоящее имя, — заупрямилась девушка.
— Сомневаюсь. Ты колебалась, прежде чем ответить, — настаивал на своем Джон.
— Знаю, я и правда хотела выдумать что-нибудь, но потом решила, что хлопотно и неудобно использовать чужое имя. Так что меня действительно зовут Розамунда Гастингс, честное слово.
Правда или нет, придется принять и это объяснение, решил Джон.
— Ну а где ты живешь? — продолжил он допрос.
Вместо ответа, девушка демонстративно сжала губы и покачала головой, пряча глаза.
— Не скажешь? Значит, ты откуда-то сбежала? Исправительное заведение для молодых преступников, типа борсталского учреждения?
— Конечно нет! — возмущенно воскликнула она.
— Извини, но что мне еще думать? Ты ведь нечиста на руку, а? — пожал он плечами и нахмурился.
— Наверно, вы мне не поверите, но до сегодняшнего дня я в жизни ничего подобного не делала, — сказала она, ее взгляд был ясным, как у невинного младенца.
— Хорошо, поверю тебе на слово. — Джон усмехнулся. — Значит, это не Борстал. Тогда что же? Ты сбежала из школы?
Удивительно, но миленькое девичье личико внезапно неуловимо изменилось. Губы изогнулись в насмешливой улыбке, зеленые глаза заискрились лукавством.
— А сколько, по-вашему, мне лет? — спросила Розамунда.
— Пятнадцать, может, шестнадцать, — пожал Джон плечами.
— Мне двадцать три.
— Не верю, — выпалил он.
Улыбка погасла на нежном лице, девушка тяжело вздохнула:
— Вы не представились, но я знаю, что вас зовут Томас. Похоже, вы ничему на свете не верите.
— Так, послушай меня, юная леди. — Он встал и грозно навис над ней. — Мне надоело твое наглое бесстыдство! Более того, мне абсолютно все равно, врешь ты или говоришь правду. Но одно я знаю точно. И не важно, пятнадцать тебе или двадцать три, — здесь ты не можешь остаться! Тебе это понятно?!