Такая схема зависит от того, насколько вкладчики довольны своей прибылью, чтобы не только оставлять свои первоначальные инвестиции в фонде, но и вкладывать еще. Какое-то время это работало нормально, но когда в 2008 году экономика рухнула, почти все вкладчики фонда попросили вернуть свои деньги, а денег там не оказалось. Маккензи был ничтожеством по сравнению с Мейдоффом[15], королем финансовых пирамид, по количеству обманутых, но он мог бы дать старине Берну фору по сумме украденного; он привлек в фонд более двадцати миллиардов долларов, но все, что обнаружилось на счетах Маккензи после краха его аферы, было жалкими пятнадцатью миллионами. Он попал в тюрьму, что было приятно, но, как иногда говорила мама: «Крупа - не продукты, а месть не оплачивает счета».
- Все в порядке, все в норме, - сказала она мне, когда фамилия Маккензи начал мелькать на всех новостных каналах и в «Таймс». - Не беспокойся, Джейми. - Но круги под глазами говорили о том, что она очень беспокоится, и причин для этого у нее было предостаточно.
Вот еще кое-что из того, что я узнал позже: у мамы было всего около двухсот тысяч в активах, до которых она могла дотянуться, включая страховые полисы, ее и мои. Что у нее было на странице расходы в бухгалтерской книге, вам вряд ли интересно. Чего стоят только наша квартира, расположенная на Парк-авеню, офис агентства - на Мэдисон-авеню, и реабилитационный центр, где жил дядя Гарри («Если это можно назвать жизнью», - слышу, как добавляет мама), находящийся в Паунд-Ридже[16].
Закрытие офиса на Мэдисон было первым шагом моей мамы. После этого она работала в Дворце-на-парковой, по крайней мере, какое-то время. Она заплатила часть арендной платы вперед, обналичив те страховые полисы, о которых я упоминал, плюс страховые полисы ее брата, но это продержало её на плаву только восемь или десять месяцев. Она сдала в аренду квартиру дяди Гарри в Спеонке. Она продала «Рейнджровер» («Нам все равно не нужна машина в этом городе, Джейми», - сказала она) и кучу книг первых изданий, включая «Оглянись назад, Ангел» Томаса Вулфа, с автографом. Она рыдала над этой книгой и говорила, что не получила и половины суммы, которой она реально стоила, потому что рынок редких книг тоже был в заднице, благодаря кучке деляг, столь же отчаянно нуждающихся в деньгах, как и она. Наша картина Эндрю Уайета[17] тоже ушла с молотка. И каждый день она проклинала Джеймса Маккензи, называя его вороватым, жадным до денег, ублюдочным, сосущим член, кровоточащим геморроем на ногах. Иногда она также проклинала дядю Гарри, говоря, что к концу года он будет жить за мусорным контейнером, и это послужит ему хорошим уроком. И, честно говоря, позже, она проклинала и себя за то, что не послушала Лиз и Монти.
- Я чувствую себя стрекозой, которая пропела все лето вместо того, чтобы работать, - сказала она мне однажды вечером. Думаю, в январе или феврале 2009 года. К тому времени Лиз иногда оставалась у нас ночевать, но не в ту ночь. Наверное, тогда я впервые и заметил, что в красивых рыжих волосах моей мамы появились седые пряди. Или, может быть, я помню это, потому что она заплакала, и настала моя очередь ее утешать, хотя я был еще совсем маленьким ребенком и не знал, как это делать.
Тем летом мы переехали из Дворца-на-парковой в гораздо меньший дом на Десятой авеню. «Не помойка», - сказала мама, - «да и цена подходящая». И еще добавила: «Будь я проклята, если уеду из Сити. Это как выбросить белый флаг. Я тогда бы начала терять клиентов».
Агентство, конечно же, переехало вместе с нами. Офис находился в том, что, как я полагаю, было бы моей спальней, если бы все не было так чертовски ужасно. Моя комната была альковом, примыкающим к кухне. Летом здесь было жарко, а зимой холодно, но, по крайней мере, пахло тут приятно. Кажется, раньше это была кладовая.
Она перевезла дядю Гарри в спецучреждение в Байонне. Чем меньше будет сказано об этом месте, тем лучше. Единственное, что в этом было хорошего, так это то, что бедный дядя Гарри все равно не понимал, где он находится; он бы точно так же писался в трусы, если бы был в «Беверли Хилтоне».
Другие вещи, которые я помню о 2009 и 2010 годах: Моя мама перестала делать прическу. Она перестала обедать с друзьями и обедала с клиентами только если это было действительно необходимо (потому что она, наверное, была единственным литературным агентом, кто всегда брал оплату по чеку на себя). Она не покупала много новой одежды, а та, которую она покупала, была из дисконтных магазинов. И она начала пить много вина. Гораздо больше, чем раньше. Бывали ночи, когда она и ее подруга Лиз - поклонница Реджиса Томаса и детектив, о которой я вам уже рассказывал, - изрядно напивались. На следующее утро мама, красноглазая и раздраженная, возилась в своем кабинете в пижаме. Иногда она пела: «Опять наступили дерьмовые деньки, небо снова стало чертовски мрачным»[18]. В те дни я ходил в школу. Конечно же, это была общественная школа; мои школьные годы в частном заведении закончились благодаря Джеймсу Маккензи.
Во всем этом мраке было несколько лучиков света. Рынок редких книг, возможно, и был в заднице, но люди снова читали обычные книги - романы, чтобы убежать от реальности и книги по самопомощи, потому что, давайте посмотрим правде в глаза, в 2009 и 10 годах многим людям нужно было помочь самим себе. Мама всегда была большой любительницей всего таинственного, и она строила эту часть конюшни Конклина с тех пор, как взяла на себя обязанности дяди Гарри. У нее под крылом было десять или даже дюжина авторов детективов. Они не были большими парнями и девчонками, но их пятнадцати процентов хватало, чтобы платить за квартиру и поддерживать свет в нашем новом доме.
Кроме того, была еще Джейн Рейнольдс, библиотекарь из Северной Каролины. Ее мистический роман под названием «Рыжий мертвец», пришел через транец[19], и мама была в полном восторге. Был объявлен аукцион на право публикации. В нем приняли участие все крупные компании, и права в итоге были проданы за два миллиона долларов. Триста тысяч из них причиталось нам, и мама снова заулыбалась.
- Пройдет еще немало времени, прежде чем мы доберемся до Парк-авеню, - сказала она, - и нам придется долго карабкаться, прежде чем мы выберемся из ямы, которую вырыл для нас дядя Гарри.
- А я не хочу возвращаться на Парк-авеню, - сказал я. - Мне и здесь нравится.
Она улыбнулась и обняла меня.
- Ты ж моя радость. - Она держала меня на расстоянии вытянутых рук и изучала. - И уже не такой маленький. Знаешь, на что я надеюсь, малыш?
Я отрицательно покачал головой.
- Что эта Джейн Рейнольдс, окажется малышкой на книгу в год[20]. И что по «Рыжему мертвецу» снимут фильм. Даже если ничего из этого не произойдет, есть старый добрый Реджис Томас и его Сага о Роаноке. Он - жемчужина в нашей короне.
Только «Рыжий мертвец» оказался похожим на последний лучик солнечного света перед приближением большой бури. Фильм так и не сняли, а издатели, сделавшие ставку на книгу, ошиблись, как это иногда бывает. Книга провалилась, что не повредило нам в финансовом отношении - деньги уже были выплачены, - но случились другие вещи, и эти триста тысяч исчезли, как пыль на ветру.
Во-первых, мамины зубы мудрости пошли ко всем чертям и загнили. Ей пришлось их все выдернуть. Это было плохо. Потом дядя Гарри, проблемный дядя Гарри, которому еще не исполнилось и пятидесяти, споткнулся в Байоннском спецучреждении и проломил себе череп. И это было намного хуже.
Мама поговорила с адвокатом, который помогал ей с контрактами на книги (и откусил солидный кусок от нашего агентского гонорара за свои хлопоты). Он порекомендовал другого адвоката, который специализировался на исках об ответственности и халатности. Адвокат сказал, что у нас выигрышное дело, и, может быть, так оно и было, но еще до того, как дело дошло до зала суда, Байоннское спецучреждение объявило себя банкротом. Единственный, кто заработал на этом деньги, был модный адвокат-неудачник, на счету которого прибавилось чуть меньше сорока тысяч долларов.