Мало что осталось от обычной деревенской обстановки. Картины со стен сняли, и теперь на их месте висели карты, схемы и доски для объявлений. Ковер скатали и поставили в угол, голые доски пола были затоптаны и потерты. В каменном камине горели дрова. За столом, когда-то кухонным, но сейчас покрытом телефонами и бумагами, сидел майор Джеймс Кервью, командир 15 эскадрильи РАФ.
Когда Леннокс подошел к столу, Кервью поднял голову. Он был воплощением всего британского, от старательно подогнанного мундира до военных усов и короткой вересковой трубки, зажатой в зубах.
– Э? О, Леннокс. – Манеры Кервью неожиданно стали небрежными и покровительственными. Он вынул трубку из зубов и откинулся на спинку. – Что я могу для вас сделать?
– У меня есть особая просьба, сэр, – начал Леннокс. – Видите ли, отношение ко мне не изменилось с того самого случая – случая в Канале [3]. И… я больше не могу это выносить. Прошу вашего разрешения лететь на Канал и сразиться в фон Тельмом.
– Боюсь, я не могу этого сделать, Леннокс. Есть правило, если помните, запрещающее полеты над вражеской территорией. Слишком легко попасть в ловушку джерри [4].
– Я знаю, сэр, но у меня особый случай. Вы знаете, что раз в неделю, по средам, фон Тельм летит над Каналом, бросая вызов пилотам союзников. Он слишком самоуверен и самодоволен, чтобы делать из этого ловушку.
– Это ничего не меняет, – сказал Кервью, сухо улыбаясь. – Одна из причин этого правила – помешать неразумным пилотам связываться с фон Тельмом и быть сбитыми. В некотором смысле это официальное признание того, что фон Тельм как пилот лучше всех, кто есть у нас.
– Но вы должны дать мне шанс, сэр! – взмолился Леннокс. – Я не смогу оставаться в эскадрилье, если вы не разрешите, – и вообще в Англии. Никто не пожелает иметь дело с человеком, объявленным трусом.
Кервью нетерпеливо нахмурился.
– Послушайте, Леннокс, вы слишком многого просите. Вы можете быть добровольцем американцем, иметь право на разные привилегии и все такое, но у нас есть правила и приказы, которые мы не может разрешить игнорировать даже вам, парням из Америки. К тому же, командование разорвет меня, если я вам это позволю.
Леннокс опустил глаза на руки, его квадратное загорелое лицо в отчаянии дернулось. Неожиданно он снова поднял голову, глаза его блеснули.
– Послушайте, сэр, – горячо сказал он, – если официальное разрешение на мою просьбу невозможно, как насчет неофициального?
– Что? Боюсь, я вас не понимаю, Леннокс.
– Я имею в виду вот что, сэр. Позвольте мне взять самолет, лететь на Канал и сразиться с фон Тельмом. Можно сделать так, будто я взял самолет без вашего разрешения.
Кервью медленно покачал головой.
– Я не могу этого сделать. Никто еще не мог победить фон Тельма в бою. Вас собьют так же точно, как вы сейчас стоите передо мной. Потерю человека мы переживем, а вот самолета нет.
Леннокс наклонился над столом, его молодое лицо неожиданно стало выглядеть старше.
– Майор Кервью, поставьте себя на мое место. Я стал отщепенцем, парией. Никто не хочет иметь со мной ничего общего. Меня считают трусом, будто я сознательно в тот день над Каналом бежал от фон Тельма и его стервятников. Я должен доказать, что это не так.
Послушайте, сэр. Вы солдат и знаете, что после своей страны вам важнее всего ваша честь. Я знаю, что, если бы когда-нибудь сложились подобные обстоятельства, вы бы без колебаний отомстили за неуважение к вашей смелости и мужеству Теперь предположите, что вас называют трусом из-за обстоятельств, которые вы не могли контролировать. Разве вы не предприняли бы усилия, чтобы восстановить доброе мнение о себе в глазах других? Разве не обесценится ваша жизнь, если вам откажут в такой возможности? Неужели самолет – слишком большая цена за такое искупление?
Кервью жевал кончики усов, глаза его стали задумчивыми. Он встал и принялся расхаживать по полу. Неожиданно он повернулся лицом к американцу.
– Я не должен этого делать, Леннокс, – сказал он. – Но вы сделали это личной просьбой одного солдата к другому. В этом отношении я не могу возражать против вашего желания оправдать свою честь солдата. Я дам вам эту возможность, но помните, что ответственность за исход ваша и только ваша.
– Это все, о чем я прошу, сэр.
– Хорошо. Вот что я сделаю. Завтра среда, и фон Тельм, несомненно, будет на месте. Завтра утром я прикажу заправить и прогреть самолет для специального полета. Пока я буду давать пилоту указания, вы сядете в самолет и взлетите. Удачи.
Кервью протянул руку, и Леннокс пожал ее.
***
Позже тем же вечером, лежа в постели, Леннокс обнаружил, что впервые за недели в мыслях его мир. Он знал, что эта ночь может стать его последней, но больше года сражений в Китае и Англии выработали у него солдатский фатализм. Он заложил руки за голову и слегка улыбнулся в темноте. Что ж, завтра он им кое-что покажет.
Если бы он был англичанином, это не было бы необходимо. Его объяснения приняли бы с готовностью и без горечи, потому что с пилотами в воздухе часто происходят загадочные, необъяснимые вещи. Но то, что он американец и его поведение стоило жизни четверым британским пилотам, бросало на происшествие совершенно особый свет.
Эскадрилья возвращалась на базу после того, как вместе с еще двумя эскадрильями успешно отогнала немецких бомбардировщиков от промышленного района на юге. 15-я эскадрилья имела на своем счету два сбитых самолета противника, и, не потеряв ни одного своего самолета, пилоты чувствовали себя дерзкими и уверенными. И тут на них от Канала напала эскадрилья «мессершмиттов». Рисунок стервятника у них на фюзеляже говорил о том, что ими командует Эрик фон Тельм, хитрый и как будто неуязвимый нацистский ас.
Тактика воздушного боя сегодня чрезвычайно отличается от того, что было во время первой мировой войны. Тогда бой был делом индивидов, воздушным поединком; сегодня это дело большой группы, точной командной работы и координации. При скорости в 400 миль в час все происходит чрезвычайно быстро, и малейшая ошибка в расчете может привести за секунду к гибели нескольких своих самолетов. Так произошло с Ленноксом.
Излюбленный маневр 15-й эскадрильи – строй перевернутой буквы V; командир эскадриьи летит в голове буквы, один самолет – караульный – летит выше строя на 500 футов, другой – ниже на 500 футов. При столкновении с вражеской эскадрильей верхний и нижний караульные сближаются с вражескими самолетами, их пулеметы и пушки на крыльях посылают смертельный свинцовый дождь. Обычно при этом ведущие вражеские самолеты загораются и падают; в образовавшуюся брешь, как летающий клин, врезается эскадрилья, стреляя в обе стороны из пушек. При этом падают еще несколько самолетов противника, затем строй разбивается на группы по два-три самолета, преследуя выживших врагов – если они продолжат сопротивляться, чего обычно не бывает.
15-я эскадрилья повернулась к подлетающим нацистским самолетам. Леннокс был верхним караульным, О`Гилви – нижним. Эскадрилью вел командир полета Дик Хелси.
Получив по радио приказ от Хелси, Леннокс и О`Гилви начали маневр сближения. Леннокс испытывал возбуждение, когда его «спитфайр» несся вниз навстречу приближающимся «месершмиттам». Он нажал кнопку в контрольной ручке – это с помощью электричества должно было привести в действие его пушки, и его уверенность сменилась ужасом. Пушки молчали.
Он лихорадочно нажимал на кнопку – снова, снова и снова, пока палец не онемел от боли. Ничего не происходило. Леннокс лихорадочно рвал ручку, даже топнул в отчаянии по полу самолета, в надежде что соединятся электрические контакты. Опять никакого результата, а ревущие «мессершмитты» приближались. К его «спитфайру» устремились языки пламени.
У Леннокса, беспомощного от бездействия пушек, оставалось сделать только одно, и он это сделал. Поднял нос, набрал высоту и улетел от боя.