Топот раздался слишком близко, и чья-то крепкая рука с когтями схватила меня за плечо.
— А-а-а! — грозно закричала я, разворачиваясь. Косматая рожа не то человека, не то животного наклонилась ко мне. Я охнула и размахнулась корзинкой. Врезала что было сил по его морде. Хрясть! Бац, бац — второй, третий удар, пока руку не отпустил. Только тогда у меня немного успокоилось сердце.
— У-у-у, — завыл он. — Дура!
Это что же, чудище по-человечески говорит?! Я опять размахнулась корзинкой. Он, паразит, увернулся.
— Ты совсем ополоумела? Честных людей бьешь!
Косматая рожа отдалилась, и в свете выглянувших звезд я теперь видела только очертания. Не очень-то пугающие. Недокормленное какое-то страшилище оказалось.
— Какой честный мужчина крадется ночью за девушкой?
— Который, дурень, думал, что мадемуазель заблудилась! И ей нужна помощь. — Он замолчал и потрогал лицо. — Что ты там собирала в корзину? Камни?
— Цветы! — Я выдержала паузу и добавила: — Камень там уже был.
— Ты… — запнулся он. — Ты носишь камень? Зачем?
— А что делать хрупкой мадемуазель в лесу без камня в корзине? — спросила я. — Я же современная девушка… К тому же камень всегда пригождается.
Чудище замерло. Еще раз потрогало лицо. Его фигура как-то накренилась и начала оседать.
— Эй! — Я забеспокоилась, мертвый у порога — плохая примета для лавки травницы. — Ты что там удумал?
Фигура в плаще все клонилась и клонилась, а потом и вовсе растянулась на земле.
Не было печали, если б трупик не встречали.
Ветер лениво потрепал полы его плаща и тут же пропал. Установилась какая-то подозрительная тишь.
Сердце уже не так бойко билось о ребра, азарт бега и драки ушел. И я внимательнее присмотрелась к чудищу. Вообще, как только он заговорил, я почти сразу успокоилась. С человеком справиться немного ума надо. Особенно для такой мадемуазель, как я. Четверть четверти от крови полуоборотня не шутки. Да и в целом люди не так страшны. То ли дело вурдалаки. Хотя мадам Тома говорила, что и их я бы одолела. Руки у меня крепкие.
Но я все равно надеялась, что в лесу, где есть друид, нечисть не селится.
В своих мыслях я забрела далеко и какое-то время ничего вокруг не замечала. Только странный ветер смог согнать задумчивость. Порыв пролетел мимо меня и затих.
Я переступила с ноги на ногу, еще раз посмотрела на темнеющий плащ и повернула к дому.
Тело у задней двери мне не нужно. Так что можно «чудищу» и помочь… И голос у него приятный, с еле заметной хрипотцой.
М-да, убеждать себя в чем-либо, имея в запасе «приятный голос», последнее дело. Но я махнула рукой, взяла новый фонарь и поудобнее перехватила корзину.
Мужчина все же был жив и совсем не походил на чудище. На голове у него росли вполне обычные темно-русые волосы. Они немного растрепались, но все еще были собраны в хвост.
Лицо тоже оказалось человеческим. Чистый высокий лоб, милые пушистые ресницы, прямой нос… И борода. Она ему, безусловно, шла, только делала старше своих лет. Густая, доходящая почти до груди, но подстриженная, волосок к волоску.
Я размяла в пальцах листик резь-травы и сунула мужчине под нос. Жаль, при свете фонаря не видно цвета глаз. Но глаза у «чудища» большие. Хотя нет. Во всем виноват ядреный запах резь-травы.
Мужчина закашлялся, захрипел, но очнулся.
Без лишних слов мы кое-как доковыляли до домика. Я усадила «чудище» на табуретку к столу и ужаснулась.
— Кто ж тебя так подрал? — Его штаны свисали клочьями с ног, рукав куртки намок от крови.
— Да роют тут… неизвестно кто и что. Упал я. Лечить-то думаете, травница? Или так и будете разглядывать?
— Лечить? Не я калечила, не мне и отдуваться, — ответила, радуясь, что это не моя корзиночка чуть его не упокоила.
— Так, значит. Отлыниваете от своей работы? — Он к чему-то хрустнул пальцами. — Запомню и запишу. Хоть воды принесите, мадемуазель травница!
Вроде и голос такой с хрипотцой, и лицо симпатичное, но что за неприятный тип. Не стоило звать его в дом.
— Да запоминайте, мне-то что!
Но все же сходила за тазиком к рукомойнику, что поблескивал в углу моей единственной комнаты.
— Когда травница оказывается на новом месте, — продолжил мужчина, — Она не бродит по лесам, а ждет друида.
— Ваш друид не изволил явиться. — Я внимательнее пригляделась к гостю.
Что меня дернуло привести в дом чужака? Почему не вынесла воду и травы на улицу? Я не отличаюсь излишней доверчивостью, а тут один взгляд, голос — и «добро пожаловать».
Его внимательные глаза изучали мое лицо. Светло-зеленые, это теперь я точно разглядела. На солнце наверняка похожи на звериные и уходят в желтизну. Дикими сложно назвать, но таилось что-то в их глубине. Нечто знакомое и подавляющее. Такие глаза я видела лишь однажды. Еще в детстве, когда была жива мать. Она набрала трав, и к нам тогда зашел старичок…
«Друид?!» — ахнула про себя.
Ему же сто пять лет! Лоб-то какой ровный в такие-то годы.
— Вижу, все поняли, — ухмыльнулся он. — Будем знакомы, мадемуазель. Я Жан Дюбоис, местный друид.
— О, — только и смогла сказать я. Не ожидала такой утки, да еще ночью, да еще в собственном доме, да и вообще. — Не верю!
— Уж придется, — ответил он и выпутал из своего плаща посох. Резной, отполированный в месте, где ложится ладонь.
Древние люди уверяли, что именно в посохе вся сила друида. В навершии, где сплетаются вырезанные ветви, лежит семя Великого древа, что держит наш мир.
Про семя наверняка я не знала. Но вот если огреть таким посохом — сила сразу видна.
— Не верю, что вам, месье друид, больше сотни лет. — Я протянула ветошь, чтобы он обмыл раны. — Верю, что вы ученик друида и решили подшутить над новой травницей.
Он фыркнул и тут же скривился от боли. Его лицо оставалось белым, а вот глаза с каждой секундой опасно темнели.
— Сто двадцать было бы моему наставнику в этом году. Но он скончался. Еще пять лет назад. Смиритесь, что у меня нет плеши, а на груди еще растут волосы.
— Такие подробности — и в первый день знакомства… Ничего не оставили для воображения.
— За ваше воображение я спокоен. Вы даже травы срезаете с выдумкой. — Он кое-как стянул плащ одной рукой и принялся расстегивать охотничью куртку. — Ваше воображение угробило золотую путейку. Ну вот кто, кто вас учил затаптывать корешок?!
— Если его не затоптать, золотая путейка распылит сок вокруг, и погибнут другие растения! Еще одно подтверждение, что вы не друид, месье.
Я уже понимала, что передо мной именно тот, кого искала. Но молчать, когда он говорит о неправильно срезанном растении? Нет. Не будь я Ан-Мари Морель, трижды отличница и дважды победительница турнира «Великий корешок». Целых две соперницы! В судьях сама мадам Тома! Это была чистая победа.
— Если бы вы разули свои прекрасные глаза, мадемуазель травница, то заметили бы, что вокруг путейки нет ни травинки. Я лично отваживал все лишнее! И растил единственную в лесу путейку в особенных условиях. Ей даже года нет, а вы затоптали корешок!
Мы уставились друг на друга. Молодой друид явно через силу встал, чтобы нависнуть надо мной, но тут же сел обратно. Выглядел он паршиво. Пришлось проглотить все, что я думала, и идти за порошками из лечебных трав.
Пока я ходила, он взял и перебрал мою корзину. Каких-то пятнадцать минут, а все изменилось. Мужчина аккуратно выложил чистенький, не раз мной обмытый камень на стол, а травки связал пучками. Их хоть сейчас развешивай на сушку. Но я фыркнула, разглядывая его работу. Не хватало, чтобы он подумал, будто я не могу сделать лучше него. Особенно, когда действительно не могу.
Друид лечился долго, от каждого прикосновения стонал и даже на крошечную царапину дул, как ребенок. На разговоры сил у него не было, потому его стоны и «ой-ой-ой» казались особенно громкими. И я чуть не запела гимн во славу Великого древа, когда мы закончили промывать раненую руку.
Я уже села на табуретку и приготовилась внимать, но этот Дюбоис только выдал указания, когда в следующий раз могу идти в лес за травами. И все! Никаких напутствий и советов. Хоть бы о болотах предупредил. Рядом с рекой они точно есть. Взамен наставлений мне строго приказали обходить путейку стороной.