Пиррия безвольной тряпкой сидела на снегу. Даже заступничество финиста её не очень подбодрило. Голова на груди, глаз не поднимает. Ещё бы. Мерзкая шпионка!
Геллан стоит изваянием, словно из камня высечен. На лице – застывшая маска и ни одной эмоции. Ни оправданий, ни заверений. Равнодушия тоже нет – только затвердевшие челюсти и прямой взгляд. Слишком твёрдый и открытый для предателя.
Девчонка стоит с открытым ртом – видно, что ничего не знала. И мшист такой забавный, растерянный, что, если бы не трагизм ситуации, наверное, можно было бы рассмеяться. Но ему сейчас не до смеха.
– Ели, пили, веселились, а на утро – прослезились, – брякнула Дара, и Раграссу захотелось ощетиниться, показать клыки и когти, чтобы напугать, но он знал: сейчас не время выпускать зверя, к которому привыкли, пока он слишком часто демонстрировал браваду.
Он ещё раз обвёл всех мрачным взглядом и направился к повозкам. Собственно, ничего там его собственного почти не было, но уходить вот так, слишком гордо, без запаса еды и минимального снаряжения – вопиющая глупость, а дураком Раграсс себя не считал.
Ничего, у него есть заплечный мешок с самым необходимым – кое-какая одежда, кошель с деньгами да верный конь. До города отсюда недалеко, доберётся. А дальше многое решится по ходу.
Он собирался спокойно, целеустремлённо. Лишнего не брал. Поклажу, что нёс его конь, аккуратно положил возле возов. Где-то в глубине души царапало, что никто даже не попытался его остановить. Никто не желал ничего объяснять.
– Что-то случилось?
Беспокойный взгляд жёлтых глаз. Пушистые розово-оранжевые волосы размётаны по плечам. Шаракан. Инда.
– Мне надо уйти, – сказал, проталкивая слова через глотку. Звуки идти не хотели: получилось хрипло и через силу.
– Зачем?
Ему не хотелось ничего объяснять впопыхах, рассказывать долгую историю своей жизни не было ни времени, ни желания.
– Так надо, Инда. Кое-что изменилось. Хочешь, пойдём со мной?
Она трясёт головой так, словно боится самой мысли идти с ним. Больно. Как же это больно!
– Я не могу, – шепчет, прикусывая пухлую нижнюю губу. – Я должна быть рядом с Небесной.
По крайней мере, честный ответ. Хотя, наверное, и с его стороны эгоистично и неправильно просить молодую девушку отправиться с ним наедине в путь.
– Э, нет, дружок, так дело не пойдёт! – только Россы здесь не хватало, но вот она стоит – во всей красе: взлохмаченная, сонная и злая. Стоит, расставив широко ноги, одной рукой задвигает Инду за спину, а другой упирается в бок. Воинственная шараканна – залюбоваться можно её грозным видом!
У Инды пылают щёки, как факелы. Такая тонкая, нежная кожа… Девушка прячет виноватый взгляд, словно согласилась удрать с ним.
– Сам иди, куда хочешь, раз приспичило, а порядочную девушку не тронь и не смущай!
У него нет сил ни оправдываться, ни спорить. Усталость наваливается внезапно. Внутри уже не клокочет и крышку не срывает.
– Раграссик, а может, останешься? – это Дара крутится рядом. – Прежде чем горячку пороть, может, надо спокойно сесть и поговорить?
– Пусть идёт, Дара, – развязно улыбается лендра, сверкая зубами. Трясёт блестящими локонами, словно станцевать хочет. – Видишь, надумал, решил, ничто его не остановит. Мужчины любят, когда уважают весомость их слов.
После такого точно не сядешь и не поговоришь. Да и говорить толком не о чем. Но коготь скребёт – тянет длинную царапину по живому.
– Как-то не то оно, – упрямится девчонка.
– То, Дара, то. Далеко не уедет, – изрекает загадочно зеленоглазая ведьма, и Раграсс тихо и незаметно чертит охранный знак. Вот же, навязалась прорицательница, чтоб у неё язык отсох!
Он легко вскакивает в седло, улыбается, показывая клыки, и машет рукой:
– Счастливо оставаться!
Конь срывается с места – горячий неспокойный жеребец. Летит – только ветер в ушах. Прощайте, друзья, с вами было хорошо, без вас будет лучше и спокойнее.
Пиррия
Пиррия приволоклась к месту ночёвки последней. В последнее время ей стало лучше. Тело не так болело, а может, она привыкла к боли. Ко всему привыкаешь со временем. Шрамы на лице стухли, из красных толстых и безобразных полос превратились в розовые отметины. Такие же уродливые, но менее заметные.
Верхняя и нижняя юбки промокли насквозь. Пиррия лихорадочно думала, как выкрутиться: лишней одежды у неё почти нет. Скорей бы в город, попасть на ярмарку или рынок, чтобы приодеться. Зима, холод, старенький плащ плохо держит тепло.
Алеста молча протягивает ей пару ярких юбок. Вот у кого запас барахла – при желании можно всех нарядить. Юбки, подъюбники, кофточки, рюши, кружева, меховая оторочка. Жакеты, плащи, безрукавки. Одним диким богам ведомо, зачем ей столько одежды. Впрочем, вот и пригодилась. Алеста щедрая, ей никогда и ничего не жаль. Удивительное качество для нелюдимой и скрытной девы-прорицательницы – последнее отдаст без всякого сожаления.
Росса ворчит и растирает Пиррии заледеневшие руки.
– Больная, слабая, не спится ей, не сидится. Что за манера шастать по ночам, приключения искать на пятую точку.
Дара фыркает негромко: это у неё потихоньку набираются все разных словечек. Пятая точка с приключениями – из её репертуара.
Пиррии хочется отмахнуться, но нет сил. Она чувствует себя виноватой. Раграсс уехал, а его здесь любили больше, чем её.
– Не переживай о нём, – влезает в мозги вездесущая лендра, – ты не сделала ничего плохого.
– Сделала, – вздыхает Пиррия. – Он застал меня врасплох, кулон был активирован. Теперь Панграв поймёт, что его хитрость раскрыли, а Раграсс ушёл от нас.
Дара аж подпрыгнула на месте.
– Так это ж хорошо! – горячо зашептала девчонка, блестя азартно глазами. – Ты прикинь, как здорово-то: этот мерзкий властитель знает теперь, что Раграсса с нами нет, и можно больше не докладывать ему. Ушёл ваш сын – до свидания.
Пиррия долго смотрит на неспокойный Небесный груз. Какая наивность. Она не догадывается, что и за ней приказано следить. Панграв не тот человек, чтобы гнаться за одним конём. Ему стадо подавай.
Хорошо, что объяснять ничего не нужно: Геллан и Ренн знают. Кулон жёг ей шею. Пиррия б с удовольствием забросила опасную штучку куда-нибудь, но эти двое почему-то запретили избавляться от передатчика.
Она натягивает на себя сухие вещи и вздыхает. Устраивается поудобнее на ночлег. В небе – яркий всполох. Не молния – финист. На душе теплеет. Вот он спускается, разбрасывает крылья. Может, кому-то холодно спать на свежем воздухе и не у костра. Пиррии холода нипочём. У неё свой огонь – горячие крылья Тинная.
Финист нежно воркует. Пиррия перебирает пальцами горячие перья. Единственный друг. Нет, к ней хорошо относятся. Может, даже очень хорошо для опальной сайны, но ни к кому она не чувствовала и части тех чувств, что вызывала в ней огненная птица. Прикипела душой – наверное, так правильнее будет сказать.
– Пиррия.
Рядом высится фигура Ренна. Сразу нехорошо завязывается узел в животе. В нём есть что-то опасное и раздражающее Ему не солжёшь и в ответ не огрызнёшься.
Маг слушает её сбивчивый рассказ внимательно, постукивая указательным пальцем по нижней губе.
– Может, хорошо, что так получилось. Теперь Панграв знает, что Раграсса с нами нет. Мы можем кормить его небылицами.
Пиррия холодеет. Она знает, что за этим последует. Ренн просчитывал шаги. Какую игру вёл? Зачем ему дурачить Панграва да ещё так мастерски? Она спрашивала. Маг никогда не отвечал. Только улыбался загадочно, а в глазах клубилась тьма.
Он прикладывает ладонь к её лбу. Чертит знаки и бормочет заклинания. Пиррия становится мягкой и безвольной от его действий, а голова после колдовства похожа на комок тряпья.
Пиррия перед кулоном выдавала то, что вкладывал в неё маг. Само выскакивало, стоило ей активизировать передатчик. Она принимала в себя ложь и понимала: ведётся какая-то тонкая интрига, но зачем – не разгадать.