Пел Джеймс Браун — «mister soul». Безжалостный ритм хлестал по ногам, высокий взвинченный голос певца томил и мучил. «Страшная, порабощающая музыка, — подумал Илья, — пригласить ее на правах старого друга? Наверняка мавр не позволит…» Но и приглашать на один-два танца незнакомую девушку ему не хотелось — это вживание, привыкание к незнакомому телу, конфузы непонимания… Нет, ему бы сплясать один танец, чтобы разрядить эти тысячи пузырьков с кислородом в мышцах спины и ног, и домой, в келью. Он дарует себе один-два танца за месяцы воздержания — весь август он лазил по Эльбрусу, замеряя, как эта глыба испортила гравитационное поле, и заслужил два танца. «Банг, один танец, можно?» — решился он, когда кончилась наконец бесконечная баллада Брауна. «Нет, она танцует только со мной» — ответил принц, глядя куда-то в сторону, чтобы не смотреть снизу вверх. «Проклятый ревнивец!» — бормотал Илья, пробираясь сквозь пеструю толпу танцующих в другой конец гостиной, где, судя по всему, происходило нечто интересное.
В самом деле, он увидел зрелище поистине замечательное: на овальной площадке, окруженные плотной стеной зрителей, танцевали две пары. Девушки, тоненькие, стройные, с распущенными по плечам светлыми волосами, были без сомнения близнецами. Одна из них, в короткой клетчатой юбке и белой кружевной блузке, танцевала с парнем в оранжевых вельветовых брюках, кожаной куртке и платочком на шее. Другая — в тонкой розовой кофточке и облегающих белых брюках — танцевала с высоким, худым и ужасно юным сомалийцем Салимом, которого Илья знал по клубу. Обе пары танцевали в стиле рок-н-рол, но как по-разному они танцевали.
Широкоплечий, выше среднего роста парень в куртке двигался мало и прямой, негнущейся фигурой своей словно олицетворял в танце твердое мужское начало. Он поднимал руку партнерши и, щелкая пальцами, подхлестывающим жестом направлял ее в образовавшуюся из рук арку. Склоняя дивную головку и взмахивая кружевными рукавами, она быстро проходила, распрямлялась и стряхивала волосы со счастливо улыбающегося лица. Ее голые коленки мелькали тут и там, и вся она напоминала чем-то цирковую лошадку. Сестра танцевала мягче и грациознее. Она переступала через такт, томя и заманивая паузой. Чуть приседая и покачиваясь, она сглаживала, смягчала каждое движение, каждый жест. Зато Салим гнулся, трепетал как лоза, передвигаясь неуловимо быстро и точно. Его тело жаждало движений, ему не хватало ритма, и он успевал украсить главный рисунок танца мелкими причудливыми арабесками. Девушка в брюках тоже улыбалась, но как-то мечтательно, затаенно, словно каким-то своим думам. Это был рок-н-рол, но и бальный танец тоже — все изящество, достоинство и грация бальных танцев, за которые их так любил Илья, сохранялись несмотря на быстрый неровный ритм, несмотря на все, что выделывал Салим.
Наконец закатилась, замолкла мелодия, и Салим, вычурно раскланявшись с партнершей, подошел к Илье. Они поздоровались, и Снегин спросил про девушек.
— Полячки, только вчера приехало сорок человек, а сегодня интерклуб устроил вечер-встречу, — охотно ответил юноша, вытирая шоколадный выпуклый лоб красным платком. — Хотите, познакомлю?
— Н-нет, спасибо… — почему-то смешался Илья и поспешно добавил, — уступи лучше один танец.
Ноги его уже не слушались, не стояли на месте; они жили своей первобытной жизнью в какой-то таинственной связи с завораживающим ритмом негритянского блюза. С большим трудом он уговорил их сделать несколько твердых шагов туда, где сестры стояли с парнем в кожаной куртке. «Один танец, и уйду. А если откажет? Тогда к черту это занятие, никогда больше не пойду», — решил он. Розовая кофточка приближалась, расплывалась во что-то бело-розовое… мелькнуло сомнение, справится ли он… Илья отшвырнул его и коснулся локтя той, что была в брюках: позвольте? Она обернулась с улыбкой, мгновенно охватила его всего, целиком: и напряженную улыбку, и слишком прямую фигуру, затем вышла на свободное место и запросто положила руку ему на плечо — высоко, у самой шеи. Он обнял ее чуть выше талии, сделал несколько шагов и вдруг со страхом и наслаждением ощутил ее невесомость. Казалось, она угадывала его мысли. Он смелел. Замирал на один-два такта, втайне готовя неожиданный поворот или переход, делал несколько движений и тут же менял замысел, покачивался на месте, чтобы ослабить, усыпить ее бдительность…, но так ни разу и не сумел застать ее врасплох. Он украдкой взглянул на нее, немного отстранившись и скосив сверху вниз глаза — она улыбалась, приняв и разделив его игру!
Боже, как давно он не танцевал с таким полным, исчерпывающим наслаждением, да танцевал ли вообще? Нет, конечно, — никогда! — таяли его мысли в розовом тумане блаженства.
Десять минут длился танец, и они не произнесли ни слова. Когда же музыка кончилась и они остановились, Илья бессознательно задержал в руке ее пальцы, словно цепляясь за ускользающее переживание. Они взглянули друг на друга внимательно и удивленно. «Какая светлая! Благородная, северная красота, — подумал он, — ничего броского, яркого…». «Приятное, честное лицо, детская улыбка, — подумала она, — волнуется, но пытается скрыть.»
Теперь надо было что-то говорить, а в голове его вращались два неуклюжих, банальных комплимента: «как хорошо вы танцуете; как приятно с вами танцевать», которые ему никак не удавалось смягчить, прикрыть их бесстыжую наготу. Поэтому, когда уголок ее рта пополз, предвещая что-то насмешливое, он поспешно выхватил наудачу: «Как чудесно вы танцуете!»
— Так всегда говорят, — ответила она, и он немедленно вспыхнул, — все-таки я неуверенная, пока сама не увижу себя — в кино, например. Вот Барбара, сестра, лучше танцует, но тоже вижу ее недостатки.
— Правда? Есть недостатки? — удивился Илья.
— Не очень серьезные, и у меня все-таки больше. Только правда, что люблю танцевать.
— И я люблю танцевать, но так редко танцую в последнее время. Боюсь, что у мне уже комплекс…
— Почему?
— Да, знаете, у нас аспиранты почти не ходят на танцы, и мне все время мерещится, что кто-то стоит с сторонке и говорит: «вот вам философ! Ну, что от него можно серьезного ждать?»
— Значит, я угадала, а не ошиблась тоже…
— Что, что именно?
— Я видела вас, когда еще танцевала с Салимом, — «да?» — удивился Илья. Он не заметил, чтобы она хоть раз взглянула на него, — и подумала: вот какой серьезный, наверное, математик или физик и, конечно, осуждает меня… Видите — тоже комплекс, — она рассмеялась. — Но потом сказала себе: все равно буду танцевать. И тоже потом, когда вы подошли, знаете, что подумала? — Илья покачал головой, — Я пожалела свои ноги…
— И?.. — смущенно улыбнулся он.
— И едва уцелела, — развела она руками.
— Ах, так! — нахмурился Илья, — больше не буду вас приглашать… Вам этого хотелось добиться?
— О, простите, я думала, что вы кокетничаете… Вы очень хорошо танцуете, может быть, чуть-чуть не хватает пластики…
Нет, на нее нельзя было обижаться… Давно уже отзвучала новая мелодия, а они все так же стояли, только пальцы ее он выпустил и, не смея положить руки в карманы, скрестил их на груди. Странно, но никто почему-то не отваживался приглашать ее. Они обсуждали связь рок-н-рола с бальными танцами, когда подошла Барбара со своим партнером в оранжевых брюках и, оглядев с насмешливой доброжелательностью Илью, предложила идти на Ленинские горы.
— Тогда давайте познакомимся. Меня зовут Анжеликой, моя старшая сестра Барбара, варшавский полиглот Карел и русский аспирант-философ…
— Илья Снегин, — сказал Илья, по очереди пожимая всем руки.
— Разве вы младше сестры? — спросил он, едва они двинулись к выходу.
— Да, на пятнадцать минут, и поэтому она всегда пытается командовать.
— Я только пытаюсь, а командует она, — обернулась Барбара.
Губы ее, ресницы и брови, как отметил Илья, были слегка подкрашены, и это придало чертам безукоризненную правильность «писаной» красавицы.
На площади у фонтана, который был таким большим, что и работал лишь по большим праздникам, Карел спросил Илью: