Платье подошло. И не кое-как, а будто его шили для меня. Талия слегка завышена по моде прошлых лет и обшита лентой, которая игриво поднималась к моей шее, плотно и уверенно обхватывая все, что полагалось. Подол спускался длинными волнами, как раз слегка касаясь кончиков моих ботинок, и никакой отделки ему не требовалось — ткань была восхитительна сама по себе. На фоне такого великолепия обувь выглядела просто по-сиротски, но вот я — нет. Уже не скованная серой шерстью, моя кожа лишилась болезненной зелени и стала нежно-сливочной, на щеках проступил персиковый румянец. А волосы… Я вынула шпильки, и локоны, словно обрадовавшись нежданной свободе, рассыпались по плечам, став не мутно-коричневыми, а золотисто-рыжими на фоне платья. Я никогда не чувствовала себя красивой, да и сейчас в принципе тоже, но я точно выглядела… необыкновенно.
Я бросилась к гардеробу, отставила лестницу и нашла ключ, который подходил к нижнему ящику. Ветер в каминной трубе снова взвыл, жалобно и одиноко, но его почти заглушало восторженное щенячье повизгивание у меня в душе. Ящик был заполнен роскошными туфлями и изящными башмачками всех возможных оттенков, а рядом располагался ящичек с высокими, до локтей, перчатками, слегка пожелтевшими от времени, но вполне пригодными для носки.
Я рывком сбросила свои калоши и нырнула в первые попавшиеся ботиночки. По полю цвета слоновой кости были вышиты маленькие зеленые и голубые цветы. Нигде не жало, ботинки подошли по размеру. Я смеялась от счастья. А волосы можно заколоть наверх и оставить пару локонов, чтобы они колечками спускались к лицу. Крутанувшись на месте, я послушала, как шелестит платье, и отперла ключом следующий ящик, уже окончательно обнаглев и рассчитывая найти в нем какую-нибудь шляпку.
Еще не до конца выдвинув ящик, я сунула туда руку и нащупала человеческие волосы. Кудрявые локоны, собранные пучками, обвивали друг друга, словно какие-то мертвые зверюшки. Я отдернула руку. В ящике были сложены шиньоны, перехваченные яркими лентами того же радостного карибского оттенка, и в неверном мерцании свечей они посверкивали золотисто-рыжим.
Я вскочила, пинком ноги задвинув ящик и панически прижав руку к голове, словно проверяя, на месте ли мои собственные волосы. Пятясь назад, я с ужасом почувствовала, что где-то в груди ворочается такое же жуткое чувство удушья, которое я испытала, когда плакал немой мальчик на кухне. Вой в каминной трубе перешел в душераздирающий вопль, и затем что-то похожее на стоны раненого зверя раздалось уже прямо под моим окном. Его жалобы одна за одной резали мой слух, и каждая переходила в утробный гул где-то за пределами человеческого понимания. Ничто живое на нашей земле не могло издавать что-то подобное.
Я рухнула на постель, под хлипкую защиту портьер, собралась в комочек и прижалась спиной к изголовью из красного дерева. Стенания под моим окном прекращались, чтобы начинаться с новой силой. Я заплакала от страха.
Когда утром часы пробили седьмой раз, я уже сидела за столом в кухне миссис Джеффрис, одетая в свое старое серое платье, с гладко зачесанными волосами, мои шляпа, перчатки и сумка лежали рядом. Я намазывала маслом четвертый кусок хлеба. Гардероб был накрепко заперт, бирюзовое платье лежало на своем месте, стулья убраны и пыльное покрывало аккуратно постелено на кровати. Думаю, в комнате не осталось никаких следов моего пребывания, за исключением моего чемодана и полос на пыли, и скоро здесь забудут о моем появлении. Хотела бы и я сделать то же самое.
Дверь распахнулась, и на пороге появилась миссис Джеффрис, одетая в ситцевое платье и чепец с лентами. Увидев меня, она встала как вкопанная, разинув рот. На руке у нее болталась корзинка со свежевыкопанной морковью. Я едва сдержала тяжелый вздох — ее постоянное удивление уже начинало меня доставать.
— Ты сама нашла кухню, — наконец провозгласила она.
— Ну конечно, — отозвалась я. Если честно, я потратила на это почти час, но говорить об этом не собиралась. Я отложила нож. — Миссис Джеффрис, я должна извиниться перед вами. Признаю, вчера я вела себя не лучшим образом. Я переутомилась от путешествия и сама искала ссоры.
Она настороженно ждала, что я скажу дальше.
— Но нам обеим следует признать, что мне необходимо как можно скорее увидеться с дядей. Я не могу вернуться в Лондон с пустыми руками. Тетя непременно разозлится, и либо отправит меня снова, либо приедет сюда сама… — Я не без удовольствия отметила признаки отвращения на лице миссис Джеффрис, когда речь зашла о тетушке. — …А если я увижусь с дядей, то смогу уехать отсюда уже днем, как только мне найдут экипаж. Мне кажется, всем будет только лучше от этого.
Она смерила меня взглядом и задумчиво пожевала челюстями.
— В том, что ты предлагаешь, есть здравое зерно, — отрывисто сказала она. — И Лэйн тоже так считает. Бесполезно пытаться отсрочить то, что рано или поздно все равно произойдет. Он отведет тебя к мистеру Тулли, как только это будет возможно.
— Куда он меня отведет, миссис Джеффрис? Мой дядя что, не спит в доме?
Кухарка поставила корзинку на сервант, задумчиво провела пальцами по перепачканной землей моркови и пожала плечами.
— Чаще всего он спит прямо в мастерской, когда слишком увлечется игрой и не может остановиться. Мы специально поставили ему небольшой диван.
— А во что играет мистер Тулли в своей мастерской?
Она снова пожала плечами.
— Скоро сама увидишь.
Я поняла, что, продолжая мирно перебирать морковь, она прилагает нечеловеческие усилия, чтобы игнорировать тот факт, что я командую за ее столом. Я собралась с духом и выпалила:
— А в Стрэнвайне нет волков, миссис Джеффрис?
Она хмыкнула и обернулась ко мне:
— Вы что, в уме повредились, мисс? Во всей Англии уже давно нет волков.
Я уткнулась в хлеб. Конечно, она была права, и я сама это понимала. Но это было единственное рациональное объяснение тому, что я слышала сегодня ночью.
Дверь открылась, и в прямоугольнике солнечного света показался Лэйн. Я поняла, что его кожа напоминает цветом чай со сливками, даже когда чисто вымыта. Он стоял молча и ждал меня. Я сложила хлеб, завернула его в чистый платок и спрятала в свою дорожную сумку. Затем понадежнее закрепила шляпку булавкой и взяла со стола перчатки.
— Можете оставить сумку здесь, — нарушил он молчание. — Я помогу отнести ее в экипаж, когда за вами приедут из Милфорда.
— А мой чемодан? — поинтересовалась я.
— И его тоже.
Я постояла, внутренне готовясь к встрече с дядей — встрече, которая позволит мне наконец убраться в Лондон и сделать вид, будто ничего не произошло. Затем я шагнула к двери и обернулась к миссис Джеффрис.
— Ну что ж, счастливо оставаться, миссис Джеффрис.
Она даже не оторвалась от своей стряпни и, сгорбив широкую спину, продолжила ковыряться в моркови, так ничего и не сказав.
Когда я вышла на улицу, почувствовав одновременно теплое и прохладное прикосновение утреннего солнца и росы к своему лицу, то поняла, что миссис Джеффрис совсем не хотела быть грубой со мной, просто она плакала.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Мы оказались в милом ухоженном садике, обнесенном стенами. Вдоль дорожки расположились грядки с капустой, салатом и фасолью, а одна сверкала свежей землей — видимо, там раньше росла морковь. И снова я шла следом за Лэйном, почти уткнувшись носом ему в спину. Я успела заметить пушистую русую голову мальчика, когда он спрятался от меня в теплице. За его спиной болтались лапы кролика. Ощутив болезненный укол совести, я опустила глаза и стала разглядывать старую дорожку с разбитыми камнями. Лэйн распахнул передо мной калитку.
Перед нами распростерлись вересковые пустоши, от земли поднимался жар, все пространство было залито раскаленным солнцем. Полевые цветы кивали головками на ветру, расцвечивая серо-зеленые травы веселенькими голубыми и желтыми пятнышками, и Лэйн, напяливший на голову красную кепку, широкими шагами двинулся по протоптанной среди качающихся стеблей тропинке. Я старалась не отставать от него, то и дело цепляясь своими пышными нижними юбками за что-нибудь на узкой дорожке, один раз даже спугнула семейство коноплянок. Лэйн поднялся на небольшой холм и скрылся с глаз.