Для него не имеет значения, кто именно занимает престол, лишь бы это был царь, который удовлетворяет требованиям смоленского дворянства.
Сходным образом понимается автором “Повести…” патриотический долг. Вся “Повесть…” проникнута высоким патриотическим духом. Патриотизм автора проявляется и в сетованиях о трудностях, выпавших на долю страны, и в радости по поводу больших и малых побед, одержанных в сражениях с противником. Однако его патриотизм имеет особое преломление. Хотя он искренне и не в меньшей мере, чем авторы остальных произведений о “Смуте”, озабочен судьбами всей страны, выражает он патриотизм своего сословия, патриотизм дворянский. Он видит свой патриотический долг в том, чтобы защищать Россию самодержавную от любых посягательств, независимо от того, кто выступает противником царя. Однако в эти годы далеко не все дворяне были готовы поддерживать любого царя. Патриотизм автора “Повести…” особый - это патриотизм смоленского дворянства, одного из самых богатых и отличаемых царями, потому и наиболее верных отрядов русского дворянства. С точки зрения смоленского дворянина, все русские монархи, начиная с Василия III, отвоевавшего Смоленск у польского короля, одинаково хороши, поскольку “…той град Смоленск исперва пред всеми грады многою честию почтен бяше”, а “воины града Смоленска от государя в велицей чести и славе бываше…” (л. 46 об.). У смольнян, по мнению автора “Повести…”, не было оснований быть недовольными русскими царями.
Представления о самодержавии, полностью соответствовавшие дворянской идеологии XVI в. и преломленные через призму смоленского патриотизма, симпатии смоленских дворян к этому царю, наконец, литературные традиции, в которых отразились традиции идейные, привели к тому, что автор “Повести…” нашел возможным охарактеризовать Василия Шуйского с не меньшей эмоциональностью и так же положительно, как и первого представителя новой династии, в царствование которого была написана “Повесть…”.
Хронологические границы повествования строго подчинены главной задаче автора. Они охватывают период, в котором заслуги смольнян были очевидными и бесспорными в глазах современников. Этим объясняется необычное для литературы о “Смутном времени” начало “Повести…”. За исключением “Новой повести о преславном российском царстве”, исторические повести о “Смуте” начинаются издалека, со времени Ивана Грозного. “Повесть…” же начинается с царствования Василия Шуйского, причем с известия о критическом положении царя в осажденной И. И. Болотниковым Москве, полученного в Смоленске. Такое начало позволяло автору сразу же представить смольнян спасителями Московского государства, поскольку в его понимании восставшие крестьянские массы ничем не отличались от внешнего врага.
Заканчивается “Повесть…”, как и многие другие произведения в “Смуте”, описанной в панегирическом стиле картиной возвращения из плена Филарета и установления порядка в стране. Однако перед этим находится подробный рассказ об упорной борьбе за возвращение Смоленска, отсутствующий в других произведениях. В “Повести…” этот рассказ имеет особый смысл. “Повесть…” - это не только история в память “предъидущим родам”. Хотя события “Смуты” уже миновали, “Повесть…” не теряет злободневности, ибо в отличие от других произведений этого периода в ней затронуты актуальные для ее героев проблемы: Смоленск не возвращен и за него идет борьба; следовательно, смоленские дворяне все еще остаются бездомными. Явное желание автора “Повести…” подчеркнуть заслуги смольнян имеет практический смысл: обратить внимание на заслуженных воинов, которые должны получить достойную награду за их подвиги. О том, что далеко не все из них были удовлетворены царскими пожалованиями, свидетельствуют челобитные смоленского сына боярского Дмитрия Дернова, который даже в 1648 г. напоминал, что он “…был на всей службе в Московском приходе, и под Калугою з бояры, и под Тулою с царем и великим князем Василием Ивановичем всеа Русии, и во Брянской осаде з боярином со князем Михаилом Федоровичем Кашиным и з боярином Михаилом Васильевичем Шуйским, на всей службе с боярином на боях на всех был, и прежним государем служил, и тебе, государю, на всех боях бился”, и жаловался, что вместо установленного еще до польской интервенции поместного оклада в шестьсот четвертей ему “… было… дано триста пятьдесят четвертей”, в то время как его товарищи получили полный оклад. [16]
Интересы смольнян всегда ставятся в “Повести…” на первое место, но все же “Повесть…” - это еще один рассказ о “Смутном времени”, ибо в ней фигурирует множество людей и последовательно и довольно полно излагаются события протяженностью в двадцать лет, которые лежат в основе и всех других произведений о “Смуте”.
2
В своей работе над “Повестью о победах Московского государства” автор ее использовал три вида источников.
К первому виду относятся богатства собственной памяти автора (знание истории Смоленска, легенды о смоленских святых, личные наблюдения, сделанные во время Крестьянской войны и освобождения Москвы Скопиным-Шуйским и Нижегородским ополчением и т. д.) и сведения, полученные от земляков (знание в деталях истории осады Смоленска).
В литературе о “Смутном времени” широко используются документальные материалы. [17] “Повесть…” тоже отразила эту тенденцию. В ней явственно ощущаются следы разрядных записей, составляющих второй вид источников, к которым обращается автор “Повести…”.
К Разрядной книге он прибегает во всех случаях, когда изложение касается событий, которые автор сам не мог наблюдать. Примером этому служит рассказ о мерах, принятых правительством Михаила Романова при известии о движении королевича Владислава к Москве в 1618 г. Здесь описывается вся система обороны и называются воеводы, возглавлявшие полки в Волоколамске, Можайске и Калуге, подробно рассказывается о безуспешном штурме Владиславом Арбатских ворот Кремля, Все эти данные полностью соответствуют Разрядной книге. [18] Точно так же, на основе разрядных записей, излагаются в “Повести…” первые мероприятия царя Михаила Федоровича - борьба с Иваном Заруцким и военные действия под Смоленском.
К разрядным записям автор “Повести…” обращается и в тех случаях, когда он хотя и был сам участником событий, но в силу их размаха и большой длительности не мог знать многих деталей происходящего. Так он последовательно и правильно излагает всю историю борьбы с осажденным в Калуге, а затем в Туле Иваном Болотниковым, упоминая в этом рассказе о столкновениях, которые тогда происходили в других районах восстания и уверенно перечисляя всех воевод, руководивших царскими войсками, так же как и в рассказе о выступлении под Волхов против Лжедимитрия II. Именно обращением автора к разрядным записям объясняется та уверенность и точность в передаче фактов, имен, географических названий, которую обнаруживает “Повесть…”. Если при использовании разрядных записей появляется возможность подчеркнуть героизм и воинские доблести смольнян, автор не упускает такого случая. Например, рассказывая о походе смоленской рати к Торжку на соединение с князем М. В. Скопиным-Шуйским, автор старательно отмечает, какие города смольняне “очистили” от польских гарнизонов и кого из воевод “освободили” от осады. Весь поход описывается в строгом соответствии с разрядными записями, [19] но в “Повести…” рассказ приобретает панегирический характер за счет некоторой их переделки. Изменения, которым подверглись разрядные записи в “Повести…”, незначительны и заключаются иногда в их сокращении, а иногда в расширении за счет авторских добавлений. [20]
Третий вид источников представлен произведениями древнерусской литературы. Зависимость “Повести…” от этих произведений иллюстрирует прежде всего рассказ о молодом воеводе князе М. В. Скопине-Шуйском, занимающий центральное место в ней.