Нашли живого в вестибюле. Ланс-Второй, Аристократ, вытаскивает на руках молодого мужчину в полубессознательном состоянии. Одежда на юноше дымится, его волосы тлеют, кожа обожжена во многих местах — он даже не кричит, а скулит. К ним бросаются медики, Ланс кладёт человека на носилки и бежит обратно, догонять группу.
— Фантастика, — бормочет рядом со мной фельдшер штурмовой бригады медиков.
Раненый кашляет, его рвёт, он пытается что‑то сказать. Его рот закрывают кислородной маской.
Я слушаю, слушаю. Пока слышно, хоть и плохо.
Эскалатор горит: ИскИны наблюдают огонь под ступенями, сплошная стена огня, температура уже под тысячу градусов Цельсия, охлаждение мехов еле справляется, ребятам дискомфортно. Их спасает только скорость — они пробираются по балюстраде, сквозь сплошной огонь — помехи, но я понимаю, что тяжело и опасно. Три ужасных минуты, четыре, пять. Код Клодии: «Мы внизу, босс. Темно, дым, но из тоннеля тянет свежим воздухом. Здесь люди».
— Много ли? — спрашиваю я. Вслух, гарнитура переведёт.
«Живых — до тридцати человек в поле зрения. Трупы».
— Оставьте мёртвых. Тоннель обесточен?
«Герберт сообщает: на путях трупы убитых электрическим разрядом, но в настоящее время тоннель обесточен, вибраций от близко проходящих поездов не слышно. Выводим людей на следующую станцию, босс».
— В какую сторону? — спрашиваю я.
«К «Королевской Площади», босс. Всё идёт хорошо. Через пять-семь минут мы перекроем доступ на станцию — можно будет запускать через вестибюль углекислый газ и подавить пламя».
Вальтер рядом со мной напряжённо слушает. Говорю для него:
— Ребята выводят людей по тоннелю, в сторону «Королевской Площади». Они собираются перекрыть герметичные створы, чтобы пожарные могли потушить огонь углекислотой. Мне сообщат, когда всё будет готово.
— Как они прошли? — поражается пожилой пожарный. — Не могли они пройти. Не может человек туда пройти, даже в маске и защитном костюме — они уже мёртвые.
— Они в порядке, — говорю я. — Они у меня особые ребята.
И слышу, как Клодия сообщает: «Босс, створы закрываются. Газ можно будет пустить через минуту. Скорее всего, прервётся связь…» — и сигнал исчезает.
— Всё, — говорю я. — Можно гасить огонь, не опасаясь убить людей. Живых вывели, надо встречать группу на Королевской Площади.
Я иду к вертолёту. Мне надо встретить ребят, а с пожаром здесь справятся и так. И диспетчерам метро сообщат — это уже просто.
На станции «Королевская Площадь» вход блокирован, на перронах — медики, спасатели, как‑то просочившийся типчик с фотокамерами. Тоннель, по которому движутся мои ребята и спасённые люди, обесточен целиком; его пытаются подсветить прожекторами, но я объясняю — у ребят есть фонари.
Помехи внутри тоннеля так сильны, что я вообще ничего не слышу, хотя слушаю каждую минуту. Время тянется нестерпимо долго. Рядом со мной уже поговаривают о том, что «не может быть» — не иначе, как уверены, что я общаюсь с голосами в собственной голове.
— Они бы не смогли даже войти, — говорит, наконец, медицинская дама — её внешность я использовал бы для работы над боевой машиной. — Около тысячи градусов, кислород фактически выгорел… Не знаю, чего мы ждём.
Но тут я слышу писк машинного кода и бесстрастный голос перевода:
«Наконец‑то удалось связаться с вами, босс. Мы приближаемся. Находимся в семистах-восьмистах метрах от платформы «Королевская площадь». С нами пятеро детей, женщина, отравленная угарным газом, и шесть обгоревших, один — очень серьёзно. Организуйте помощь, босс».
Клодия моя, Клодия. Сердце моё. Приказала боссу, сидящему в тылу, пока её группа сражается.
Я распоряжаюсь.
— Только что получил сообщение от ребят. Отравление угаром, тяжёлые ожоги — нужно реанимационное оборудование. Спускайте скорее, ребята на подходе.
Две трети медиков срываются с места и занимаются делом. Бронированная дама смотрит на меня уничтожающе:
— Вы бредите.
Но тут МЧСник кричит, что видит свет в глубине тоннеля. Спасатели бросаются навстречу Галатеям — и я.
Конечно, они не в порядке, мои ребята. У них опалены волосы, ресницы, кожа. У Рыжика содран кусок дермы со скулы, под запёкшейся вишнёвой краской поблёскивает металл черепа. У Клодии, радости моей, закрыт правый глаз — почему? Повреждён сканер? Мне не нравится походка Кевина, кажется, он прихрамывает.
А с людьми всё хорошо — Галатеи вытащили всех уцелевших. Герда несёт троих детишек — двух в руках, одна маленькая девочка висит у неё на спине, обхватив торс ногами, как обезьянка. Аристократ держит на руках обгоревшего полицейского — в прокопчённых лохмотьях едва угадывается форма. Отравившуюся женщину вынес Кевин — она дышит в его ладонь с кислородным фильтром. Остальные цепляются за ИскИнов, но идут более или менее сами.
Их встречают, раскидывают носилки, выхватывают кислородные маски, вытягивают иглами жидкость из ампул, плачет молоденький коп, с обгоревшего срезают одежду, принимают у ИскИнов малышей. Те спасённые, которые в состоянии передвигаться и мыслить, осознают, что оказались вне опасности — и изливают на ребят потоки благодарных слёз.
Но тут уже светло, а адреналиновый выброс, заставляющий искать спасения любой ценой, уже не застит людям глаза.
— Милый, что это у вас? — спрашивает девушка у Рыжика, спрашивает испуганно и озадаченно, показывая на разодранное до каркаса лицо.
— О… поцарапался, — констатирует Рыжик смущённо, почти виновато.
Малышка лет девяти, которую он спускает с рук, с восхищённым ужасом говорит:
— Дяденька, а в тебе мотор? Ты — робот, дяденька?
Её мать, которая только что, обливаясь слезами, бормотала, как Господь должен благословить электронную Рыжикову душу, хватает ребёнка и отшатывается в ужасе. Ага, нашёлся младенец — сказать, что король голый. Становится неожиданно тихо. И все смотрят, как я тестирую сканер в глазнице Клодии. Я понимаю, о чём они думают: шесть неживых железяк спускались за ними в огонь. Имитации спасателей.
Ага, это мы проходили. Увидев нечеловекообразную машину, народ шугается сразу, разглядев в ИскИне нечеловека — шугается чуть погодя. Блистательная имитация позволяет Галатеям спасать даже тех, кто панически боится машин — но страдающие технофобиями всё равно рано или поздно осознают, что имеют дело с мехами.
— Боже мой, — говорит в тишине шустрая бабка, обнимающая молитвенник. — Демоны железные…
Вот и всё. Мне пора забирать ребят, пока не поздно. Потому что фобии — это не худший случай. Для тех, кто не страдает фобиями, чудесные ребята-спасатели, пришедшие на помощь в огне и дыму, самоотверженно рискующие собой за други своя, превращаются в инструменты. В вещи. В неодушевлённые предметы.
— Мы уходим, — говорю я Вальтеру.
— Погодите, — говорит бронированная дама, на секунду отвлекаясь от капельницы. — Они что, вправду мехи? Как любопытно…
Её картина мира, давшая трещину, самовосстановилась. Конечно, люди так не могут. Это просто машины, ну и слава Богу.
Они — просто машины. Совсем просто.
И парнишка, только что смотревший на Герду, как на ангела, сошедшего за ним в ад, уже ухмыляется:
— Шикарная кукла! Скажите, босс, а она и под одеждой такая же человекообразная, а? Детально сделана? Хе, хочу купить себе такую!
Солидный мужчина жмёт мне руку, больше не глядя на ИскИнов:
— Вы делаете очень полезное дело. Хорошие машины… я даже в суматохе подумал, что люди, хе-хе…
Галатей тискают и щиплют, заглядывают им в глаза и чуть ли не в ноздри, лапают на предмет уточнения анатомической достоверности деталей. Старые машины привыкли, выглядят, как лаборанты в обезьяннике, но у новых Ланса-Аристократа и Герды — потерянный вид. Сегодня им весь остаток дня беседовать с Мамой-Джейн — им ещё только предстоит научиться спокойно реагировать на обезьяньи ухватки хумансов, будь они неладны, наши живые родичи!
— Вам заплатят как пожарному расчёту, — говорит Вальтер. — На косметический ремонт твоих машин, хе…