Учитель. Да, да.
Старуха. А знаете, за что он меня? Доброты во мне не было, вот за что! Мужа я не любила. Я вам как на духу говорю, потому что так надо. Не умела любить — да и не задумывалась об этом — только когда он сказал мне однажды — дескать, кошку я больше мужа люблю — а он уж безногий был — когда он сказал, до меня дошло, что и правда ведь — я кошку-то больше люблю — но ему соврала: ну и дурень, мол, ты — хотя он как раз не дурак был — понял все — однако прикинулся, будто ему приятно — я затем и сказала — ну а кошку я правда любила больше — а его не любила. Ходила за ним — готовила — а любить не любила. Это грех был. Я знаю — не говорите. И что толку, что на могилу к нему хожу, плачу деньги, чтобы присматривали, — хотя за могилой-то все одно не смотрят… И еще был грех, пожалуй, что пострашней — в войну, когда фашисты тут лютовали — пришли ко мне люди просить убежища — а я испугалась — не пустила их — тогда все ведь боялись — а людей этих, как потом выяснилось, схватили — ни один не остался в живых. Отказала я им, испугалась — у меня еще дочка жива была — а они пропали из-за меня — вот какой случай-то, господин учитель — я о нем никому не рассказывала — но был такой случай…
Учитель. Еще неизвестно, из-за чего они…
Старуха. Из-за меня, господин учитель, я знаю — я потом и не вспоминала про это — но все равно это грех-то большой был. Раз господь меня так наказывает, значит, тяжкий был грех. И были еще грехи — много — всего и не перечтешь…
Учитель. Видите ли…
Старуха. В сорок шестом я беременность прервала — тогда все с голодухи пухли — но все же можно было достать продуктов — почему же я не достала? Почему? Ведь можно было достать, даже когда голодал весь город! И был бы ребенок. Между прочим, аборты тогда уже запретили, но я сделала, потому что мы так решили — муж тогда зарабатывал мало — я и подумала — время тяжелое — теперь-то я знаю, какой это грех был — великий грех — потому как время — оно завсегда тяжелое — завсегда — да и не от него мне хотелось ребенка — а от кого, и сама не знала…
Учитель. Видите ли, подобных грехов совершают великое множество, все совершают, однако же бог карает не одинаково. Я полагаю, у каждого — свой бог. У каждого свой, понимаете? Потому что он здесь, внутри. Хотя многие и не ощущают его. Значит, в них его нет. Но это отнюдь не значит, что они не люди — они просто другие — и мы не должны презирать их. Именно потому, что он есть в нас. Есть некто у нас в душе. И оттого мы способны к страданиям и глубоким чувствам, что делает нас богатыми. Несказанно богатыми. Это дар, которым Он нас отличает за наши страдания.
Старуха. Уж не знаю — но, видно, и впрямь он за нами следит, ежели так наказывает. Ничего от него не скроешь — так оно и должно быть — иначе что толку от наших мучений нечеловеческих — а так, глядишь, хоть какой-то — хоть какой-то из этого, так сказать…
Учитель. Урок.
Старуха. Вот именно. Урок и наука! Ведь верно я говорю, господин учитель? Уж простите, что отвлекаю вас.
Учитель. Ну что вы, ничуть.
Старуха. Я вот что подумала — мне теперь исправляться надо — как, по-вашему, господин учитель?
Учитель. По-моему — по-моему, вы и так жили правильно, ну а что до грехов, о которых вы тут говорили, не такие уж тяжкие это грехи.
Старуха. Как — не тяжкие?! Тогда за что же меня господь наказывает?!
Учитель. Мда — быть может, и правда — быть может, грехи были настоящие — тяжкие.
Старуха. Я и говорю! И теперь мне — теперь мне надобно — искупать их — вот-вот, искупать! Делать людям добро — и если хоть что-то сумею сделать — то, может, не все потеряно — может, жизнь моя еще повернется к лучшему…
Учитель. В жизни все поправимо.
Старуха. Не знаю, как мне теперь — встану завтра — и что буду делать? Ехать на рынок? Ради себя не поеду, а для кошки теперь ничего покупать не нужно, встану утром — и что буду делать? Но если творить добро — тогда дело другое — верно ведь, господин учитель?
Учитель. Разумеется.
Старуха. Ну так вы подскажите мне, что бы такое доброе сотворить?
Учитель. Так сразу не скажешь.
Старуха. Что-нибудь этакое, чтобы надолго. Что-нибудь — ну, такое, чтоб трудно было.
Учитель. Да-да. Понимаю.
Старуха. Право слово, не знаю… хотите, стану квартиру вам убирать — каждый день — просто так.
Учитель. Благодарю вас, но я обожаю делать уборку.
Старуха. Да я же ведь даром!
Учитель. Дело не в этом, я действительно люблю убираться сам.
Старуха. Все ясно — не знаю… Тогда, может, этим — супружница-то его все равно ведь смотается.
Учитель. Этим?! Ну нет! Он все время ее прощает. Другой проучил бы ее как следует, а он прощает — и поделом ему. Этим не стоит, но мы непременно придумаем. Непременно придумаем что-нибудь. Я к вашим услугам, можете на меня положиться, мы придумаем. К сожалению, я готовлюсь сейчас к уроку, но потом мы придумаем что-нибудь. И, пожалуйста, успокойтесь, ибо даже само намерение вам зачтется.
Старуха. Как вы сказали?
Учитель. Доброе намерение зачитывается само по себе. Мы непременно придумаем что-нибудь. Мне пора — всего хорошего, до свидания. (Исчезает за дверью.)
Старуха (постояв, стучится к Соседке, та открывает.) Извини, помешала тебе.
Соседка. Нет, нет.
Старуха. Хочешь, буду квартиру тебе убирать — бесплатно, конечно — каждый день — ив магазин ходить буду — у меня теперь времени хоть отбавляй — плохо разве — сходить в магазин — прогуляться — в очереди постоять — все же лучше, чем ничего — хоть люди кругом.
Соседка. Спасибо, не надо — мне и так хорошо.
Старуха. Тогда скажи, что мне делать! Что мне делать? Скажи!
Соседка. О, господи!
Старуха. Ты чего одна-то живешь — молодая — красивая — а живешь одна — тебе мужик нужен — хочешь, найду тебе? Я найду.
Соседка. Еще чего! Мало у меня мужиков, что ли?
Старуха. Знаю я кобелей твоих. Они тебя после первой ночи бросают. Думаешь, я не вижу?
Соседка. Ну, бросают. Какая мне разница. Меня и такие устраивают.
Старуха. Быть не может, чтоб не нашлось для тебя человека порядочного — для тебя — быть не может.
Соседка. Вот и может.
Старуха. Не годится так жить — уж кто-кто, а я знаю — я этак-то жизнь себе загубила — лучше рожай — все равно, от кого — вместо того, чтобы жрать таблетки — семью заводи — ладно, я тебе помогу.
Соседка. Да где вы его найдете? Старуха. Кого?
Соседка. Мужика. У меня их за год по двадцать сменяется. Как минимум. По пятнадцать уж точно. Где вы его найдете?
Старуха. Ничего, поищу — время есть — уж найду как-нибудь — да вон господин учитель хотя бы.
Соседка. Учитель! Сказали! Он из себя старика корчит, хочет выглядеть лет на десять старше — нарочно сутулится, когда мимо идет — учитель! Спасибо за помощь — вы лучше новую кошку себе найдите.
Старуха. Ну уж нет! Чтобы я — никогда — я Мурке не изменю — даже если — даже если ее — нет в живых — никогда — сколько я мужу ни изменяла — всегда плохо было — хотя не любила его — а плохо было.
Соседка. Хорошо, когда есть кому изменять! (Короткая пауза.) Да вы успокойтесь, я понимаю, вы так переволновались, но это пройдет, вот увидите, все образуется.
Старуха. Понимаешь? Ничего ты не понимаешь! Ты думаешь, я оттого, что она погибла — да нет же — не понимаешь ты — и учитель не понимает — даром что образованный.
Соседка. Что он может понять? Ничего. Может, зайдете? У меня коньячок есть, подарил один на работе. Все хочет со мной переспать, а я и не собираюсь, во всяком случае, пока он коньяк дарит. Заходите, выпьем по рюмочке — помогает.