Но если кодовое название эксперимента не представляло ни для кого особой тайны, секретность работы по осуществлению самого эксперимента соблюдалась строжайшая. Над другими заданиями мы обычно работали сообща, и каждый из нас знал,как про двигается дело и какого этапа мы достигли. В работе над «Антивирусом-У» стиль наших исследований изменился коренным образом. Теперь каждый из нас решал лишь какую-то частную задачу. А уж сам профессор собирал воедино все решения, и потому только он имел ясное представление о целом. Даже первый помощник профессора, доцент Войн Константинов, с трудом, словно в густом тумане, ориентировался в этой работе.
Мне профессор поручил приготовление трех видов бульона — питательной среды. Три месяца спустя, когда эта примитивная работа стала мне уже невмоготу, профессор заправил каждый из моих бульонов порцией различных вирусов и велел следить за ними, а также подробно описывать их развитие. Три раза в неделю я брал вирусы из первого бульона и смешивал их с вирусами из второго, а вирусы из второго бульона смешивал с вирусами из третьего. Потом брал вирусы из третьего бульона и смешивал их с вирусами из первого бульона, и так далее, в том же порядке и до бесконечности. Точнее, до прошлого месяца.
Может быть, читателя удивит чередование числа «три», от которого действительно попахивает алхимией. Меня это тоже удивляло, и я как-то спросил об этом профессора, но он, вместо того чтобы ответить мне своим обычно теплым голосом, вонзил в меня такой холодный и резкий взгляд, что с тех пор у меня начисто отпала охота проявлять любознательность. Я превратился в грустного молчальника. В молчальников превратились и мои коллеги. Они тоже попытались было вытянуть из профессора хоть какие-нибудь объяснения, но и их постигла та же участь: шеф каждому сделал взглядом инъекцию замораживающего мозг хлорэтила, и любопытство их тотчас угасло, как задутая свеча. Ну, ладно!
Я говорю «ну, ладно», потому что ничего другого не могу сказать — просто не знаю. Даже развязный и нагловатый Найден Кирилков прикусил язык и ни о чем не спрашивал профессора. Хотя по-прежнему отпускал разные дерзкие словечки любовного смысла Марине и нахально ухмылялся ей.
Тут уместно отметить, что профессор впервые предстал перед нами как человек замкнутый. Правда, он и раньше был не особенно общительным и разговорчивым, но, когда мы начали операцию «Антивирус-У», его необщительность и молчаливость удесятерились. Зато глаза его засверкали еще сильнее, и порой зрачки их горели так ослепительно, словно оконца плавильной печи. Недаром языкастый Найден Кирилков бесцеремонно назвал его однажды «алхимиком» — мало сказать, не велика честь! Но это сомнительное слово было брошено человеком сомнительной репутации, и потому я не придал ему значения. Произнеси его человек серьезный, я все же почувствовал бы необходимость потребовать объяснения. Как бы необычно и даже странно ни держался наш профессор, мое прежнее восторженное отношение к нему было неизменным. Этот большой ученый, полагал я, просто увлекся абсурдным экспериментом.
Несмотря на строгую секретность производимых нами опытов, в стенах лаборатории и за ее пределами начали распространяться разные слухи. И какие! Самые фантастические! Так, например, в последнее время стали очень настойчиво утверждать, что профессор, мол, уже на пороге создания генетическим путем какого-то нового вируса, которого вообще не существовало во вселенной до нашего времени. Изменяя якобы генетический код известного вируса, он создает новый, доселе неизвестный! Забавляется, как некогда забавлял-са сам бог Саваоф, создавая различные виды животных. Хорошенький слух, не правда ли? От таких слухов волосы дыбом встанут. Потому что, если в лабораториях начнут сотворять генетическим путем разные но-ные вирусы, где гарантия, что через некоторое время в тех же лабораториях не начнут сотворять новые виды человеческих существ? Существ, оплодотворенных Рацио и рожденных Логикой? Кибернетические уроды научно-технической революции?
Как-то утром профессор явился в лабораторию в строгом официальном костюме, словно на правительственный прием или юбилей. Его сильно увядшее за последнее время лицо было цвета ржавой жести и казалось болезненным больше, чем обычно, но глаза возбужденно сверкали, и в «окошечках печи» то и дело вспыхивал необыкновенно яркий огонь. Он позвал всех нас к себе — в свой угол лаборатории, где стоял его письменный стол и несгораемый шкаф, — и сообщил нам, правда, не так торжественно, что эксперимент «Антивирус-У» находится на завершающей стадии и что нас, слава богу, можно порадовать доброй вестью. Он открыл несгораемый шкаф, вынул оттуда склянку с красной этикеткой, на которой были изображены череп и две кости («Очень опасно!»), и, слегка постучав по ней указательным пальцем, пояснил, улыбаясь, что она содержит новый вирус, который, по его мнению, послужит основой для будущей «универсальной» вакцины.
«Этот вирус, который я предлагаю временно назвать „Новый— У-1“, — плод наших общих усилий, детище всего нашего коллектива. Теперь нам предстоит исследовать его качества, классифицировать и определить его место среди других болезнетворных вирусов. Мои первые впечатления от него пока еще скромны, но все же у нас есть основания думать, что из всех известных вирусов, вызывающих грипп, наш „Новый — У-1“ во много крат сильнее». Тонкие губы нашего профессора при этих словах изогнулись в некоем подобии улыбки. Мне, во всяком случае, показалось, что это улыбнулся лежащий в гробу мертвец. «Вы должны радоваться, дорогие коллеги, — продолжал он, оглядывая нас своими жгучими глазами, и мне показалось, что они как-то странно улыбаются. — Должны радоваться, — повторил он, — ведь вы создали новое существо!»
Но мы не радовались, потому что, во-первых, никто из нас не чувствовал себя отцом этого существа, отцовство принадлежало, безусловно, профессору, во-вторых, существо это было новым Злом, и, хотя мы были специалистами и знали, что из него будет приготовляться спасительная вакцина, мы не испытывали желания кричать «ура!». Зло не приветствуют возгласами «Ура!» даже в тех случаях, когда оно является как будто бы во имя Добра.
Профессор помолчал. Возможно, он был озадачен отсутствием подлинного энтузиазма — свое воодушевление мы проявили лишь щедрыми службистскими улыбками. Затем, водрузив склянку на прежнее место, профессор впервые за все время работы в «ЛС —4» закрыл несгораемый шкаф двумя ключами и еще раз настоятельно напомнил о том, что сила нового вируса «огромна» и потому необходимо держать денно и нощно шкаф на «двойном запоре».
Последующие две недели мы предавались безудержному веселью по поводу рождения нового существа. Профессор, правда, захворал еще в тот день, когда пришел сообщить нам радостную весть. Болезнь его была загадочной. Войн Константинов, который навестил его дома, на наши расспросы пожимал плеча-ми и делал какие-то таинственные гримасы, видимо означавшие, что заболевание это выходит за рамки обычного и относятся, скорее, к области психологической. Найден Кирилков брякнул даже, что профессором, видно, завладел сам дьявол, и я очень хорошо помню — никто ему не возразил тогда. Как будто бы оказаться во власти дьявола было вполне в порядке вещей, чем-то вроде легкого гриппа.
«Новый-У-1» был заперт на два замка в сейфе, профессор отсутствовал, никакой срочной работы у нас не было. Войн предавался азартным играм. Недьо возился со своими хризантемами, беспутный Кирилков являлся утром в лабораторию с получасовым опозданием и с синими кругами под своими бесстыжими, нахальными глазами. Марина читала целыми днями «Пособие по фотографии» и время от времени щелкала фотоаппаратом «Киев» в направлении пустующего профессорского кресла. Я же слонялся вокруг своего рабочего места, представлял себе самые невероятные вещи и иногда смеялся вслух.
А на улице шел дождь. Шел почти не переставая. Тихий, холодный, противный осенний дождь лил день и ночь с потемневшего неба. Иногда под вечер опускался туман, и тогда мне казалось, будто я нахожусь на дне какого-то бесконечного болота. Вы представляете, каково мне было дома — без единой живой души вокруг, но с навязчивым образом самоубийцы-хозяина, висящего на перилах лестницы? Да и вообще всеми нами владело какое-то особое настроение, я думаю, что этим мы были обязаны прежде всего новорожденному вирусу. На нашей планете появилось новое, очень злое живое существо.