- Нет, мы даже не за руном, – засмеялся Бойс, раскланиваясь и косясь на ножницы. – Хотя, я понимаю, самый сезон.
- Правильно понимаете, – ответила Анна, высокомерно поднимая покрытое загаром лицо, – Зато я не понимаю, почему вы явились сюда. Вы, чужак, пришли в мой дом непонятно зачем. Я не хочу неприятностей и я смогу постоять за себя. Уходите. Заберите вашего коня – он объедает мою яблоню.
- Вы зовете меня чужим, – грустно улыбнулся Бойс, – А ведь вы ошибаетесь, госпожа Анна. Я родился в этих местах. Я сын хозяина поместья Тэнес Дочарн. Ваш земляк.
- Сын Рэйналда МакГрея? – растерянно уточнила она, и рука, сжимавшая ножницы, бессильно обвисла.- И леди МакГрей?
- Да! Но в первую очередь я художник! Смотрите!
Бойс сунул руку в карман жилета, достал оттуда маленький бумажный прямоугольник. Ловко развернул его и протянул Анне Монро. Женщина опустила на бумагу серебристые глаза.
- Что это?
- Не узнаете?
- О! – пальцы ее разжались, ножницы упали в траву. Анна взяла лист в руки. Было видно, что она ошеломлена.
Милле подъехал сразу за Бойсом, и тихо вылез из седла, посчитав верным не вмешиваться в диалог между другом и Анной Монро. Теперь он делал безуспешные попытки разглядеть то, что было изображено на листке. Ему удалось понять одно: это один из тех исчерканных листов, что поутру валялись на письменном столе Бойса.
- Вы нарисовали? – обрела дар речи Анна.
- Я, своими собственными руками.
- Красиво. Возьмите, я… у меня нет денег купить портрет.
Женщина протянула листок Бойсу. Милле, наконец, увидел – там была изображена сама Анна Монро, в виде, в котором вчера предстала перед друзьями. В венке на заплетенных волосах, в простом одеянии, но красивая, царственная.
- Это подарок, Анна, – слегка обиделся, или искусно сделал вид, что обиделся Бойс, – Сущий пустяк. Я хотел сделать вам приятное, разуверить в том, что я проходимец и разбойник, поэтому нарисовал ваш портрет. Примите его в знак моего… нашего уважения.
- Приму, – смутилась женщина и спрятала рисунок в кармашек на переднике. Перевела глаза на притихшего Милле. – Вы тоже художник?
- Да, – вежливо кашлянул Джон и приподнял шляпу, – Добрый день, мадам.
- Еще более искусный, чем я! – ввернул Бойс, – Я привел его к вам выразить почтение и извиниться за инцидент, возникший вчера между нами.
- Нам очень неудобно, мэм, – покаянно пробормотал Милле, – у нас в мыслях не было обидеть вашу дочь или вас. Бог свидетель.
- Я вам верю.
- Извините нас.
- Извинения приняты.
Повисла неловкая пауза, в ходе которой все трое переглядывались. Милле заметил, что Анна смотрит на Бойса не враждебно, а со скрытым благоговением, как и положено взирать на поцелованного Богом счастливца. Бойс набрал в грудь воздуха, готовясь убеждать и очаровывать.
Заговорить он не успел. Из сада донесся знакомый голосок.
- Бойс!
У сарая мелькнула пшеничная копна волос, показался и пропал длинный подол. Из-за яблоневого ствола кто-то выглянул и спрятался.
- Плыли-плыли облака, гнали-гнали седока, – пропели в саду, – Приходи. Взгляни – вон шмель, вон полетел! Бойс пришел. Он в саду, да, мама?
Анна повернулась к Бойсу, в немом страхе прижала ладони к щекам.
- Господи, да что вы, Анна! – молодой художник отнял ее руки от лица, бережно взял их в свои. Анна не пыталась вырваться, вся сникла и ослабела, – Я скорее умру, чем обижу ваше дитя. Не бойтесь. Позвольте мне пойти к ней.
- Прошу вас, будьте осторожны.
- Я понимаю. Я все сделаю правильно, верьте.
Он обошел застывшую Анну, вступил на цветную гальку тропинки, углубился в сад. Увидел на пути дерево – корни его обнажились от старости, рядом в сыром грунте рос розовый куст, уже зацветший, благоухающий, возле которого кренилась на бок трухлявая изгородь. Срывая цветок, улыбнулся, ощутив прилив радости.
Катриона лежала на солнышке, разбросав в свободном размахе руки. Под его сапогом сломалась ветка. Девушка встрепенулась.
- Пришел.
- Пришел, Катриона, – Бойс присел рядом с ней на виду у Милле и Анны Монро. – Вот, что принес тебе. Я отгадал твою загадку.
Девушка взяла протянутую ей розу, уткнулась носом в алые лепестки.
- Ты умный.
- У меня еще кое-что есть.
Он вынул из-за пазухи блокнот, купленный в Лондоне, в типографии, и металлическую коробочку с мелками.
- Смотри, – открыв коробочку, Бойс выбрал черный мелок, развернул блокнот на чистой странице и пристроил его на колене. – Я тебя нарисую.
- Нарисуешь? – она пальцем дотронулась до мелков. Бойс рассмеялся и высыпал их ей на подол.
- Нарисую. А затем дам тебе бумажку, и ты нарисуешь меня, маму или Милле.
- Любопытный Милле.
- Он самый. Взгляни на меня, Катриона.
Наполненные жидким белым огнем глаза больно обожгли его. Бойс начал рисовать…
Милле и Анна прошли к скамье у дома, уселись на нее, стали наблюдать за Бойсом и сидевшей перед ним золотистой девушкой. Джон рассказывал женщине о своих планах, просил, страдал, делился грустью поэта и творца, читал стихи Китса. После того, как к делу приложил руку Бойс, вся колючесть Анны пропала. Она все понимала, соглашалась, изредка касаясь кармашка на переднике, где лежал подаренный ей рисунок. Милле делал вывод, что женщина эта, красавица, мать красавицы, обладает чуткой душой и способна оценить прекрасное. Способна его распознать. Способна ему посочувствовать, пожелать ему появиться на свет. Но она была полна тайной скорби. Почему? Джон ощущал это и не находил ответа.
- Почему вы грустны? – спросил он прямо. – Я хочу нарисовать вашу дочь. И все. Мои намерения кристальны. Я не таю в душе зла. Ваша дочь – дитя Божье, чудо, посланное нам, обычным людям для покаяния. Позвольте мне запечатлеть ее на холсте, ведь не зря Бог создал ее столь совершенной.
- Наверное, вы правы. Ваше ремесло восхищает. Молодой МакГрей… Его рисунок… Я хотела бы…Но …
- Но что? Говорите.
- Она сидит перед ним, смотрит на него, позволяет держать себя за руку. – Анна издала звук, похожий на короткое рыдание. – Никогда с ней не было такого, господин Милле. Катриона никому не смотрит в глаза. Ему смотрит… Со вчерашнего дня дочка тиха и весела. Какую власть он имеет над ней? Что вчера произошло у камня?
- Ничего, – Милле задумался, вспоминая вчерашнее. – Ничего не произошло. Он говорил с ней, как с ребенком. Он добрый малый. Думаю, Катриона чувствует его доброту.
Девушка в саду жемчужно рассмеялась. Милле почудилось, что от смеха ее над домом Анны Монро звездой зажглось счастье. Анна заправила под чепец выбившиеся пряди и вздохнула.
- Я нарисую ее, Анна, я принесу вам деньги в благодарность, чтобы вы могли отремонтировать ваш дом и жить в нем счастливо с дочерью. Я хочу, чтобы вы ни в чем не нуждались… Соглашайтесь.
Женщина поджала губы, не соглашаясь и не отказывая. Обходя кусты и грядки, сквозь сад к ним шел Бойс.
- Смотрите, – он подошел и показал Анне сделанный черным мелком рисунок.
Нарисованная Катриона с живым любопытством взирала на мать – ресницы распахнуты, зрачки смотрят сосредоточенно и разумно.
- Рисуйте Катриону, – сказала она и поцеловала рисунок. По ее щекам скользнули слезы. – Давно я не видела глаз дочери.
Утром, груженый художническим скарбом, Милле прибыл к домику под камышовой крышей. Бойс, который был занят беседой с матушкой, обещал явиться позже. Анна встретила художника приветливо и напоила парным молоком. Пока Джон устанавливал подрамник с холстом, вынимал краски, грунтовку и белила из наплечной холщовой сумки, готовил мелки и листы бумаги для набросков, устраивался на низкой скамеечке для дойки коров, специально вынесенной ему Анной из сарая, в саду показалась Катриона.
- Здравствуй, Катриона! – крикнул Милле и махнул рукой.
Девушка босиком прошлась по траве, остановилась возле белой лошадки Милле, привязанной к изгороди.
- Здравствуй, лошадка, – она погладила животное по мягким ноздрям, – как тебя зовут?