Донесло до амбара приглушенное расстоянием лошадиное ржание, и сразу напряжение ощутимо усилилось. Эх, прикрыть бы эту лавочку, и дело с концом, подумалось мне.
Я решил не ждать дальнейшего развития событий. Понаблюдав чуток за обеими группками молодых буянов, я достаточно точно определил, кто в них верховодит и, сделав несколько шагов вперед, поманил к себе по двое самых борзых из каждой группки.
В группках зашушукались, заволновались, четверо, которым я знаком велел подойти, приблизились ко мне.
- Ты чего, начальник? - спросил один из них.
- Я-то ничего, - задумчиво как бы ответил я. - А вот у вас, похоже, намечается здесь что-то нехорошее. Так вот, моя задача - следить, чтобы людям отдых не портили. И я ее выполню. Мне наплевать, из-за кого и как тут может что-нибудь произойти. Я себе лишних хлопот не хочу. Поэтому сразу вам говорю - отвечать вы будете, вот вы четверо. Я вас запомнил, так что мотайте себе это на ус и ступайте.
- Круто берешь, начальник, - заметил один из них.
- Слишком круто, - проговорил второй. - Ты что, с первого дня со всеми вразрез пойти хочешь? У нас здесь не те места, чтоб мы перед командирами спину гнули - тем более перед такими, которые здесь без году неделя.
- Зря ты так, - вздохнул я. - Я одного желаю - чтобы никто не встревал на моем пути. Да, я рассусоливать и тянуть не хочу, я хочу с первого дня определиться, с кем начну войну, а с кем нет. Вот вы и определяйтесь.
- Много ты воображаешь, начальник, - отозвался один из парней. - С первого дня, здешней жизни не зная, а хочешь один всем править и свои порядки наводить? Смотри, на нас у многих бывала кишка тонка.
- Грубишь - груби, - ответил я спокойно. - Я с вами пререкаться не стану. - Все это время я прислушивался к конскому ржанию, кружившему вокруг амбара сужающимися кругами. - Захотите узнать, на что я способен, - узнаете, и больше мне с вами говорить не о чем. Ступайте и сами решайте, как вам быть.
- Не то ты делаешь, начальник, - заметил один из парней. - Предшественник твой, он потише тебя был, и то на нож нарвался. А ты, по-моему, и вообще не жилец.
- До чего ж вы распустились тут, раз с милицией так разговариваете... - вздохнул я, опять всем видом демонстрируя сожаление. - Не зря именно меня к вам прислали... Что ж, парень, ты сам свою судьбу выбрал. Как говорится, сам кашу заварил, сам ее и расхлебывай.
Уже несколько секунд назад в дверях амбара появился еще один парень. Как бы замер, злым и настороженным взглядом рыская по залу. Я сделал быстрый выпад и, крепко схватив его, притянул к себе.
- Значит, это один из конокрадов, о которых вы мне говорили? - обратился я к четырем моим собеседникам. - Ну-ну, чего молчите, договаривайте прямо при нем...
У схваченного мной парня в глазах полыхнул такой огонь, что с четверых моих собеседников форс тут же начал слезать.
- Ты что, начальник... - чуть не поперхнувшись, выдавил один из них. - Ты что, это...
- Ладно-ладно, - беззаботно и дружелюбно откликнулся я. - Неужели при нем повторить не желаете? А как же гражданская смелость? Хотя какая там гражданская смелость - я ж понимаю, что не от любви к милиции вы мне его заложили - личные счеты свести хотели... Но зачем же в кусты уходить? Совсем втихую действовать негоже, надо и ответственность со мной разделить... Я не слабак и слабаков не люблю... Ну, пошли... - обратился я к задержанному парню.
* * *
Здесь я хотел бы прервать Высика, чтобы вклиниться с собственным небольшим рассуждением – или недоумением, если хотите. И неважно, кто этот «я». Скажем так: я неплохо знал Высика и по детским впечатлениям, и по рассказам Калыма (с Калымом мы «законтачили» вновь, встретившись взрослыми и возобновив детскую дружбу, вскоре после того, как Калым вернулся из Афганистана и Высик взял его под свое крыло). Доводилось мне потом и бывать у старика, хотя и очень нечасто. Так вот, только что описанный «фокус» стал самой первой провокацией того типа, который Высик стал широко использовать в своей работе. Можно сказать, образцом на будущее. Мне доводилось рассказывать в повести «На майском безумии», как при помощи подобного фокуса Высик весьма эффективно, хотя и не вполне чистоплотно, решил все возникшие у него проблемы. Меня всегда интересовало, почему его штучки срабатывали? Ведь и довольно наивны они были, и повторял их Высик – довольно однообразно – столько раз, что, вроде бы, все должны уже были с ними освоиться и перестать покупаться. Ну, насчет наивности и повторяемости Высик как-то вполне откровенно объяснил Калыму: «Понимаешь, я давно понял, что хитрость особенная тут и не пройдет. Чем хитрее и тоньше закрутишь, тем быстрее и легче раскусывают. Такая вот странность. Где тонко, там и рвется, что ли. А чем проще, прямолинейней, топорней сработано – тем лучше клюют. Этакий, понимаешь, интересный психологический момент. Я и сам дивился порой, как легко у меня такие штучки проходят, в том числе с умными людьми, которых на мякине не проведешь. А насчет повторяемости... Чего ж не повторять, если получается.»
Во-вторых, думалось мне, подобная тактика могла бы показаться свидетельством слабости: мол, кто не может преодолеть трудности собственными силами, напрямую, тот и прибегает к хитренькой такой подляночке, к трусливым подтасовочкам... Я имею в виду, против самого провоцирующего это могло бы обернуться, потому что как раз ощутили бы внутренне эту слабину и перестали б его бояться, так и попал бы он где-нибудь в лихой оборот. Но такое могло произойти с кем другим, только не с Высиком. От этого невысокого, коренастого, на воробья похожего офицера всегда веяло ощущением силы и, как ни странно, в моменты его не особенно честных шуточек такое впечатление только усиливалось. Надо было видеть его в такие моменты – невольно вспоминалась былинная строка «И он шип пустил по-змеиному»: так он пружинисто приседал, то ли к быстрому выпаду готовясь, то ли вприсядку пуститься собираясь, такими неожиданно пустыми и стеклянными становились его глаза, что любому наяву мерещилось, будто он слышит холодное змеиное шипение, и мурашки пробегали по коже.
* * *
- Скажите... – Калым перебил Высика, а потом чуть замялся. – Скажите, а вы не боялись, что своей «подставой» спровоцируете большое и кровавое побоище в один из ближайших дней? Ведь вам бы отвечать пришлось, если бы резня – на вашей территории – крупным смертоубийством закончилась...
Высик усмехнулся.
- Видишь ли, - проговорил он, - побоища между ними и так происходили каждый день, и до кровянки, и до смертоубийства. И порождались эти побоища из, если хочешь, взаимного доверия, из веры в то, что это – их личное дело, и никто в нем властей замешивать не будет. Я знал, что, как только ляжет между ними тень взаимного недоверия, – они, наоборот, начнут сторониться друг друга. Участие в драках и право получить честный нож в брюхо – это награда за то, что с властью не сотрудничаешь. Вот такой, понимаешь, парадокс моего жизненного опыта. Уловил? Если уловил, то поехали дальше.
…Парень на улице заругался матерно, медленно приходя в себя, и, когда из тьмы донеслось конское ржание, заорал:
- Ребята, на помощь, меня мент держит!.. Меня фабричные с ремесленными на пару продали и вас всех сдают!..
- Эй, начальник, Гришку отпусти! - проорал кто-то из темноты.
Ну, тут, как ты понимаешь, взялся за гуж - не говори, что не дюж. Я сперва этому Гришке рукояткой «Вальтера» по черепу врезал, чтоб хлопот с ним не было при разборке с его приятелями - тем более что впереди уже силуэты конных замаячили, и к забору вместе с ним отступил - и очень вовремя: сзади, оказывается, тоже несколько человек на лошадях же подбирались.
Я заранее положил себе, что буду крут с ними не только до предела, но и сверх допустимых пределов. Надо было их оглоушить - хоть жестокостью, хоть чем. И я выстрелил, точненько в руку одному из них попал - как и метил, - и парень вылетел из седла.