— Малыш, я тебя обыскался, — сально улыбаясь, он подошел к моей напарнице по конкурсу и уселся на стол, боком ко мне. — Ты надолго здесь?
— Дим, я же сказала, чтобы ты меня не ждал, — мне, может, показалось, но было ощущение, что Богатырева… покраснела. Я лишь развесила уши, наблюдая за этой идиллией.
— Ну как я могу тебя бросить здесь, — он положил руку на ее тонкое плечико. — Тем более в такой… компании, — на этих словах он взглянул на меня, явно намекая, что именно я — та самая неблагоприятная компания для его курицы.
— Боже, что за… — я подняла голову, делая вид, что принюхиваюсь. — Вы… Вы чувствуете? — я начала вдыхать глубже, мои ноздри зашевелились, а лицо было очень серьезным и сосредоточенным.
— Что? — Богатырева тоже подняла голову и начала принюхиваться.
— Вы что, не чувствуете? — я даже привстала, глубже втягивая воздух.
— Мишина, че ты унюхала? — даже Чернов стал вертеть головой, пытаясь что-то учуять.
— Запах, — сказала я, как будто это было что-то очевидное. — Вы разве не чувствуете? Пахнет тупостью. По-моему, это от тебя, Чернов, — покачав головой, ответила я.
Лицо Чернова нужно было видеть. Оно вытянулось, а его рот приоткрылся. Когда весь смысл сказанных мной слов дошел до него, парень встал и, презрительно дернув тонкими губами, прошипел:
— Ну все, сука, ты сама напросилась… — с этими словами он двинулся в мою сторону, но, к моему удивлению, Богатырева схватила его за руку.
— Дим, не надо…
— Вот-вот, — соглашаясь с ней, я кивнула. — Богатырева, придержи своего пса. А то он разлаялся что-то, — я ткнула в сторону уже красного от злости Димы.
— Хватит! — рявкнула Богатырева, кинув в меня злой взгляд. — Дим, иди. Вечером встретимся.
Чернов еще постоял несколько секунд, сжав кулаки, но потом повернулся и, наклонившись, поцеловал Богатыреву в щеку.
— Позвони, как вернешься. Я дома буду, — проговорил он и, кинув в меня еще один презрительный взгляд, вышел из класса.
Когда мы снова остались вдвоем, я разглядывала свои обглоданные ногти, не обращая на свою соседку никакого внимания. Но боковым зрением видела, что она стоит, сложив руки на груди, и смотрит на меня.
— Бесполезно, — лениво пробормотала я, откусывая кусочек заусеницы со среднего пальца.
— Что? — переспросила Богатырева, не понимая, о чем я.
— Бесполезно, говорю, — я выплюнула отгрызенную заусеницу и посмотрела на нее. — Можешь пялиться, сколько угодно, дырку все равно не сделаешь, — пожала я плечами, принимаясь за следующий палец.
— Почему ты такая… — начала Богатырева, но замялась. Видимо, не могла подобрать подходящий эпитет.
— Какая? — улыбнулась я.
— Злая.
Злая? Я ожидала что-то похуже. Ну ладно.
— Я злая? — усмехнулась я. — Да я сама доброта!
— Зачем ты постоянно провоцируешь Чернова? Ты же понимаешь, что если просто будешь его игнорировать, он сам от тебя отстанет.
— О, слушай, — я полностью развернулась к ней. — Я не терпила. Я не буду молчать, когда твой пес открывает свою пасть в мою сторону. Это раз. А два, это то, что я к вам с Черновым в кровать не лезу. Вот и ты не лезь в мои с ним «высокие» отношения. Усекла?
— Да ты… — Богатырева даже руками взмахнула, чтобы что-то ответить, но в класс вошла Альфия Тимирязевна, прервав ее.
— Простите, девочки, в учительской задержали, — запыхавшись, проговорила женщина, проходя к столу.
— Докудахтаешь потом, — шепнула я Богатыревой и расплылась в улыбке, видя на ее лице негодование. Как же я люблю ее доводить…
***
Ирка пришла почти в восемь. И предложила посидеть во дворе. Я заглянула в большую комнату и, обнаружив бабушку на ее привычном месте, в кресле напротив телевизора, сказала:
— Бабуль, я выйду ненадолго, ладно?
Бабушка подняла взгляд на меня и улыбнулась.
— Ирка, что ли, пришла?
— Ага, — кивнула я, застегивая молнию на джинсах.
— Здрасьте, Анастасия Ивановна! — прокричала Ирка из коридора.
— Здравствуй, здравствуй, — громко ответила ей бабушка, чтобы та услышала. — Ир, вы яблоки съели, еще дать? — поинтересовалась бабуля, пока я натягивала кофту.
— Не, пасиб! Мама еще эти не все использовала! У нас через день пирог с яблоками, — рассмеялась Ирка.
Когда мы вернулись с дачи, бабушка надавала моей подруге соленьев-вареньев и целый мешок с садовыми яблоками. У родителей Ирки не было дачного участка, поэтому деревенские гостинцы были для них настоящим деликатесом.
— Ну хорошо. Лерочка, только недолго. Темнеет уже рано, да и в школу завтра, — попросила бабушка, поцеловав меня в щеку, когда я к ней подошла.
— Конечно, бабуль, я скоро, — кивнула я, поправляя платок у нее на плечах. — Хлеба взять? Или молока? Могу в магаз заскочить по дороге, — спросила я, уже собираясь уходить.
— Нет-нет, не нужно, я завтра за пенсией пойду, все сама куплю. Не трать деньги, — запротестовала бабушка.
— Ну, ба-а — протянула я.
— Все, иди. Не задерживайся допоздна. Если я уже спать буду, когда придешь, не забудь на верхний тоже закрыть, — проговорила бабуля и махнула на меня, намекая, чтобы я не заставляла больше ждать Ирку.
— Ладно, ба, я пошла. Люблю тебя, — я чмокнула бабушку в щеку и вышла в коридор.
***
— Вот я смотрю на вас и даже завидую, — призналась Ирка, когда мы спускались с третьего этажа.
— Ты о чем? — нахмурилась я, перепрыгивая через ступеньку.
— О тебе и бабусе. Вы такие… не знаю… Близкие, — нашлась Ирка. — У меня мама, папа, брат… Я их, конечно, люблю… Даже Леху иногда, хоть он и достает меня, но мы все равно какие-то… Не такие. Вы с бабушкой как мама с дочкой, как подруги, как… Короче, вы привязаны друг к другу, и это видно, понимаешь?
Мы вышли во двор, который уже погрузился в сумеречную прохладу. Конец сентября был солнечным и теплым, но лучи уже не прогревали землю так, как летом. Поэтому без кофты или легкой куртки выходить на улицу было глупо.
— Я понимаю, — улыбнулась я, действительно понимая, о чем она говорит. — Просто бабушка — единственный близкий и родной человек, который у меня есть, — пожала я плечами. — Ну из родственников я имею в виду, — усмехнулась я, видя Иркин возмущенный взгляд. — Ты тоже дорогой и близкий для меня человек, — обняв за плечи подругу, я чуть потрясла ее. — Просто бабушка — это другое.
— Да понятное дело, — кивнула Ирка. — Вам повезло друг с другом.
— Надеюсь, что она будет мной гордиться, — проговорила я, понимая, что единственный человек, оценка и мнение которого для меня важны — это моя бабуля.
***
Моя бабушка — это мать моего отца. Отца, которого я не видела уже шестнадцать лет. Мать я не видела столько же. Все дело в том, что я — нежеланный ребенок. Меня никто не хотел, меня никто не планировал. А когда о том, что я есть, узнали, делать аборт было поздно. Родителям ничего не оставалось, как смириться и ждать моего появления на свет. И когда я появилась, то прожили мы «семьей» всего год, потом мои биологические родители поняли, что не справляются, что я им не нужна, да и они друг другу не нужны, и меня отправили… в детдом. Но к счастью, обо всем узнала бабушка. Она приехала, забрала меня и увезла к себе, оформив опекунство. Отцу же сказала, чтобы он не появлялся больше в ее жизни. Она не смогла его простить за такой поступок. Не знаю, жалела ли она о том, что отреклась от него или нет, но… мой отец не особо печалился по этому поводу. Друзья-алкаши и прочие маргиналы были ему нужнее, чем я. Как и моей матери.
В итоге воспитывала меня бабушка. Которая заменила всех — и мать, и отца, и теть, и дядь… Она у меня замечательная. Очень мудрая, добрая, честная. Она — человек, который меня вдохновляет, тот, ради которого я могу свернуть горы. И я очень хочу, чтобы она мной гордилась.