Начались учебные будни.
— Господа студенты! Сегодня покажу созданное мной действие над горными породами. — Так начал очередную лекцию по химии и металлургии Александр Матвеевич. — Оное действие сводится к приданию прозрачности любому горному телу. Не раз я задумывался на рудниках Урала над проблемой просвечивания тел. Изобретенный мной аппарат пока еще не совершенен. Но вот смотрите…
Карамышев, быстро сбежав с кафедры, подошел к демонстрационному столу. Сбросив чехол с необычного аппарата, преподаватель установил перед ним кусок серой, невзрачной породы.
— Сей аппарат, господа, просветляет любую породу. В его фокусе я закрепил карбонат кальция, именуемый «известным шпатом» [1]. Оную породу подобрал вблизи города Санкт-Петербурга…
На глазах студентов происходило удивительное превращение: сначала известняк стал пятнистым, затем белесым и, наконец, превратился в идеально прозрачное, как стекло, вещество. Бурно аплодировали слушатели своему преподавателю. А тот, смущенный произведенным эффектом, говорил о значении изобретения.
— Сие открытие, если не нам, то нашим потомкам зело будет нужно. Еще мала мощность оного аппарата. Но представьте себе химика и геогноста, вооруженных сим открытием. Я назвал сей аппарат «Просветитель». И металлург, и геогност, и химик усмотрят под землей руды металлов, увидят нутро доменных печей, поймут сущность реакций…
Долго и увлеченно говорил Карамышев.
Студенты не раз прерывали его речь дружными аплодисментами.
Расходясь с лекции, радостно предсказывали большое будущее новому аппарату. Дружно решили содействовать усовершенствованию «Просветителя».
Туман давности закрыл от нас дальнейшее. Известно лишь то, что Карамышев нигде не публиковал данные о своем открытии. Густая тайна скрыла причины происшедшего. Осталось совершенно неясным, почему Карамышев забросил свое открытие.
Даже будучи членом-корреспондентом Петербургской и Стокгольмской академий наук, он не возвращался к этой теме. Со дня избрания в члены-корреспонденты (в 1779 году) и до своей смерти (1791 года) Карамышев не опубликовал ни одной строчки о «Просветителе».
Лишь в замечаниях и попутных дополнениях к книгам известных минералогов тех времен, пишет А. В. Хабаков в «Очерках по истории геологоразведочных знаний в России», есть ряд упоминаний о трудах Карамышева и, в том числе, удивительное известие будто
«обер-бергмейстер Карамышев опытом при своих лекциях… доказал, что из всякого непрозрачного «известного шпата» можно удвоящий камень (то есть прозрачный исландский шпат) произвести искусством».
Кто знает, быть может, слово «Просветитель» пугало в ту эпоху кого-нибудь из «власть имущих»? В те годы крестьянская война под предводительством Пугачева отразилась на всем, что связано с «просвещением» масс?
В общем, великое изобретение было утрачено.
Донос подсыльщика. А может, дальнейшее происходило так.
«Я, известный Вашему Сиятельству, тайный подсыльщик, по кличке Лихой Вран, сего числа доношу…» —
так начинался извет, или донос сыщика, посланного в Горное училище в 1776 году обер-полицмейстером Санкт-Петербурга.
Лихому Врану было предложено полицией учредить тайный сыск о «Просветителе», якобы рожденном обер-бергмейстером Карамышевым в Горном училище. Требовалось уточнить: что сей «Просветитель» делать может и не будет ли от сего вреда великого государыне, нашей матушке.
Неопытный сыщик проник в Горное училище под видом господина студента. Всем своим поведением и обликом он выдал себя. Поэтому в его доносе следовали горькие жалобы.
«А еще доношу, что господа студенты, напялив на себя машкеры… не один, а сам третий, набежали… били меня до полусмерти… приговаривая: «Ты-де, тайный подсыльщик, до нас боле не ходи, а то получишь накрепко дубьем и бросим тебя, подсыльщика, в Неву-реку…»
Разъярился пресветлейший обер-полицмейстер. Повелел вызвать к себе главного крамольника Карамышева, но так, чтобы сие тайною покрыто было. Вызвали Карамышева не в канцелярию, а в тайный дом петербургского мещанина, тоже одного из подсыльщиков.
— Ты обер-бергмейстер Карамышев? — спросил полицмейстер.
— Точно так.
— Дознано, что ты, господин учитель, похвалялся перед студентами своим «Просветителем»?
— Не делаю тайны из сего, — ответил Карамышев.
— А ведаешь ли ты, что твоим «Просветителем» ущерб может быть нанесен государству Российскому?
— Нет, неведомо мне это.
— А может ли твой «Просветитель» сделать стены прозрачными?
— Если бы усилить его, то может.
— Значит, и подсмотреть можно деяния не токмо человеческие, но и самой государыни?
Задумался Карамышев. Ведь вот куда повернули его открытие! Мыслил он своим открытием пользу отечеству великую принести. А тут вот что получается.
Не раз после этого вызывали Карамышева на допрос. Дело о его открытии разрасталось. О деяниях сего крамольного учителя говорили шепотом. Боялись, как бы не дозналась государыня.
На тайном совете высших блюстителей решено было взять с крамольника клятву великую, что он забудет все, связанное с «Просветителем». А машинку его треклятую, аппарат его мерзкий, бросить в реку Неву, в присутствии обер-полицмейстера. Самого же Карамышева отстранить от Горного училища и отправить в Сибирь навечно. Дать ему там хорошее место для прокорма.
Вот так, неожиданно для всех, блестящий молодой ученый в 1779 году покинул столицу и занял место директора ассигнационной конторы в Иркутске, пробыв в этой должности десять лет.
Лишь за два года до его смерти, в 1789 году, ему разрешили заняться любимым делом, но только в Сибири. Занялся он поисками руд в зоне Колывано-Воскресенских заводов и императорского кабинета.
Из архива генерала. У многих моих друзей сохранились с времен войны любопытные реликвии. Я люблю просматривать и разбирать фронтовые записки и сопровождающие их документы. Это сама жизнь.
Мой знакомый москвич, генерал-майор в отставке, Иван Иванович Христианов, предоставил для ознакомления весь свой архив.
— Посмотрите, — сказал Христианов, — там есть кое-что и о ваших земляках-свердловчанах.
Самым интересным документом в коллекции генерала оказался черновик докладной записки в Комитет по делам изобретений, обнаруженный среди документов лейтенанта Брудова, Сергея Ивановича, убитого в первые дни войны.
«Прошу Вас выдать мне авторское свидетельство, — писал Брудов, — на изобретенный мной аппарат «Интрагеоскоп», позволяющий просвечивать горные породы на глубину до 50 метров. Мое изобретение восстанавливает то, что было открыто в XVIII веке членом-корреспондентом Академии наук А. М. Карамышевым. Но секрет открытия утерян. Его «Просветитель» к тому же был небольшой мощности. Принцип устройства «Интрагеоскопа» и «Просветителя» основан на действии особого типа фокусировки магнитного пучка. После выдачи мне Свидетельства («охранной грамоты») я вышлю описание аппарата. Оно хранится в надежных руках, в запечатанном конверте».
Конечно, из такого краткого описания понять что-либо было невозможно. По такой заявке Брудову не выдали бы авторского свидетельства. Возможно, он выслал бы описание аппарата, но помешала война.
К черновику записки было подколото несколько листочков, вырванных из дневника наблюдений. Они-то и раскрывают кое-что об изобретении Карамышева — Брудова.
С «интрагеоскопом» по Уралу.
— В геологической партии, к которой во время отпуска пристроился поваром, было привольно. Пока научный персонал отстреливал дичь, я мог вести свои наблюдения.
Начальный маршрут пролегал в окрестностях горы Калкан на Южном Урале.
Лет шестьдесят назад здесь, в одной неглубокой закопушке, достали за месяц несколько самородков золота. С тех пор и доныне в этом районе не удалось найти ни грамма золота.
«Интрагеоскоп» просветил окрестности закопушки. Мне удалось засечь несколько скоплений самородков такой же интенсивности.
Всего в двадцати километрах от закопушки-первооткрывательницы находится гнездо самородков. Один из них по форме немного напоминает знаменитую «Плиту Холтермана» — самородок золота из рудника Хилл-Энд в Австралии.
Сколько всего золота я просветил «Интрагеоскопом»? Подсчитать трудновато. Во всяком случае, если его добыть, то доля процента от найденного покроет расходы на изготовление сотен таких же интрагеоскопов, как этот. Думаю, что государство скоро получит хороший подарок…»
— Они не там закладывали скважину. По заявке геологов на месторождении «Кривое» должна быть медная руда. Рядом, в тальковом месторождении, действительно встречаются великолепные кристаллы медной руды — халькопирита. Содержание меди в такой руде около 30 процентов.
Скважину, оказывается, заложили прямо на выходах бурых железняков, на «железной шляпе». Железняки оказались передвинутыми грунтовыми водами. Это бывает часто. Буровая прошла мимо богатейшего скопления руды.
«Интрагеоскоп» выявил сказочные запасы меди. Линзовидная залежь медной руды достигала в длину восьми километров! Толщина линзы — более километра. Линза оказалась залегающей под углом в 70°. Всю глубину ее «Интрагеоскоп» просветить не мог. Еще маловата мощность этого аппарата. Если считать, что такие линзы залегают на половину длины ее, то залежь должна прослеживаться на четырехкилометровую глубину! Это месторождение будет крупнейшим не только в Советском Союзе, но и во всем мире.
Жаль, что у меня мало времени. Поварские обязанности занимают значительную часть рабочего дня.
Испортилась сцинцилляционная приставка к аппарату. Временами поэтому ухудшается видимость. По приезде домой надо продумать, какой кристалл в сцинцилляторе будет улучшать видимость.
— Как хорошо дома, в Свердловске. Не удержался и прошел с аппаратом по городу. Самое смешное в том, что нашел залежи медной руды под зданием Горного института! Мне рассказывали, что студенты недалеко от аномалии бурили учебные скважины и однажды встретили прожилок медной руды трехсантиметровой толщины. Руду выкинули. И все.
Оказывается, руда залегает под зданием! К сожалению, во время моего маршрута в здании работали какие-то аппараты, ухудшившие поле зрения.
Вторую точку обнаружил под плотиной, в самом центре Свердловска [2]. В этом месте еще со времен заложения города располагался завод. Проникнуть на его территорию мне не удалось. Но руда здесь есть…