Никакими документальными свидетельствами на этот счет мы не располагаем, но, сравнивая цифры численности гарнизона из немецкого источника с цифрой из послевоенной автобиографии Шкоды, можно предположить, что немцы могли найти записи о численности гарнизона.
А разница в двойке? Это могла быть просто ошибка невнимания или неправильного прочтения с неразборчивого оригинала...
Что ж, возможно, так оно и было. Но если даже и так, это говорит, что совсем немногим, да и то задним числом, смог воспользоваться враг!
Называя численность гарнизона Малых Аджимушкайских каменоломен, составители «Обобщающего донесения» в остальном действительно дают сведения обобщающие и приблизительные. И особенно это наглядно, когда речь заходит о гарнизоне Центральных Аджимушкайских каменоломен. А ведь составлялся этот документ в то время, когда каменоломни, по словам его авторов, были уже «окончательно очищены» и в них оставалось всего 20 человек, которые «...планировали в ближайшие дни насильственный выход из окружения».
Нет, мало знали враги, судя по документам, о гарнизоне Аджимушкайских каменоломен.
Нет, не нашли фашисты архива подземного полка обороны!
...В ноябре 1943 года на крымский берег ступили наши морские десантники. Первые солдаты и матросы, занявшие Аджимушкай, спустились в обрушенные каменоломни.
Они пришли всего год спустя после окончания обороны и увидели ящики, папки, письма, лежащие прямо у входов и в глубине штолен. Возможно, это были такие же неотправленные и непрочитанные солдатские письма, какие через 30 лет нашли и мы. Они увидели учетные списки, меню-раскладки продовольствия, сводки Совинформбюро, «накладные на приход и расход воды», удостоверения личности, партийные и комсомольские документы, справки и другие документы жизни и быта гарнизона. Были среди них и особенно интересные, рассказывающие о борьбе окруженных воинов, как, например, уже упоминавшийся «Дневник политрука...». Но в основном это были личные документы, пусть важные, но все же не те, главные, которые должны были составлять архив гарнизона.
В апреле Отдельная Приморская армия двинулась на Севастополь. И снова темные лабиринты взорванных каменоломен на долгое время остались один на один со своим еще далеко не известным людям героическим прошлым.
С тех пор — многие годы — в них бывали, к сожалению, лишь группы вездесущих керченских мальчишек. Сегодняшние мальчишки прямо говорили нам, что «бумажки» их никогда не интересовали. Другое дело «железки»: патроны, оружие...
А ведь любой клочок бумаги даже с «угасшим текстом», как говорят реставраторы, который три десятка лет назад процарапало перо или продавил карандаш, можно было прочесть, попади он в руки специалистов! В последние десятилетия в Аджимушкайских каменоломнях стало значительно суше, в течение года здесь держится относительно ровная температура — потому документы (и это доказала наша экспедиция) хорошо сохраняются даже в земле, не говоря уже о каменных завалах, осыпях, перегородках. А если они были в полевой сумке, бумажнике, планшете, чемодане — тут и говорить нечего!
Неужели же документы не спрятали те, кто отвечал за их сохранность?
Не один раз мы задумывались над этим вопросом и, пытаясь решить его, сталкивались с другой «белой» страницей Аджимушкая. Почему на избитых пулями и осколками стенах в глубине штолен Центральных Аджимушкайских каменоломен мы не обнаружили до сих пор ни одной надписи, которую твердо можно было бы отнести к событиям обороны мая—октября—ноября 1942 года?
В журнале (1 «Вокруг света», 1969, № 3.) я рассказывал об одной из надписей, которую потом многие читатели посчитали ключом к отгадке места захоронения сейфов...
Это не так. По всей видимости, эту надпись сделали еще камнерезчики, записывая выработку артели. Но как ответить на вопрос: почему никто из умиравших воинов не написал прощальные слова на камне?
Нередко во время раскопок мы находили свернутые жгутом куски бумаги в гильзах. Одну из подобных находок, записку из солдатского медальона, удалось прочитать специалистам ВНИИСЭ (1 ВНИИСЭ — Всесоюзный научно-исследовательский институт судебных экспертиз.) с помощью инфракрасной люминесценции. В ней было написано:
«Прошу сообщить о моей гибели... Самсоненко Григория Емельяновича».
Скорее всего положенная в гильзу или солдатский медальон, оставленная в приметном месте записка имела больше шансов быть найденной, чем надпись, сделанная на сырых, закопченных стенах старых штолен.
А это ли не подтверждение — пусть косвенное! — тому, что и другие документы Аджимушкайской летописи должны быть именно спрятаны, а не оставлены в том, что было под рукой у солдата: снарядных гильзах, патронных ящиках, полевых сумках.
Причем спрятанной должна быть самая ценная (как для тех, кто ее скрывал, так и для нас, разумеется) часть архива. Другая ее часть, возможно, была засыпана во время взрывов и обвалов вместе с теми, кто отвечал за ее сохранность, потому, что трудно предположить, чтобы весь целиком архив ослабевшие и истощенные люди переносили много раз с места на место, меняя по тем или иным причинам стоянку.
...За три года работы наши экспедиции тщательно обследовали почти все районы каменоломен, где могли находиться защитники гарнизона, но мы только тронули (в основном лопатой, ломом и с помощью лебедки) самые интересные, судя по анализу находок у подножия, завалы: «Матрос», «Два смертника», «Политотдел», «Центральный» и «Большой». За этими завалами, возможно, есть не известные еще никому ходы, продолжения, пустоты, ниши, низовки, выгородки... Ясно: эти нетронутые места нелегко найти, и это показало пробное бурение во время второй экспедиции в июне — августе 1973 года. Но вероятность нахождения там какой-то части архива может быть немалая. Там наверняка все осталось так, как было в сорок втором. Ни солдаты и матросы сорок третьего года, ни мальчишки-«первопроходцы» за этими завалами не бывали.
Архив подземного гарнизона находится в лабиринте каменоломен.
II
Есть ли другие пути поиска, другие тропинки, которые привели бы к находкам?
Последняя редакционная почта принесла письмо москвича-пенсионера Федора Романовича Ишмаева. Вот оно:
«Часть, в которой я служил, с начала ноября 1943 года по апрель 1944 года находилась в поселке Капканы, в семи километрах к юго-востоку от Аджимушкая.
На второй или третий день после нашей высадки гражданские лица сообщили нам, что в каменоломнях люди, все выходы минированы.
Я был начальником штаба части и немедленно направил взвод саперов под командованием офицера Харитонова. Саперы выявили и обезвредили мины перед входом и начали поиски внутри каменоломен.
Неожиданно из одного угла открыли огонь из автоматов и ранили нашего бойца, который шел впереди с миноискателем.
Начались переговоры со стрелявшими о допуске к раненому хотя бы санинструктора. Стрелявшие отказали и лишь после долгих споров согласились допустить одного санинструктора.
Долгое время не давали результатов и дальнейшие переговоры. Сообщениям наших, что они освобождены, что мы прибыли в каменоломни специально для их розыска и оказания помощи, неизвестные не верили, выйти из ниши отказались и даже приближаться к ней категорически запретили. При этом заявляли: «Знаем вас, не в первый раз пытаетесь взять нас таким образом! Вы переодетые полицаи-предатели...»
Не придавали значения и документам. Только с предложением наших оставить у них заложников, а им выделить представителя для проверки ухода немцев они согласились.
Представитель пришел к выходу и убедился, что по дороге двигаются наши войска, увидел фронтовые газеты, взятые при нем у проходивших по дороге частей, и — поверил.
После выхода из каменоломен эти люди попросили еды, так как, по их словам, они последнее время питались шкурами двух подорвавшихся на минах коров, которые подошли к одному из входов.
Было их около 20 человек, вид у них был крайне истощенный — скелеты; некоторые не могли идти, и их пришлось нести. По их словам, многие их товарищи умерли от голода и похоронены в каменоломнях вблизи ниши, в которой они находились в момент обнаружения.
Лично я этих людей не видел, так как непосредственного участия в выполнении задания не принимал, но обстоятельства дела излагаю так, как мне доложил Харитонов, офицеры и бойцы, его выполнявшие. Ишмаев».
...Конечно, трудно предположить, что эти двадцать человек были последними защитниками подземной крепости. Скорей всего это были партизаны, керченские патриоты, которые скрывались от врага. Но, выходит, еще до бойцов морского десанта они были первыми советскими людьми, кто спустился в каменоломни? И в этой связи интересны строки политдонесения, которое послал 22 марта 1944 года начальник политотдела Отдельной Приморской армии генерал-майор С. С. Емельянов начальнику Главного политического управления Красной Армии генерал-полковнику А. С. Щербакову.