— Глубина девять... пятнадцать... двадцать... — выкрикивает боцман. — Двадцать пять... тридцать...
В лодке снова тихо. Мы легли на боевой курс. Впереди в сутках пути та самая точка, где нам будет приказано нанести ракетный удар.
Жизнь на лодке идет своим чередом. Как будто и нет учений, нет шторма. По флотской традиции день начинается и кончается чаепитием, утренним и вечерним. В свободное от вахты время матросы моются в душе, меняют книги в корабельной библиотечке; забравшись на койки в кубрике, вспоминают приключения героини фильма «Кавказская пленница». А потом наступает время вахты, и они снова становятся к штурвалам механизмов, к приборам, регистрируют малейший шум, доносящийся с поверхности...
Не верьте, если вам расскажут, что к сигналу боевой тревоги можно привыкнуть... Пронзительный голос ревуна враз заполнил всю лодку.
Я прижимаюсь к холодному металлу лодки.
— Товсь!
— Пуск!
Тишина. Где-то вверху ракета уже выпрыгнула из воды, включился маршевый двигатель. Опираясь на столб огня, она помчалась к цели.
— Полный вперед!
Мы уходим. Пусть теперь нас ищут самолеты и корабли противолодочной обороны, ведь и у них сегодня учения.
И. Гричер, фото автора
Пернатые туфли смерти
Авторы очерка — австралийская балерина и искусствовед Бэт Дин и ее муж — режиссер и журналист Виктор Кэрелл. Многие годы они занимаются изучением искусства танца первобытных народов. Дин и Кэрелла волнуют не только танцы, но и повседневная жизнь, обычаи, предания — все то, отражением чего является танец, то, без чего невозможно его понять. Этот общий интерес к жизни аборигенов не мог не вывести авторов на наиболее острые вопросы, на те противоречия, что вносит действительность в быт аборигенов Австралии.
После долгого, трудного дня на охоте Варнагери изрядно устал, потому что был очень стар. Он присел к огню и задумался. Скоро, очень скоро он сможет не ходить больше на охоту и тогда целый день будет сидеть у огня, уносясь в мечтах в незапамятные времена. И самые первые предки его племени, «Люди Времени Снов» будут вставать перед его взором, уже подернувшимся туманной дымкой. Одна из жен подошла к нему и протянула большой ломоть обгорелого мяса кенгуру. Вид мяса вызвал у Варнагери прилив голода. Поднеся ломоть ко рту, он жадно, с нестарческой силой стал рвать его сточенными до десен зубами. Оторвав огромный кусок, Варнагери уже было приготовился вонзить зубы в сочную мякоть, как вдруг застыл неподвижно. Лающие, отрывистые звуки доносились резким стаккато до его слуха. Голоса у костров мгновенно стихли и тут же возобновились. Варнагери тоже продолжил прерванную еду.
Кирили-одноногий приблизился к его костру мелкими прыжками, шапка слипшихся от грязи курчавых его волос тряслась в ритм движению. «Нибули идет», — объявил он. Варнагери кивнул. Так оно и есть, подумал он, потому что Нибули, далеко оторвавшийся от остальных охотников, был единственным мужчиной племени, которого не было у костров.
Пережевывая мясо неутомимыми челюстями, Варнагери стал думать о тех сложностях, которые принес с собой Нибули. Нибули был влюблен и хотел взять в жены Джалму, дочь Кирили, девушку с мягкой коричневой кожей и высокой, полной грудью. Но Джалма была «запретной добычей» для Нибули, и старейшины племени запретили их брак (У австралийских аборигенов сложнейшие правила вступления в брак, основанные на системе родства. Каждое племя делится на группы, внутри которых брак категорически запрещен. (Прим. ред.)) . Взбешенный Нибули высмеял их поверья.
Святотатственное поведение Нибули наполняло печалью Варнагери. Что можно ждать от человека, который несколько лет провел на скотоводческих ранчо, общаясь все время с белыми! Варнагери мало что знал о белых, он старался держать племя подальше от их разлагающего воздействия. Традиция требовала, чтобы племя выходило к тому или иному колодцу в определенное время — оно определялось по созреванию плодов «кунарка», дикого персика. Но если Варнагери заставал у источника белых и их скот, он уводил племя прочь. Ибо больше жажды и голода он страшился незаметных, коварных трещин в вековых традициях. Когда власть над племенем навсегда уйдет из рук старейшин, неминуемо наступят черные времена, тогда племя навсегда останется под пятой белых и будет выпрашивать у них пищу и воду из их колодцев.
...Нибули неслышной тенью метнулся среди костров. Однако Варнагери поймал его взглядом.
Нибули показал рукой на восток.
— Белый человек сидит вон там, — сказал он.
При этой новости Варнагери приоткрыл глаза чуть пошире, но только хмыкнул и продолжал рвать ломоть мяса. Старый Кирили взволнованно расспрашивал Нибули о белом. Его лагерь был в дне ходьбы от стойбища, рассказывал Нибули. Там всего один белый, с ним два чернокожих носильщика из какого-то северного племени и еще пять больших зверей, которые зовутся верблюдами.
Покончив с едой, старики начали собираться один за другим у костра Варнагери, чтобы обсудить новость. Сам Варнагери был не на шутку встревожен. Зачем он пришел? Уже много лет ни один белый не забирался так далеко в земли их племени.
Некоторые из стариков были за то, чтобы немедленно уйти, раствориться в бескрайности пустыни, исчезнуть, не оставив белому ни следа. Другие же, жадные и корыстные, посасывали нижнюю губу и думали о муке и сахаре, которые наверняка есть у белого человека, но вслух кричали с воодушевлением, что нужно остаться, потому что какой же вред может произойти от одного человека, даже если он белый?
Варнагери склонялся к тому, чтобы уйти. Но куда? Здесь пища была в изобилии — женщины без труда собирали ее каждый день, а мужчины редко возвращались без добычи. На любой другой стоянке еды будет мало или вовсе не будет — там, на холмах севера, сейчас не сезон. Да и дикий картофель — их основная пища — поспеет там лишь через несколько недель. Неохотно, вопреки предчувствию, Варнагери принял решение остаться.
И они остались. На следующий день ничего не произошло, ночь тоже прошла мирно, и племя стало надеяться, что белый и его верблюды ушли. Но еще через день, когда Варнагери после целого дня охоты возвратился в лагерь, усталый, голодный и с пустыми руками, он увидел среди деревьев, бок о бок с их собственной стоянкой палатку белого! Палатка была изнутри освещена.
Подойдя к своему костру, он увидел, что его старая лубра (Лубра (австрал. диал.) — женщина-аборигенка (Прим. ред.)) вынимает из огня обуглившуюся мучную лепешку — пищу белого человека. Раздосадованный, он заворчал на жену. Но когда чуть позже она подала ему эту лепешку на ужин, он съел ее с удовольствием, наслаждаясь непривычным вкусом и запахом, но все же недоверчивый. К чему этот подарок?
И снова старейшины племени собрались у его костра потолковать. Они сидели обеспокоенные, но сытые и разговаривали о белом человеке и о том, зачем он появился в их местах.
Внезапно собаки свирепо залаяли, потом сорвались с места и бешено ринулись в темноту. Он закричал, пытаясь сдержать их, но голос его пропал в неистовом лае. Потом он услышал громкую ругань на незнакомом языке, звук кнута, секущего собачьи тела, и обиженный собачий визг.
Ни один из старейшин не двинулся с места, когда белый вошел решительным шагом на открытую поляну посреди лагеря. Безмолвные, они лишь наблюдали за ним из-под полуопущенных век. Даже собаки перестали лаять и только рычали, выражая тем свое недоверие к белому, который остановился в центре поляны и стал оглядывать лагерь.
— Кто тут у вас главный? — громко спросил он.
Никто не отозвался, кроме Нибули, который подбежал к нему, возбужденно крича:
— Сюда, сюда, босс... Вот этот старик здесь, — он указал на Варнагери. — Вот этот старик, он здесь главный... зовут Варнагери.
Джим Брэдли посмотрел сверху вниз на щуплого старика, сидящего у его ног.
— Слушай, старик. Ты мне дашь хорошие копья, вумеры, питчи, вилги (1 Вумеры — копьеметалки, вилги — бумеранги, питчи — деревянные блюда для растирания кореньев. (Прим. ред.)), продашь мне... Я плачу... Табак, мука?.. — спросил он.
Варнагери не понимал, что значат эти непонятные слова, и ждал, пока Нибули переведет их. Поняв смысл, он закивал головой. Да, у него есть пара копий, слишком плохих для серьезной охоты, их можно продать, да и у других мужчин, верно, есть вещи, нужные белому. Он послал Нибули порасспросить у других костров.
Старики разошлись по своим стоянкам, чтобы принести прямые копья и вумеры, изготовленные из лозы, тщательно выпрямленной над пламенем.
Белый подвинул себе полено и присел к костру.
Джим Брэдли смотрел на огонь. Он был доволен. Основное его поручение — провести геологическую съемку одной из внутренних областей страны — почти закончено. Было у него и еще одно поручение, выполнить которое оказалось куда сложнее, чем он ожидал. Именно ради него он шел уже несколько недель по пятам за этим племенем. Директор музея в большом городе захотел приобрести большую коллекцию подлинного туземного оружия и обрядовых принадлежностей. Достать несколько бумерангов и копий оказалось делом нетрудным, но вот редкую в музеях священную чурингу (Чуринга — священный предмет, в котором «живет душа предка». Чурингой может служить раскрашенный кусок дерева или камень. (Прим. ред.)) можно было заполучить только у одного из глубинных племен — такого, как это. Она была ему нужна для завершения коллекции — чуринга, которая согласно туземным поверьям досталась племени от древних «Людей Времени Снов», создавших мир. Окончив тяжкий труд мироздания, предки вложили свое могущество в каменные чуринги — источник благоденствия и самого существования племени...