Сложные, запутанные переплетения стеблей и листьев как раз и создают большие трудности при изучении тростника в сравнении, скажем, с посевами пшеницы и других злаковых культур. Солнечный свет проникает довольно глубоко в «тростниковый лес», отражается не только от верхних, но и от нижних листьев. Причем по-разному, в зависимости от их ориентации и наклона стебля. Все это надо учитывать, иначе не обнаружить четких закономерностей, определяющих спектр отраженного тростником света. Здесь сказывается ко всему прочему и цвет самих листьев, и общая высота тростника, что, в свою очередь, зависит от его сорта, возраста и ряда других факторов. Получается, не так-то просто проводить измерения в «тростниковом лесу». Даже ловким кубинцам такое не всегда удается.
Но вот цикл измерений окончен. Вездесущий Франсиско успевает зафиксировать центр поля зрения спектрометра, который виден сверху в визир. Красная повязка на его голове для нас — лучший ориентир, чем белый кружок, которым специально метится центр. Мы корректируем сверху движения Франсиско на ломаном испанском, однако больше жестами и мимикой. Но он этот «язык» усвоил сразу, и каждой снятой точке мы радуемся все вместе. Они ведь не так легко достаются, а их бывает до десяти в день...
Но вот вышка складывается, мы слезаем и тут же бросаемся к двум громадным бидонам с водой. Франсиско тем временем осторожно ведет грузовик к новой точке, а мы забегаем в автобус посмотреть на дисплее, что за данные выдал «Пегас». И снова на вышку. Уже сверху видим, как «наземная» группа кубинских ученых медленно подтягивается к только что снятой точке и начинает измерять все ее углы, длины и расстояния.
Иногда солнце скрывается надолго. Тогда сидим, посасывая сок из обрубка тростника, захваченного с собой наверх. Бывает, что наши надежды не оправдываются, небо затягивается облаками все больше. Тогда мы помогаем «наземной» группе поскорее закончить измерения — у кубинцев их куда больше, чем у нас. Затем снимаем спектрометры, сворачиваем кабели — и в гараж, под крышу, потому что дождь в тропиках не шутка.
Однажды в один из таких ненастных дней шофер Мигелито, возивший нас из Гаваны на поле, признался, что лучший фрукт в мире — мансана. Словаря у нас с собой в машине не было, и мы отреагировали лишь вежливыми улыбками. Тогда Мигелито уточнил, что этот фрукт не кубинский, его привозят, и робко добавил, что мансана вроде бы растет у нас в стране. Мы припомнили всю нашу экзотику, начиная с гранатов и кончая фейхоа, заставили Мигелито описать цвет, вкус таинственного фрукта и показать руками его форму, но увы. Приехав в отель, сразу же бросились к словарю и обнаружили, что мансана — это... яблоко.
Автобус резко прибавляет ход — мы уже на окраине Гаваны. Хосе поднимает голову и озабоченно произносит:
— Как там дела у наших друзей болгар?
— Должно быть, нормально, — уверенно говорит Богданов, и все соглашаются.
С нами работали и болгарские специалисты — дублер болгарского космонавта Александр Александров и научный сотрудник Центральной лаборатории космических исследований Болгарской АН Бойко Ценов. Они проводили спектрометрирование на легких самолетах тех точек на плантации сахарного тростника, которые мы определяли и снимали. Первый полет для проверки качества полученных данных, второй — синхронно с орбитальной космической станцией «Салют-7». Тростниковые заросли фотографировали советские космонавты А. Александров и В. Ляхов. Весь этот комплекс исследований назывался «подспутниковый эксперимент-этажерка». Орбитальная станция проходила над нашими «сахарными» полями два дня назад. Мы бездействовали большую часть рабочего дня — стояла почти сплошная облачность. Тогда-то, к концу работы, неожиданно и приехали на плантацию болгары.
— Надо же, — досадовал Александров, — именно в такой ответственный момент погода и подвела. Только на просветы вся надежда. Может, сквозь один из них на космическом снимке проглянут и поля...
Автобус тормозит у отеля, и мы выходим. В вестибюле встречаем болгарских коллег, и улыбающийся Александров говорит:
— Есть материал, над которым предстоит поработать...
Что ж, можно считать, что наш совместный эксперимент «Сахарный тростник-84» прошел успешно. Обработку полученных данных будем делать в Москве.
Когда мы уезжали, Хосе Фалькон на прощание сказал:
— Вы знаете, какую ценность представляет для нашей страны сахарный тростник. Поэтому от результатов проведенных исследований зависит многое. А в том, что они дадут отличный результат и очень помогут нам, я не сомневаюсь...
Гавана — Москва
Б. Балтер, В. Егоров
Большая вода Карибы
Жилище Ньяминьями
С обзорной площадки на трехсоттридцатишести-метровой высоте можно видеть начало всех карибских начал — водохранилище, плотину и гидроэлектростанцию.
Длина плотины, соединившей правый, зимбабвийский, и левый, замбийский, берега, — шестьсот двадцать пять метров, высота — сто тридцать. В этом бетонном колоссе скрыт машинный зал, установлены шесть турбин, которые дают электроэнергию не только Зимбабве, но и соседней Замбии. В теле плотины — шесть водосливных отверстий. Когда они открыты, Замбези обрушивает в ущелье девять миллионов литров воды в секунду.
Над каменной тесниной не умолкает пенный грохот, а по другую сторону плотины вода кажется смирной и спокойной. Будто и не она беснуется совсем рядом, напоминая людям о своем нраве.
В среднем течении на пути к Индийскому океану Замбези, протискиваясь сквозь горловину между голыми отвесными скалами, резко сужается — с шестисот до ста метров. Это и есть Карибское ущелье. Командир португальского отряда Мануэл Баретту писал 11 декабря 1667 года вице-королю о том, что там «могут лишь летать птицы да ползать змеи».
Дошедшие до нас предания утверждают, что когда-то из бурлящей воды дыбилась скала. Она была прибежищем речного бога Ньяминьями, который отправлял на дно любую пирогу или пловца, появлявшихся в его владениях. В иных легендах скала олицетворяла самого бога Ньяминьями, имевшего власть над судьбами людей и их поступками.
Рядом с камнем Ньяминьями существовали согласно легенде две других скалы. Вместе они составляли перемычку — естественный мост между прижавшимися друг к другу берегами Замбези. Но перебраться через него никто не решался — так велик был страх перед Ньяминьями, который и мост превратил в западню. Дело в том, что три скалы напоминали ловушки, какие местные жители ставили для ловли птиц и мелких зверюшек. Как только жертва попадала внутрь, крышка ловушки — «рига» — захлопывалась.
Вполне вероятно, что назван» «карива» — на языке шона «каменная ловушка» — первоначально употреблялось именно в смысле западни. Со временем «карива» превратилась в «Карибу», не утратили своего грозного значения: под страхом смерти человеку нельзя было приближаться к ней. Если же и отыскивались смельчаки, которые преодолевали пороги в долбленных и: цельного ствола дерева узких лодках, течение немедленно подхватывало их и кружило в бешеной пляске водоворотов, пока не разбивал, лодки в щепы. А уж остальное довершали крокодилы, облюбовавши это место.
Именно здесь построили плотин; и, перегородив Замбези, создали водохранилище Карибу. Самое большое в Африке рукотворное озеро.
Трагедия племени Батонка
Истосковавшись в сухой сезон по живительной влаге, Замбези на не сколько месяцев превращается полнокровную, широкую реку. Начиная с ноября вода прибывает постепенно и равномерно, как вдруг в течение одной-двух недель будто кто-то начинает подгонять и подзадоривать реку. В пик половодья шутить с нею особенно опасно. Затем уровень воды заметно понижается. Следующий октябрь река встречает кроткой и обессилевшей. Но это длится недолго: приходят дожди, а с ними — с нового ноября — и повторение всего цикла.
Решено было приступить к возведению плотины в самом начале сухого сезона. Границы обследованной геодезистами местности, подлежавшей затоплению, обозначили четырьмя тысячами каменных пирамидок. Итальянский консорциум «Импрезит» набрал строителей, в основном неграмотных сицилийских крестьян, и доставил их самолетами в Африку. На холме, где ныне раскинулся городок Кариба, был разбит их лагерь.
Для нескольких тысяч африканцев, согнанных сюда на самце тяжелые работы — дело было еще во времена — «белой Родезии», — отвели место пониже. Так возник компаунд Махомбекомбе, неотличимый от других африканских гетто. Прибыла мощная техника и, примериваясь к фронтальной атаке, начала крушить гектары девственных зарослей.
Людям батонка, жившим в этих местах, предстояло разделить судьбу Карибских скал — отступить и исчезнуть под напором сил, куда более могущественных, чем те, в которые верили они, их отцы, деды и прадеды.