Жестко. Преступно. Отвратительно. Он, конечно, не зашел бы так далеко, он же не полный псих. Но какого хрена, что тут плохого, все же только в уме.
Всего пара месяцев – сказали ему. Ну максимум девять. На это время он назначит заместителей: с текущими делами они вполне справятся, а дальше и он подоспеет.
Сейчас он заснет, побудет в царстве Морфея, пока поспевает его новое тело. А через какое-то время, когда оно износится, он вырастит себе еще одно. Это ли не бессмертие?
– Так вы готовы? – говорит доктор Дервент, прерывая размышления Квентина. – Не передумали?
– Полный вперед, – командует Квентин.
Рохля несчастная. Вьючный Дервент. Целыми днями делает процедуры, на которые ему в жизни не накопить.
– Отлично, – говорит доктор Дервент. Он похлопывает Квентина по костлявому плечу. – Голову мы вам живо оттяпаем. Ничего не почувствуете. А потом, когда проснетесь… Полный фарш!
– Да уж, жду не дождусь, – бурчит Квентин.
Как в воду глядел.
* * *Квентин открыл глаза. Он все помнил: как приехал в клинику «Медея»; как ужинал перед этим в ресторане – кстати, надо поговорить с шеф-поваром насчет фаршированного каплуна; последние часы в сознании, последние распоряжения; потом лицо Дейва Дервента, склонившегося над ним, когда пошел наркоз, отблеск лампы в линзах в форме полумесяца.
Сьюзи тоже была там. В последний момент, когда он уже проваливался в сон, она подошла к нему, заслонив обзор своим роскошным тугим бюстом – специально, не иначе.
– Спокойной ночи, скоро увидимся, – жарко прошептала она своими накачанными коллагеном губами ему на ухо.
Кстати, она же не медсестра и не врач. Кто ее впустил?
Неважно, теперь он все выяснит. Утром подъем, марш на работу, к черту докторов, размяться умственно и физически и приступить к приятным хлопотам по поиску врагов и тех, кто не так лоялен, как должен, – и последующему их уничтожению. Он поднимает новую правую руку, чтобы насладиться зрелищем – ни морщин, ни выпирающих вен, ни стариковских сухожилий, – но ничего не происходит. Пройдет, наверное: видимо, анестезия пока не выветрилась.
Он пытается повернуть голову. Ничего не происходит.
Все вокруг видно, словно сквозь стекло.
– Он проснулся, – говорит кто-то.
В поле зрения вплывает женское лицо. Сьюзи. Но Сьюзи чуть другая, похорошевшая, без налета дешевой броскости, облагороженная. Судя по всему, прошла несколько процедур у доктора Дервента. Можно представить, чем она их оплатила, шлюха.
– Привет, Квенти, – говорит она. – Хорошо тебе?
Ее улыбка при этом кричит: «Мне-то точно хорошо».
– В чем дело? – говорит Квентин. Голос его хриплый и слабый, но рот хотя бы работает. И уши. – Где мое новое тело?
Появляется Дейв Дервент. Он тоже изменился. Лицо больше не пухлое; его черты – более резкие, выраженные. Даже благородные.
– Здравствуйте, сэр, – говорит он.
«Так-то лучше, – думает Квентин. – Хоть какое-то разнообразие».
– Только не скажи, что ты облажался на хрен, – говорит он. – Придурок!
– В контракте предусмотрено подобное обстоятельство, – говорит доктор Дервент. – Ваша голова была переуступлена.
– Какого черта значит «переуступлена»? – рявкает Квентин. Хоть рявкать он не разучился. – Как можно переуступить чью-то голову?
– Ты сам вписал этот пункт, помнишь? – говорит Сьюзи. Она еле удерживается, чтобы не захихикать. – Ты весь контракт сам составил!
Она просто бурлит радостью. Квентину хочется ей врезать.
– В случае продажи клиники «Медея» все необработанные клиенты поступают в полное распоряжение нового владельца в порядке переуступки, – цитирует доктор Дервент.
– А вышло так, что, исходя из финансовой целесообразности, клиника «Медея» была продана. – Он уже открыто ухмыляется. И обнимает Сьюзи за плечо.
– И переименована, – добавляет Сьюзи. – Исходя из финансовой целесообразности.
Она уже открыто смеется.
– Мы знали, что можно заработать больше – гораздо больше, чем выращиванием новых тел. Мы просто откладывали головы, пока не накопили достаточно знаменитостей для торжественного открытия.
– Теперь она называется «Головорабская галерея повторного показа», – говорит доктор Дервент. – Броское название. Мы провели фокус-группы, хорошо запоминается, высокие баллы по зрительскому любопытству. Теперь мы – филиал «Брайант энтертейнмент». Люди платят хорошие деньги, чтобы заглянуть во внутренний мир своих любимцев…
– Как такое… Вы не можете запихнуть меня в кунсткамеру! – кричит Квентин. – Да и кто будет платить за то, чтобы посмотреть на отрезанные головы? Это что, шутка? Я еще не проснулся?
– О, гораздо больше, чем головы, – говорит доктор Дервент. – Это не просто ожившие восковые фигуры. Биографические издания, сайты великосветских слухов, реалити-шоу – все это устарело. Наш патентованный сплав нейрологии и цифровых технологий позволяет выборочно активировать любое воспоминание, воображаемую сцену и даже сон, который видел человек, а потом мы можем спроецировать полученные образы на экран. Вместе со звуком.
– Но это… Это… Я требую адвоката! – говорит Квентин. Однако в голосе его звучит отчаяние: он понял, что адвокат ему не поможет.
– Наши действия не противоречат условиям контракта, – объясняет доктор Дервент. – Пока вы спали, мы просеяли ваше сознание и теперь можем предложить клиентам широкий выбор программ.
– Мне больше всего нравится эпизод, где ты имеешь меня своим новым большим членом – он там у тебя почему-то светится, – а потом выгоняешь на улицу голой, – говорит Сьюзи. – Меня это даже заводит.
– Публика тоже полюбила этот сюжет, – соглашается доктор Дервент. – Он им очень нравится. А мой излюбленный момент – когда вы меня унижаете перед сотрудниками и увольняете. Я его несколько раз пересматривал. Да, большой спрос на историю с оборотнем, теперь, когда вы проснулись, мы можем даже поднять цену. Фанаты любят, когда бывший… Когда головораб тоже вынужден смотреть.
– Сид Брайант обожает смотреть фантазию, где он слюнявый дряхлый старик в доме престарелых, а вы приходите и издеваетесь над ним, – говорит Сьюзи. – Он так смеется, когда вы обзываете его «карбункулом». Даже попросил вырезать этот момент, чтобы крутить, как клип, на телекартине в своем кабинете.
Они оба счастливо улыбаются, глядя на него. Потом целуются, затяжным, жарким, сочащимся гормонами поцелуем, в котором нет ни капли фальши. Сьюзи прижимается к торсу Дервента, скрытому под лабораторным халатом с еле заметным логотипом. Она легонько стонет. Квентина трясет от боли, хотя трястись уже особенно нечему.
– Хотите, продемонстрирую? – осведомляется доктор Дервент. – Саму систему? Замечательная штука, все в высоком разрешении. Можете смотреть на экран вместе с другими зрителями. Хотя необходимости в этом нет, потому что то же самое будет прокручиваться у вас в голове.
– Даже если закрыть глаза, – добавляет Сьюзи. – Может, Квент хочет посмотреть старый эпизод, где он избивает свою первую жену? Что он там зонтиком вытворяет – это же надо такое придумать! Там еще нечто вроде изнасилования, хотя получилось не очень. Зато какие диалоги, правда, дорогой? – Она прикусывает ухо Дервента. – Придумать такое невозможно.
– Да, самый популярный ролик, – говорит доктор Дервент.
– Или тот эпизод, где он хнычет, а мать спускает его маленькие джинсики и лупит его этой шту…
– Выпустите меня из бутылки! – воет Квентин.
– Ну нет, Квенти, – улыбается Сьюзи. – От этого ты умрешь. А никто из нас этого не хотел бы, правда?
О рассказе «Голова»Я читала Рэя Брэдбери еще подростком, и его произведения меня по-настоящему зацепили, особенно «Марсианин» и вообще «Хроники», а также «451° по Фаренгейту». Некоторые авторы умеют пользоваться, если можно так сказать, «глубокой метафорой», пишут на уровне мифологического сознания; это как раз о Брэдбери. Тут подойдет высказывание Канетти из «Мучений мух»: «Удерживать значение: Нет ничего неестественнее, чем постоянное раскрытие значений. Главное преимущество и истинная сила мифа в том, что его значение остается неясным».
Мой рассказ – лишь маленькая бледная импровизация. Отрезанные головы были одним из любимых приемов фантастики пятидесятых, как книг, так и кино. Головорабов, видимо, можно считать другой, более зловещей версией «Человека в картинках».
Маргарет Этвуд
Злодей[6] (Джей Бонансинга)
К одному из самых высоких небоскребов Лос-Анджелеса исполнитель прибывает глубоким вечером. На хрустальном лифте он взмывает к сверкающим пикам верхних этажей, где в полуночных бдениях адвокаты и консультанты зарабатывают себе на «BMW» и алименты. Перед дверью № 1201 исполнитель останавливается. Вынимает свой девятимиллиметровый полуавтоматический «браунинг» из кобуры, скрытой под пиджаком. Спокойно и размеренно наворачивает на ствол черный глушитель, проверяет обойму и проносит наконец свое двухметровое и стодвадцатикилограммовое тело в дверь и дальше – в богато обставленную приемную «Актерского агентства Цукерман, Голд и Фишель».