– Быстрей! Сейчас автобус пройдет, узырят!
– Не трусь, Серый, – проворчал белобрысый, пыхтя. – Погоди, тут застежку заело, и ремешок сидит туго.
– Долго возишься, – нервничал пепельноволосый, стреляя в стороны тревожными рысьими глазами. Кличка у него была подходящая: Серый. Серый волк. Разбойник и тать.
– С рукой рвать, что ли? Этот, гад, царапается же еще…
– Рви с рукой!
Матюшин нос свистяще всхлипнул, воздух с надсадой ринулся в переносье сквозь закоулки сломанного хряща. Выплевывая вязкие сгустки прямо на ворот рубашки, Матюша лихорадочно прикидывал цепочку движений: «Подползти… Подползти, схватить камень…» Рысьи глаза следили за его рукой. Серый небрежным пинком отправил несбывшееся оружие в сторону и соскочил с асфальтовой дорожки в песок.
– Давай-ка, я дерну, а то нас поймают.
Отчаяние заставило Матюшу приподняться к парапету, но скользящие пальцы тщетно цеплялись за круглые балясины перил. Серый бросил на слабака презрительный взгляд:
– Надо же, шевелится, – и склонился над Робиком.
Они не видели, что Матюша сумел встать. В голове шумело, туманный прибой качал волны песка и зелени, не давая сосредоточиться зрению. Робик ухитрился извернуться, красное пятно футболки слезло с него, будто струп. Следующее мгновение сделало бы честь любому сыщицкому псу: Робик впился зубами в мякоть над сгибом кисти белобрысого, и тот закричал. Крик послужил сигналом Матюше, вспышка ослепительной чистоты вернула глазам яркие дневные краски. Оттолкнувшись, как для нырка, он ничком сиганул Серому под ноги и, насколько мог крепко, оплел его щиколотки руками. Снова прыснувшая из носа кровь обрызгала врагу штаны.
– Сука! – выругался Серый по-взрослому, схватил Матюшу за волосы и отогнул голову кверху.
…Миг жизни перед казнью может удлиняться, обретая каучуковое свойство растягиваться. Матюша в этом убедился. Он висел под кулаком Серого на собственных волосах, со скошенными к вискам глазами, как китайский болванчик, белобрысый рвал свою руку из зубов Робика, а по небу плыли безмятежные облака, и одно напоминало расплывшегося в синеве крокодила. Единственное, что было понятно с предельной ясностью, – что сейчас будет так больно, как не было еще никогда. Сейчас… Но резвые ноги Серого двойным поршнем крутнулись в кольце рук Матюши. Ослабив хватку, он уткнулся многострадальной головой в песок. Все это тоже произошло вмиг, потому что очнулась и завизжала Элька.
Пронзительный визг, на грани ультразвука и гудка милицейской сирены, штопором взвился в небо, разнесся розой ветров и взвихрил нежные листья деревьев – так почудилось четверым мальчишкам. Никакие булыжники не сравнились бы с невыносимой, невесомой тяжестью звука, который способна извлечь из себя женщина. Даже такая маленькая, как Элька. Его нематериальное действие произвело эффект красной кнопки, внезапно включившей сигнализацию под носом у налетчиков. Парк ожил, и над водой заполошно раскричались чайки.
Сидя на земле, оглохшие и растерянные, Робик с Матюшей наблюдали, как неприятели драпают по мосту на другой берег. А Элька, приставив ладони к щекам, продолжала визжать, словно ее накопленный в молчании голос прорвал в горле плотину и вознамерился заполнить собой все окружающее пространство. Причем звуки были не безотчетными, теперь в них различалось вполне определенное слово.
– Ватсо-о-он! – с вибрирующим надрывом взывала Элька. – Ватсо-о-о-о-он!!!
Набрав полные легкие воздуха, она уже просто крикнула:
– Ватсон! – и затихла. По тропинкам из парка бежали люди.
Собравшиеся вокруг женщины ахали и негодовали:
– Опять Бомжовка! Да сколько же можно терпеть? Да уберут ли когда-нибудь этот рассадник?!
Двое мужчин помчались было догонять преступников, но скоро вернулись, грозясь отправить в выселок милицию. Элька успокоилась, Робик выглядел слегка помятым, всех перепугал окровавленный, извалянный в песке Матюша. Симпатичная девушка в очках, с сумкой-рюкзаком через плечо, повела его к реке и помогла умыться. Он вкратце рассказал о нападении. Девушка посоветовала не ходить в парк без взрослых, и пришлось признаться, что улизнули без спроса.
Остаточная дрожь сотрясала Матюшу, страшно саднило располосованное асфальтом лицо, но он собрался покататься на красивых конях. Деньги же не отобрали? Нет. Вот они деньги, в кармане. Дядя Костя всегда говорил: «Начал дело – доведи до конца». Вика, так звали девушку, пресекла этот порыв, спровоцированный, похоже, подавленным приступом истерики, и поднесла к лицу Матюши карманное зеркальце:
– Посмотри на себя.
Видок у отражения впрямь был обескураживающий: ободранная щека налилась брусничной спелостью, нос покраснел и распух – намека не осталось от папиной гордости и красы. Но убедила Матюшу к смирению не нужда в срочном врачебном осмотре, а слезы Робика. Он не плакал, слезы просто стояли у него в глазах, как осколки разбитого стекла. Элька помалкивала. Наверное, выдохлась. Вика присела перед ней на корточки:
– Забыла спросить, какого Ватсона ты звала? Доктора Ватсона?
– Да, спасателя.
– Есть такой спасатель?..
– Есть… Далеко.
Элька не сказала, что доктор Ватсон – папа Робика.
Вика взялась проводить детей. Решила все объяснить их домашним. Лишь тогда, по ее словам, Матюша мог выйти из-за двери и показаться на глаза своей маме. Вика думала, что мама испугается, с пылу-жару увидев сына в таком жутком состоянии.
…Мама Матюши. Дети промолчали.
Вике не пришлось разговаривать с мифической мамой, а Матюше – прятаться за дверью. Дверь распахнулась, как только поднялись, и он закрутился в безумном торнадо. Снегири вылетели за порог, словно ждали у глазка. Матюша вращался в их руках из стороны в сторону, вертелся флюгером двух чокнутых ветров. Дядя Костя о чем-то спрашивал, папа чему-то возмущался, они перекрикивали друг друга и не давали вставить ни слова. Оба в страхе разглядывали и ощупывали лицо, лоб, затылок Матюши, будто на нем выросла борода или дополнительные уши. Он начал отбрыкиваться, умирая от стыда. Вику, несомненно, ошарашила гипертрофированная родительская любовь двух одинаковых мужчин при полном отсутствии мамы. Матюша вдруг и сам удивился необычности своего семейного треугольника.
Эти сумасшедшие, наконец, заметили стоящую поодаль девушку. Дядя Костя оставил голову племянника в покое, а папа сразу подобрался.
– Извините, – сказали они в унисон, и Вика засмеялась.
– Мы уж думали, что они удрали на речку и утонули, – принялся оправдываться папа. – Собрались идти искать…
У Робика оказался сломанным растоптанный мизинец. В рассказах о докторе Ватсоне появились детали драки с уркаганами. Матюша начал мечтать о карьере сыщика и детективных мемуарах, которые он напишет, когда постареет. Его наказали за побег: обещанный «взрослый» велосипед не был куплен. Но Матюша не унывал, раскатывая с друзьями на велике, доставшемся Эльке от туристического прошлого ее папы.
Через несколько дней после происшествия дядя Костя принес целехонькие командирские часы. Каким образом он добыл их у мальчишек, Матюша так и не узнал. Спустя три года, несмотря на ухудшение экономической и прочей ситуации, Бомжовку снесли. Тогда же Матюша встретил белобрысого у овощного ларька. Паренек был в новой синей спецовке и таскал в подсобку ящики со свеклой. Кивнув Матюше, как старому знакомому, белобрысый устало улыбнулся. Они жили совсем в другой стране. Пионерские галстуки в этой стране дети уже не носили, бомжи стали привычной атрибутикой вокзалов и рынков, а владельцы частных магазинов брали подростков на тяжелую работу.
Фамильная красота поврежденного носа восстановилась без последствий, вместе с доступом воздуха и обонянием. Ссадина на щеке, как обидная пощечина, не сходила долго. Вика же с того памятного дня стала приходить к Снегирям в гости.
4
Вика была симпатичной на первый взгляд, а если смотреть дольше, выяснялось, что она просто необыкновенная красавица, из тех девушек, которых киношники ищут для съемок русских народных сказок. Вот только высокая, и очки. Впрочем, они ее не портили, скорее, осовременивали и придавали деловитой серьезности. А когда Вика их снимала, ее солнечные карие, с зелеными искрами глаза расцветали, как весна. Сравнение глаз со временем года пришло не к Матюше. Это дядя Костя начал время от времени припевать старую песню: «Когда взглянула на меня она, поверил я, что в мире есть весна». Папа готовил изысканные блюда к Викиным визитам. Матюша вдруг с неприязнью задумался о связи его кулинарной активности с увлечением новыми женщинами. Неужели с Викой папе скоро тоже станет невкусно?.. Как бы то ни было, оба брата, кажется, влюбились в нее.
Матюша изо всех сил старался, елико возможно, обелить и приукрасить перед девушкой суетную, соревновательную, полную веселого бреда мужскую жизнь их дома. Впервые размышляя о хрупкой природе человеческих отношений, он понял, что люди интересны друг другу лишь поначалу и, желая выглядеть лучше, чем есть, скрывают свои недостатки. Неприглядные края характеров обтачиваются не навсегда, рано или поздно наступает разоблачение. Разочарованные друг другом, люди могут отдалиться, если еще не привязались настолько, чтобы снисходительное взаимопонимание поддерживало их приятельство, как резиновый круг на воде. Как резиновый круг, способный сбалансировать товарищеский дрейф до закрепления настоящей дружбы.