ХУДОЖНИК. В них нет мести.
ПРОФЕССОР. Но мы с вами знакомы давно.
ХУДОЖНИК. К сожалению, господин Профессор, к сожалению. Из огромного моря фактов мы выбираем те, которые создали сами. Эти факты и есть наше обвинение и наше беспомощное алиби.
ПРОФЕССОР. Скорее обвинение, чем алиби. Но вам, господин Художник, нравится тусклый свет воспоминаний.
ХУДОЖНИК. Вы посторонний человек. Вы уйдете со своими проблемами, а я погружусь в свои. Главное, меня не беспокоит ваша жизнь, а вас не может беспокоить моя. Но вы видели, какими счастливыми глазами смотрела девочка, думая, что эта женщина жива.
ПРОФЕССОР. Да.
ХУДОЖНИК. А с чем приехали вы? Несколько лет назад… К старости кисть становится всё менее послушной. На меня работало имя, но краски уже сопротивлялись. Я клал один цвет, а ложился другой.
ПРОФЕССОР. Краски начали мстить?
ХУДОЖНИК. Это был внезапный кризис.
ПРОФЕССОР. Вы сказали — несколько лет назад…
ХУДОЖНИК. Да, сказал. В минуту творческой слабости рядом со мной оказалась Певи. Не понимаю почему, но я ей рассказал историю семьи Августа.
ПРОФЕССОР. Конечно, без лишних подробностей…
Профессор подходит к портрету Моны.
ХУДОЖНИК. Сначала судьба поступила слишком щедро — она соединила этих двух людей — женщину совершенной красоты и художника божественного дарования. Возможно, отец Августа не понял бы вечной тайны искусства, если бы рядом с ним не оказалась Мона, а красота Моны, наверное, растворилась бы в ежедневной суете, когда бы она вышла замуж не за Гения, а за обычного человека. Но, оказавшись вместе, они стали упреком советскому обществу, в котором главным законом была зависть… Гении в таком обществе обречены… Обречено всё совершенное… И он, и Мона были обречены за свое совершенство. Этот прекрасный портрет Моны Гений написал за несколько дней до своего ареста. Он написал его здесь, в моём доме…
ПРОФЕССОР. Почему вы его тоже не называете по имени?
ХУДОЖНИК. Нет, нет. Ни в коем случае этого делать нельзя. Мы с вами не знаем его настоящего имени. Это он так назывался, пока был среди нас… Я никогда не обращался к нему по имени. Я называл его только Гением. Даже в третьем лице. Если кто-нибудь звонил, спрашивал или говорили о нём… Я и теперь не могу произнести его имя. Мне даже кажется, что я этого имени и не знал. Я знаю, что он был Гением. Это я знаю, господин Профессор.
ПРОФЕССОР. Мне очень обидно, что портрет Моны висит в вашем доме…
ХУДОЖНИК. Не забирайте его, я вас умоляю.
ПРОФЕССОР. Вы всё еще ее любите?
ХУДОЖНИК. Не смейте, не смейте меня об этом спрашивать. Вы были лечащим врачом Моны, и это не позволяет мне думать о вас дурно… Послушайте, что было дальше… Певи училась на втором курсе консерватории. Она часто ездила за границу и очень хотела разыскать их сына.
ПРОФЕССОР. Видимо, Певи понимала, что вам одному не справиться со своей болью. Талантливые дети очень рано чувствуют, какое проклятие они унаследовали от родителей.
ХУДОЖНИК. У Певи странный характер. Она перед всеми чувствует себя виноватой, перед Виктором, передо мной, даже перед миром, потому что он сотворен так уродливо… Певи была уверена, что Август одинок и она сделает его счастливым… Два года она колесила и наводила справки о нем по всей Европе.
Слышится громкий заразительный смех.
Наступали каникулы — и Певи исчезала. Нашла она его в Америке, в Нью-Йорке, он заканчивал математический факультет университета.
ПРОФЕССОР. Мне трудно с вами говорить, как будто виноватым вы хотите сделать меня… Мне постоянно что-то приходится преодолевать в разговоре с вами… И всё-таки вам придется мне ответить на вопрос, почему всё это произошло…
ХУДОЖНИК. Я давно понял, что во все времена человек задает себе один и тот же вопрос. Но каждая новая эпоха отвечает на него всё с большей жестокостью.
Картина вторая
Иуда разговаривает по телефону.
ИУДА. Да… Он интересовался картиной «Кровавая паутина»… Они остановились в отеле «Националь»… В двадцать первом номере… Номер оплачен до пятнадцатого… Да… Каждое утро, в шесть он делает ей укол… Да… Они улетают в Америку пятнадцатого в 11.00… Художник ждет его прихода ночью… Если разрешите, я вам позвоню сам… (Вешает трубку.)
Картина третья
Весна. Утро. Кремлёвские часы бьют три раза. Художник стоит на балконе своей спальни и смотрит на Москву-реку. Часы Кремля бьют вторично.
ХУДОЖНИК. Значит, Мона жива… Минуту назад кремлёвские часы пробили три раза. Теперь они снова бьют, словно кто-то исправляет время. Или мне кажется, что его надо исправить… Москва-река… Даже её они умудрились превратить в сточную канаву…
К особняку подходят ВИКТОР, ЭСТРАДНАЯ ПЕВИЦА и ПИСАТЕЛЬ. Они пьяные. Виктор звонит в дверь. Он не хочет ждать ни секунды, пока ему откроют, и громко стучит в дверь.
ХУДОЖНИК. Виктор, не стучи. Всех разбудишь.
ВИКТОР. Доброе утро, отец.
ХУДОЖНИК. Доброе утро… Писатель, когда вы работаете?
ПИСАТЕЛЬ. Маэстро! Я живу!
ВИКТОР. Он прост, у него нет комплексов.
ЭСТРАДНАЯ ПЕВИЦА. Здравствуйте, папочка!
ХУДОЖНИК (Виктору). Кто это? Опять новая?
ЭСТРАДНАЯ ПЕВИЦА. Ах, я у тебя не первая?
Виктор стучит в дверь.
ВИКТОР. Черт возьми! Я уверен, что Иуда притворяется. Он не спит, он просто не хочет открывать.
ХУДОЖНИК. Не стучи.
ВИКТОР. Тебя я всё равно не разбужу никаким стуком.
ЭСТРАДНАЯ ПЕВИЦА. Папочка! А почему вы не спуститесь и не откроете нам дверь? Это было бы так восхитительно.
ВИКТОР. Тс-сс.
ЭСТРАДНАЯ ПЕВИЦА. Никаких «тс-сс». В тишине я плохо слышу. Вы слышали, папочка? Часы Кремля пробили дважды одно и то же время! Говорят, что когда заседала тайная вечеря апостолов, черт звонил в колокол, пока кто-то кого-то не предал и не зарезал. Интересно, кого это там в Кремле предали или зарезали. Но партийным монстрам не привыкать. Они только этим и занимаются. И всё-таки, зачем это они, папочка, часы переводят?..
ВИКТОР (стучит в двери). Сокровище, помолчи.
ХУДОЖНИК. Виктор! Что это значит?
ЭСТРАДНАЯ ПЕВИЦА. Папочка! У вас дома найдется бутылочка «Экстры»?.. Что вы молчите, папочка? У вас есть русский национальный напиток? Водка у вас есть, папочка?
ВИКТОР (колотит в дверь). Если Иуда не проснется, значит, у него вытащили ребро.
ЭСТРАДНАЯ ПЕВИЦА. Это именно тот случай, любимый. В нашей стране вытащили ребро из Иуды, а не из Адама. Иначе откуда бы появилось столько доносчиков. Папочка, правильно я говорю?.. Мы хотели переделать мир на манер Иуды?.. Любовь Иуды… Фу, как это отвратительно… Вдруг к тебе в постель залезает Иуда. Ты ему говоришь — не надо, не надо, Иудик! А он тебе говорит — надо! Ну, подумайте, папочка, где же тут нравственность?..
ХУДОЖНИК. Иуда идет.
ВИКТОР. Наконец-то.
ЭСТРАДНАЯ ПЕВИЦА (Художнику). Вы с нами выпьете чашечку кофе?
ХУДОЖНИК. Виктор, поднимись ко мне.
ИУДА (открывая дверь). Вы сказали, что взяли с собой ключи. Простите, я вздремнул.
ВИКТОР. Я успел их потерять. Но если бы твой библейский предок дрыхнул так же, как ты, сейчас не было бы проблемы концлагерей.
ЭСТРАДНАЯ ПЕВИЦА. Какой у тебя чуткий сон, Иудик!
ХУДОЖНИК. Виктор, я тебя жду.
ЭСТРАДНАЯ ПЕВИЦА. Вместе со мной? (Посылает воздушный поцелуй Художнику.) Сейчас я чуть-чуть пьяна. Но — чашечку кофе, и я могу повторить свою жизнь сначала!
Виктор и Эстрадная Певица вошли в дом. Иуда пока не закрывает дверь, ожидая, когда войдет Писатель. Но Писатель вдруг разговорился со знаменитым Художником.
ПИСАТЕЛЬ. Я не думал встретить вас так рано, маэстро!
ХУДОЖНИК. Я тоже. Что это у вас за книга?
ПИСАТЕЛЬ. «Власть примитива — феномен XX века». Бестселлер. Вся прежняя философия — это старьё, маэстро. Старьё!..
ХУДОЖНИК. Люди придумали, а справиться с этим не могут…
ПИСАТЕЛЬ. Что они придумали?
ХУДОЖНИК. Они придумали себя другими. Другими… Но они такие, какие они есть… Гойя, Брейгель, Босх — вот что такое люди. Какими их увидели эти художники… Но не Рафаэль, понимаете, не Рафаэль…
ПИСАТЕЛЬ. Маэстро, но ведь ваша юность…
ХУДОЖНИК. Почему вы всё время хотите узнать про мою юность?
ПИСАТЕЛЬ. Не знаю. Мне кажется, что я хочу что-то узнать про себя. А спрашиваю у вас… Всё надоело… Собачий лай, проволока, концлагеря, сумасшедшие дома, пули в затылок… Соловки, Катынь — повсюду раскапывают новые захоронения. Это же черт знает что. Словно это была не страна, а какой-то бандитский притон. Какую газету не откроешь… Всё надоело. Сколько можно.
ХУДОЖНИК. Можно. Они с этого начинали.
ПИСАТЕЛЬ. И это говорите вы?
ХУДОЖНИК. Боюсь, что у людей уже осталось мало времени, чтобы узнать подробности этой кровавой паутины, которую плетет примитив…