За день до этого в расположение сборной приехал Франсис, он застал меня в номере плачущим… Поэтому я говорю, что мне дорого стоил этот вызов в сборную. Когда все узнали новость о том, что Браво, Боттанис и я остались вне команды, очень немногие подошли ко мне со словами утешения – Луке, Толо Гальего… И больше никто. В этот момент они были слишком великими для того, чтобы тратить время на утешение какого-то паренька. Я не говорю, что они повели себя со мной плохо, но… Каждый хотел бы сыграть на своем первом мундиале, и каждый бы дорожил этим шансом. Кто должен был воспользовался заступничеством Менотти, тот воспользовался, кто полагался на Писсаротти – тоже. Все это очень легко понять; в футболе дела обстоят таким образом со «звездами», а я был всего лишь еще одним пареньком. Сейчас, по прошествии времени, все это кажется логичным. К примеру, то, как поступил Боттанис, мне не понравилось, но он решил остаться потому, что таков уж его характер. Я же не оставался там больше ни секунды; я уже не чувствовал себя членом группы. Лучше было уйти.
Но хуже всего мне было, когда я вернулся домой. Плакала моя мать, плакал мой отец, плакали мои братья и сестры. Мне говорили, что я был лучше всех, что мне не нужно переживать, поскольку я сыграю еще на пяти мундиалях… Но они плакали. В тот день, самый грустный в моей карьере, я поклялся, что возьму реванш. Это было самым большим разочарованием в моей жизни, которое поставило на мне свою отметину, которое я запомнил навсегда. Я чувствовал ногами, сердцем и умом, что я смогу им показать, на что я способен, и у меня впереди будет еще много мундиалей. То же самое мне сказал Менотти, но в тот момент я не понимал причин его решения. Так или иначе, чемпионат мира я переживал как простой аргентинец. Даже ходил на стадион. Я был на матче против Италии и на финале против Голландии. После него я забрался на фургончик моего тестя и отправился праздновать по всему Буэнос-Айресу. Я думал, что мог быть в команде и принести ей много пользы.
Когда я не попал в «список 22», потому что «был очень молод», я начал отдавать себе отчет в том, что это стало для меня чем-то вроде горючего для машины. Я завел мотор на полную мощность. Когда я искал реванша, то играл лучше. Через два дня после того, как эль Флако сообщил мне эту зловещую новость, я надел футболку «Архентинос Хуниорс» и вышел на поле: мы обыграли «Чакариту» 5:0, а я забил два мяча и организовал еще два… Я помню, что после одного из них ко мне подошел Пена, Угито Пена, выдающийся тип, пусть покоится с миром. Он положил мне руку на плечо и сказал мне на ухо: «Дьегито, если бы на мне не было этой футболки, я я бы отпраздновал этот гол вместе с тобой. Успокойся, мальчик, ты сыграешь на многих мундиалях и всем заткнешь рот».
Там, в «Архентинос» я научился тому, что бороться нужно с самого начала, бороться мальчиком против великих. Забыть о слове «вылет» для того, чтобы мечтать о чемпионстве. Мы начали подниматься, подниматься… Вопреки всему и вопреки всем. В чемпионате Метрополитано-78 мы финишировали пятыми, а я с 22 голами стал лучшим бомбардиром. В чемпионате Насьональ я практически не играл, но представившиеся мне возможности использовал полностью: в четырех матчах забил четыре мяча.
Тогда мы официально оформили наши отношения с Циттершпиллером. В это невозможно поверить: с того момента, как я пришел в «Себольитас» и по 1977 год, мы строили наши дела только на дружеской основе, не подписав никакой бумаги. Однако, времена менялись и дальше продолжать в том же духе было уже нельзя. Пришло время стать окончательно и бесповоротно профессионалами. Я хотел иметь рядом такого человека, которому можно было бы довериться, и он внушал доверие. На меня со всех сторон сыпались предложения: играть, рекламировать… Приглашение поступило даже из Англии: 1 040 000 долларов за меня и Карлитоса Френа. 1 040 000 долларов! В тот день, выходя из моего дома на улице Архерич, я, 16-летний, сказал 18-летнему Циттершпиллеру: «Головастик, я хочу чтобы ты управлял моими делами». Вот так все и началось. Он, оставив на втором курсе обучение на экономиста, отправился вместе со мной на юношеский чемпионат Южной Америки, проходивший в Венесуэле, в Каракасе, в 1977 году, который оказался полным провалом. Мы не были плохой командой, но чувствовали себя более одинокими, чем Адам в День Матери.
Когда закончился чемпионат мира в Аргентине, вспомнили и о нас. После победы Менотти сразу же решил заняться юниорами. Это была впечатляющая группа, возглавляемая маэстро Дучини: вратарь Серхио Гарсия из «Тигре»; Карабелли из «Архентинос Хуниорс», который ранее играл против «Себольитас» в составе «Уракана»; Хуанчи Симон и Гринго Сперандио из «Ньюэллз Олд Бойз»; Угито Альвес и Бачино из «Бока Хуниорс»; Хуансито Барбас и Габри Кальдерон из «Расинга»; Освальдито Ринальди из «Сан Лоренсо»; Пичи Эскудеро из «Чакарита Хуниорс»; Рамон Диас из «Ривер Плейта»; Пьяджо и Альфредито Торрес из «Атланты»; Флако Ланао из «Велес Сарсфилда»; Туку Меса… Мы проехали по всей стране, встречались с более сильными командами, громили их и собирали полные стадионы!
Я помню, как в ноябре 78-го мы обыграли «Космос» в Тукумане на премерзком поле, со счетом 2:1. Один мяч забил я, а другой – Баррера. В конце матча я обменялся футболками с Францем Беккенбауэром, который подошел меня поприветствовать.
эль Флако пообещал нам, что всегда будет с командой. И он сдержал свое обещание… Он сопровождал нас на юниорском чемпионате Южной Америки, который проводился в уругвайском Монтевидео и оказался чертовски трудным. Там мы завоевали путевку на чемпионат мира в Японию. Я был преисполнен гордости от того, что вошел в команду Менотти! Это было для меня высокой честью, потому что был убежден в том, что он являлся тем орудием, с помощью которого можно было вбить всем в голову то, что недостаточно считаться просто «достойными чемпионства». Я всегда рассказываю об этом: когда в 12-летнем возрасте Аргентинская футбольная ассоциация (АФА) внесла меня в свой реестр, я не видел ни одного Кубка мира, наши витрины для трофеев были пусты… Сейчас, слава Богу, у нас есть несколько, и эль Флако причастен к их завоеванию.
Итак, в Монтевидео мы начали свой путь. Разгромили Перу, сыграли вничью с Уругваем и Бразилией. Бразильцы нас зажимали… В перерыве мы собрались в центре поля, и Менотти сказал нам: «Будем делать то же самое, что и они!». И получился потрясающий матч! Негритята передавали друг другу мяч, така-така, добирались до нашей штрафной, били по воротам, и каждый раз мяч пролетал рядом со штангой. Мы тоже не упускали возможности обстреливать их ворота, которые «горели» после наших ударов. В итоге игра завершилась вничью 0:0, но мы оставили их за бортом розыгрыша, выйдя в следующий круг вместе с Уругваем и Парагваем.
В конце того Южноамериканского чемпионата, кроме результата, исполнилась и моя мечта, может быть, более важная: я наконец-то вывез всю свою семью на море. Мы провели несколько дней в местечке под названием Атлантида, в Уругвае, и там, на пляже, отдыхая так, как раньше могли об этом только мечтать, я попросил своего отца бросить работу. Ему было уже 50 лет, и он многое сделал для нас. Теперь пришла моя очередь.
Почти сразу же эль Флако стал вызвать юниоров в национальную сборную. Он готовил нас к следующему мундиалю, чтобы мы подошли к нему во всеоружии. Меня и Барбаса он выпустил против Болгарии, на поле «Ривера», в первом матче после чемпионата мира. Мы выиграли 2:1, после чего он повез нас в Берн на встречу с Голландией, посвященную какому-то празднику ФИФА или чему-то в этом роде. Он взял меня, но с тем условием, что если приедет Кемпес, я играть не буду… Я никогда не спрашивал «Тощего», никогда: поставил бы он меня в состав, если бы Марио все-таки приехал? Так или иначе, Кемпес не объявился, и на поле вышел я, против Неескенса, против Крола, против настоящей банды! Мы сыграли вничью 0:0 и победили в серии пенальти: один забил я, другой Барбас… Мы были молодыми, но чувствовали себя значимыми.
Настолько значимыми, что меня объявили не подлежащим продаже. Речь шла о том, что сделать для того, чтобы удержать меня в связи с предложениями, поступавшими из-за рубежа. Тогда же было заключено соглашение с компанией «Аустраль»: меня одели с ног до головы в ее цвета и разместили рекламу на футболке «Архентинос». Таким образом я продолжил играть… Если бы этого не произошло, я бы, наверное, задержался в Аргентине еще меньше; я и так играл слишком мало в своей стране. Тут же объявились «Puma», «Coca-Cola», «Agfa» и еще куча торговых марок, о которых я еще два года назад не имел никакого представления. Вскоре я сыграл еще один матч за первую сборную, в Риме, против Италии, после чего целиком посвятил себя достижению своей цели…
Когда мы наконец прилетели в Японию, то уже знали, что не можем проиграть. В частности, я, ведь мне предложили взять реванш за мундиаль-78. И в Японии я сделал это. На тот момент юниорская сборная была лучшей командой, за которую я выступал в своей карьере. Я никогда не получал такого удовольствия на поле! Тогда я считал это самой большой радостью в моей жизни, и, если не принимать в расчет моих дочерей, имея в виду одну лишь карьеру, то мне трудно найти что-то подобное… Как красиво мы играли! И за нами наблюдали все, а? Достаточно спросить любого аргентинца, что он помнит о той команде, и я уверен, что он ответит: «Это была команда сумасшедших. Мы вставали в четыре утра, чтобы увидеть ее по телевизору». Так оно и было: в течение двух недель мы заставляли всю страну подниматься в четыре утра.