МАТИЛЬДА (понимающе и участливо выслушивает весь рассказ Кьярины). Вы должны уподобиться ей, дорогой профессор. Синьорина Кьярина помимо того, что заботится о вашем будущем, опасается, что в конце концов потеряет все содеянное ею добро. Как говорится в поговорке: «Это дом мой, уходи домой».
КЬЯРИНА. А мы гоним прочь даже близких родственников лишь для того, чтобы впустить в него чужеземку.
ЛОРЕНЦО (вооружившись святым терпением, пытается ласково заставить Кяьрину понять его неоспоримые доводы) Но кто тебе говорит, что ты должна покинуть дом? Кьяри, сестра моя, постарайся понять и соразмерить собственные права с моими потребностями. Я ведь еще ничего не решил насчет брака с немкой. Я испытываю симпатию к этой женщине, и она, льщу себя надеждой, отвечает мне тем же. Но мы еще ничего с ней не решали. Я продолжаю говорить на эту тему для того, чтобы договориться с тобой в принципе. Неужели, по-твоему, я должен распрощаться с любой мыслью о женитьбе, иначе не найду ночью на тумбочке у кровати мозольный пластырь? Но это же нелепо, Кьяри, моя дорогая. Ты ни в чем мне не отказываешь, и мы живем в добром согласии… Но святое небо… я ведь человек из плоти и крови… Мне тоже нужно кое-что, чего не можешь дать мне ты…
КЬЯРИНА (ехидно) Конечно, развратную оргию я тебе не могу предложить.
ЛОРЕНЦО (примирительно). Послушай меня, между мною и немкой, а она, признаюсь тебе, прекрасная женщина, честная, умная, словом, мы понимаем друг друга… Короче между нами вполне могло бы возникнуть что-то серьезное, хорошее… И в таком случае разве мог бы я сказать тебе: «Кьяри, раз я собираюсь жениться, вот дверь, выматывайся»? Разумеется, кем ты была в нашем доме, тем и осталась бы.
КЬЯРИНА (бросив взгляд на Матильду, которая вторит этому намерению понимающим взглядом и улыбкой). Вы поняли, донна Мати? (внезапно взрываясь гневом) А я сожгу этот дом. Оболью бензином из канистры и уничтожу все. (И разражается рыданиями).
ЛОРЕНЦО. Ну, что, поняли что-нибудь? Да она сумасшедшая, поверьте мне. Донна Мати, она просто сошла с ума.
МАТИЛЬДА. Подождите, профессор. Синьорина Кьярина права. Ведь она и в самом деле могла бы превратиться в служанку этой немки.
АЛЬФОНСО (человек пятидесяти пяти лет, с острым и хитрым взглядом. Он занимается куплей-продажей предметов искусства. Отличное знание своего дела и ловкость, с которыми он ведет его, обеспечили ему спокойную жизнь и собственную квартиру рядом с Савастано, где он живет со своей женой Матильдой. Войдя, он обращается прямо к ней, несколько смущенно останавливаясь в двух шагах от двери). Ну, же, Матильда. Сколько можно ждать. Сижу с иголкой, воткнутой в рукав. Добрый день, профессор. Синьорина Кьярина, добрый день.
ЛОРЕНЦО (оправдывая Матильду). Извините, дон Альфо, ваша жена была так любезна…
МАТИЛЬДА. Раз я не вернулась дошивать пуговицу, значит, не могла (и принимается за пуговицу).
АЛЬФОНСО. Это я понял. Однако, ожидая тебя, упустил очень важное свидание (Взглянув на часы). Смотри-ка, уже половина одиннадцатого… Иди ищи его теперь…
МАТИЛЬДА. А нельзя ли ему позвонить?
АЛЬФОНСО. Это же посредники, Матильда, они появляются только, когда суп уже готов. И к счастью, ни в чем не разбираются. Нередко оказываются обладателями какого-нибудь бесценного антикварного раритета, даже не ведая, чего он стоит на самом деле.
Сегодня утром мне звонил Длинный Гвоздь — так зовут одного из моих многочисленных добровольных агентов… (Подражая заботливому тону, с которым тот предложил ему сделку рано утром по телефону) Дон Альфо, тут есть одно дельце для вас… Вы же знаете, что мне нравится… Серебряный сервиз, столовый, Людовик XIV, на сорок восемь персон. Если интересует, без четверти десять буду в кафе «Золотая чашка»… (к Матильде) Я потерял из-за тебя выгодное дело… Профессор мог бы возместить мне несостоявшуюся сегодня утром сделку… Обычно я совсем не покупаю картины XIX века. Когда речь идет о живописи, то со мной можно говорить только о XV, XVI и XVII веках (внимательно присматриваясь к одной небольшой картине). Однако вот этот ваш маленький Палицци, должен признаться, весьма и весьма привлекает меня. Профессор, давайте договоримся.
ЛОРЕНЦО. Дон Альфо, сегодня неподходящий для этого день… Припоминаю нескольких Палицци… (Во время разговора с доном Альфонсо ему явно пришла в голову какая-то мысль, и он продолжает уже в другом тоне). А знаете, скорее всего, мы так и сделаем. (Направляется ко входной двери).
КЬЯРИНА (с тревогой). Куда ты направился?
ЛОРЕНЦО (с иронией). Иду на улицу, но не для того, чтобы жениться на первой же встречной женщине, не беспокойся. Направляюсь в Морской порт. На этой неделе отходит «Сатурния», может быть, еще успею забронировать место.
КЬЯРИНА. Хочешь отправиться в Америку?
ЛОРЕНЦО (грубо). А что, если поеду в Америку, выберешь другой способ самоубийства? Я же говорю об этом уже целых две недели. Все давно оформлено, паспорт готов. Пока еще я раздумывал, но теперь все. Медлил с отъездом из-за немки. А теперь решил, что пошлю ей телеграмму, вот она и успокоится.
КЬЯРИНА (дерзко). Но я тоже хотела бы поехать в Америку… Каждый когда-нибудь да бывает там. Подумай как следует. Оставь все свои привычки…
ЛОРЕНЦО (в порыве отчаяния). Это ты оставь меня в покое! Оставь! Я хочу жить наконец без поджаренного перца, без цитрата и магнезии, без мозольных пластырей — хочу хромать! Я не женюсь, но я решил уехать (к Альфонсо и Матильде). Извините, увидимся позже. (Быстро уходит направо).
КЬЯРИНА. Только Америки не хватало. А ведь он, если окажется место, и в самом деле может уехать.
МАТИЛЬДА. И что же он там станет делать?
КЬЯРИНА. Ему прислали довольно выгодное предложение. И если он поэтому едет, так это действительно золотое дно.
АЛЬФОНСО. Какое-то время тому назад он говорил мне об этом. Более того, я даже посоветовал ему непременно согласиться.
КЬЯРИНА. Он должен реставрировать там старинные картины в доме одного миллиардера, который вот уже пять месяцев бомбардирует его письмами и телеграммами. Но Лоренцо и слышать не хотел об этом, к тому же и я всячески отговаривала его.
МАТИЛЬДА. Очевидно, после сегодняшней сцены…
АЛЬФОНСО. Я никогда еще не видел профессора таким расстроенным.
МАТИЛЬДА. Ты сидел дома и ждал, когда я приду пришивать пуговицу… А видел бы ты, что тут было! Не приди я вовремя, так синьорина Кьярина и в самом деле выбросилась бы из окна.
АЛЬФОНСО. Что ты говоришь? Как же так, ни с того, ни с сего, без всякой причины?
МАТИЛЬДА. Ах, Альфонсо, скажешь тоже! Разве может человек кончать с собой без всякой причины?
АЛЬФОНСО. Понимаю, что не может, вот и спрашиваю — почему?
МАТИЛЬДА. Молодец. Скажи лучше, что хочешь знать, почему она собиралась сделать такое, не копаясь в подробностях.
АЛЬФОНСО (смирившись). Да что там копать, Мати. Скажете причину, порадуете, а не скажете — вдвойне порадуете.
МАТИЛЬДА. Дело в том, что профессор, похоже, влюбился в одну немку и хочет на ней жениться.
АЛЬФОНСО. Ну так и что? Собрал бумаги и женился.
МАТИЛЬДА. Альфо, ты совсем уже поглупел.
КЬЯРИНА (как бы для того, чтобы придать важность своей персоне). А я? После того, как столько лет заботилась обо всех, прикажете теперь стать служанкой у счастливых новобрачных?
АЛЬФОНСО. Причем тут это. Ведь речь идет о вашем брате. Жена его будет вашей невесткой.
МАТИЛЬДА. Альфо, помолчи, ты ничего не понимаешь.
АЛЬФОНСО (обиженно). Прежде всего оставь дурную привычку занижать своими презрительными оценками интеллектуальные возможности других. Ведь у тебя есть именно такая привычка. «Он ничего не понимает. Он дурак. Он невежда». Выходит, одна ты у нас умная.
МАТИЛЬДА. Ну да. А до тебя дойдет только, когда серебряные статуи сами покинут монастырь. Неужели ты считаешь это возможным: после стольких жертв чтобы Кьярина позволила какой-то чужой женщине войти в дом и стать тут хозяйкой?
АЛЬФОНСО (примирительно) При некотором понимании с одной и с другой стороны…
МАТИЛЬДА (с иронией). Конечно, из любезности… Будь по твоему, так наш дом давно бы запрудили всякие родственники.