Над моей головой дышали с шумом, даже всхрапывали. С трудом я выбралась из оврага и… побежала. Подминая засохшие стебли, тот, невидимый, рванулся следом. А я… я неслась в темноте, забыв от страха всё на свете! И остановилась только, когда в лицо ударили колючие ветки той же самой сосны.
И знаете, что я тогда сделала?
Не снимая рюкзака, полезла по её ветвям и всё время не переставая светила фонариком. Подумала: а вдруг Борис Матвеевич вышел уже из Сайгатки на поиски и увидит мои световые сигналы?
— И он увидел? — быстро спросила Варя.
— Подожди. Тот, бежавший за мной, стоял теперь под сосной, всхрапывая и постукивая чем-то. А я всё светила и светила. И вот в темноте заплясало крошечное ответное пятно. Я запрыгала на ветке, мне хотелось крикнуть: «Ага, что, моя взяла?..»
— Это был дядя Борис Матвеевич?
— Да, это был он. И тогда я спустилась на несколько веток ниже и смело включила фонарик. Сперва я увидела острое ухо, потом блестящий глаз, потом чёлку… И я чуть не свалилась от радости. Под деревом стояла Боярыня, наша сайгатская лошадь! Она отбилась от стада, почуяла меня в поле и всё время шла сзади.
«Ого-го-го-го!» — кричал где-то Борис Матвеевич.
«Ого-го-го!» — отвечала я с дерева.
А Боярыня вдруг весело заржала…
— И потом вы втроём вернулись в Сайгатку?
— Да. Потом мы втроём вернулись домой. Борис Матвеевич, я и лошадь. Послушайте, девочки, а вы будете вспоминать меня, когда я уеду в Сайгатку?
— Будем, — сказала Варя. — Я-то уж, конечно, буду… Ой, поезд опять идёт, слышите?
Снова на чердаке
Наконец окончились занятия в школе, освободилась и бабушка Ольга Васильевна, работавшая завучем, и вся семья Бурнаевых переселилась в Овражки.
Вместе с Наташей на дачу приехала погостить её подруга Катя Воробьёва, по прозвищу «Тумба». Когда и кто прозвал так эту толстую, всегда спокойную девочку, не помнили даже в их классе. А она ничуть не обижалась. «Мне что? — говорила добродушно. — Пускай хоть светофором зовут. Пожалуйста».
С утра до ночи пропадали теперь девочки в лесу, у ручья, возле пруда. Варя иногда уносила в лес корзину со щенками, за которой с умильно встревоженной мордой трусила Муха, вываливала их где-нибудь в тени на поляне, и девочки с восторгом следили, как они кувыркаются в траве.
Щенки грелись на солнце.
Большеголовые, неуклюжие, они ползали, становились на разъезжавшиеся лапы, падали и подымались. Повизгивали, а один, упрямый и крутолобый, хотел даже тявкнуть и тут же свалился на спину, выставив белокожее брюшко. Разомлевшая Муха поддела его чёрным носом и яростно вылизала. Щенок затих, распластавшись и подрагивая кожей.
— А я говорю, этот мой, — упрямо сказала Варя.
— А по-моему, мой… — перебила Наташа. — У моего же глаза голубые-голубые!
— У них у всех голубые, — фыркнула Тумба. — Разве разберёшь?
— Нате, глядите! — Варя отняла у Мухи щенка, положила себе в подол.
Щенок потянулся, раскинул лапы и зевнул, обнажив фарфоровые зубы. Тогда Варя разжала ему челюсти и торжествующе показала девочкам неровные чёрные пятна на верхней челюсти.
— Ага, что, мой? Раз с пятнами — значит, злющий, а раз злющий — значит, мой. Мне как раз злющего надо.
— А мой добрый! — не сдавалась Наташа. — С голубыми глазами и добрый.
На опушке в кустах затрещали сучья, и на поляну выскочил Вадим. Вспотевшие вихры торчали у него на макушке. Нос и щёки были густо вымазаны пылью. Обеими руками он прижимал к животу большой исписанный лист бумаги.
— Глядите, секретарь Варькин идёт! — крикнула Тумба, оборачиваясь.
— Ну и что ж, что секретарь. И пускай секретарь, — сказала Варя.
Наташа с Тумбой встали и, как по команде, пошли прочь.
— Ну? — сурово спросила Варя подошедшего Вадима.
— Готово.
— Всё разобрал?
— Всё.
— Покажи.
Вадим покорно протянул Варе лист. Она взяла его и несколько минут внимательно изучала.
— А под нижними книгами ничего не трогал?
— Под нижними не трогал. Ты же не велела!
— И на дне не шарил?
— И на дне не шарил.
— Тогда пошли.
— А щенки?
— Пускай греются.
Варя осторожно перекатила из подола на траву своего щенка и встала. Вадим тяжело вздохнул и повернул за ней к дому.
…На чердаке было тихо и очень жарко.
От крыши тёк раскалённый воздух. Где-то жалобно пела запутавшаяся в паутине муха.
Варя по-хозяйски оглядела разложенные стопками вокруг сундука книги. Присела над ними и, сверяя, бесшумно зашевелила губами.
— Вот здесь наврал, — сказала она вдруг строго и сдвинула большие брови. — Должен быть железнодорожный справочник. А у тебя что?
— Наврал. У меня «Курс минера… минералогии», — виновато ответил Вадим.
— То-то же.
Наконец Варя чиркнула что-то на листе с перечнем книг огрызком карандаша и приказала:
— Теперь повернись.
— Зачем? Куда? — не понял Вадим.
— Вон в окошко гляди. И не оборачивайся, слышишь?
Вадим жалобно взглянул на Варю, но послушно встал спиной к сундуку. Однако изо всех сил скосил назад глаза.
Варя переложила оставшиеся в сундуке книги в сторону и достала из-под зелёной папки с оборванными тесёмками кожаный чехол с ножом. Чехол был уже вычищен и даже старательно зашит в одном месте. Потом Варя вдруг снова нагнулась над сундуком и задумалась.
— Теперь можно? — не вытерпев, робко попросил Вадим.
— Нет. Теперь-то как раз и нельзя.
Край зелёной папки был оторван, из-под него выглядывал кусок голубой, похожей на материю бумаги. Варя потянула его — бумага хрустнула, как накрахмаленная. Тогда Варя присела на корточки и вытащила из сундука всю папку.
Подёргала обрывок тесёмки и вынула из папки сложенный в несколько раз, потемневший на сгибах, большой голубой лист.
Расправила и расстелила его на откинутой крышке сундука. Лист был разбит на крупные клетки; вдоль кривых разноцветных полос бежали тонкие чёрные линии. Маленькие квадратики с цифрами и наполовину залитые тушью кружочки, как мухи, засыпали гладкую поверхность листа. В правом его углу стояла хвостатая стрелка, и над ней две буквы: «Ю» и «С». А поперёк листа красным карандашом очень размашисто было написано: «Возможны бокситы».
— Ох, — пробормотала Варя, — а вдруг как раз та самая… как её… яма?
Она снова взялась за папку и вытряхнула на крышку сундука несколько серых обтрёпанных тетрадей. Взяла одну, полистала и, закусив губу, с трудом прочитала на потемневшей от времени странице:
«…14 авг. с/г. Маршрут № 21. Ведётся от дер. Сайгатки на SW, 28 км в правом склоне оврага…»
Варя подняла голову.
— Вадимка, теперь повернись, можно, — быстро сказала она и смахнула со лба прядку волос. — Иди сюда. Понимаешь, мне кажется, я нашла… Ну-ка, бегом за Наташей и Тумбой! Скорее!
* * *А те в это время сидели на берегу ручья, свесив в воду ноги.
— Любит, не любит, плюнет, поцелует… — громко считала Наташа, обрывая белые лепестки у крупноголовой ромашки, — к сердцу прижмёт… Тумбочка, дорогая, как дальше, после «к сердцу прижмёт»?
— «К чёрту пошлёт». А потом опять «любит, не любит». Ты на кого гадаешь?
— Я ни на кого, я же просто так! — Наташа откинула голову и звонко засмеялась.
— А я на нашего физкультурника. Вот видишь, не пустит меня на спартакиаду. Второй раз «к чёрту пошлёт» получается.
— Ну да, не пустит, ты вон какая сильная, — с завистью вздохнула Наташа.
— Ой, я один маленький пропустила! — обрадовалась Тумба. — Давай сначала?
— Давай.
Обе замолчали, старательно обрывая лепестки. Они полетели в воду и поплыли от берега, как крошечные белые лодки.
— Наташка, а здо́рово, что занятия кончились! Наташка, я на будущий год из седьмого класса сразу в техникум буду подавать! В авиационный. Давай теперь погадаем, примут — не примут?
— Тебя-то примут, ты вон какая, — опять вздохнула Наташа.
От леса с другой стороны ручья вдруг отделилась и понеслась к тому месту, где сидели девочки, маленькая взъерошенная фигурка.
— Опять секретарь бежит, — сказала Тумба.
— Ага! Торопится.
— Не понимаю, почему он Варьку так слушается? Ходит за ней, как пришитый.
— Погоди. Он же к нам бежит и кричит чего-то! Может, что случилось?
* * *Бабушка Ольга Васильевна сидела в кресле у окна. На коленях у неё лежала газета, и ветер, пробираясь из-под занавески, тихонько переворачивал её. Вот он погладил бабушкины сложенные руки, дунул на седые волосы. Ольга Васильевна не шевелилась — она крепко спала.
В дверь постучали. Раз, другой. Потом дверь приоткрылась, и в комнату боком втиснулась Варя.
— Бабушка! — сказала она громким шёпотом.
Ольга Васильевна сладко всхрапнула.