А дальше было так. Как только Катька вошла в зал и подошла к «своей» картине, в противоположном углу, за большим цветком, вдруг вспыхнул огонь и побежал по стене. Пламя мгновенно распространилось по всему помещению, сразу повалил густой черный дым, стало трудно дышать. Катька схватила полюбившуюся ей картину, кинулась было к двери, но увидела, что огонь подобрался к мольберту с главным экспонатом выставки. Эту картину ей тоже стало жалко, она схватила и ее, но сразу две рамы в руках удержать было трудно, а огонь уже занялся у самого входа. Тогда она и нырнула в первую попавшуюся дверь и очутилась в подсобке. Другого выхода Катька не обнаружила, зато увидела раковину с краном, наваленные под ней половые тряпки и старые, исписанные холсты. В углу подсобки валялись испорченные акварели и какие-то картины. Девчонка захлопнула за собой дверь, но дым все равно проникал сквозь все щели. Чтобы хоть как-то обезопасить себя, Катька открыла кран и намочила все, что попалось под руку. Но сначала упаковала спасенные картины в большой полиэтиленовый мешок, прикрыла его мокрыми тряпками и потом сама улеглась плашмя.
Вот так и лежала она на холодном, покрытом кафельной плиткой полу и тихо шептала: «Только бы все обошлось, только бы все обошлось». И еще Катька думала о том, что будет с мамой, когда она узнает о том, что ее единственная дочь сгорела в огне или задохнулась от дыма. Но об этих своих мыслях она своим друзьям говорить не стала.
– Ладно, пошли отсюда, – дернул ее за руку Ромка.
Не успели они уйти, как в подсобку, шаркая ногами, вошла старенькая согбенная, тоже покрытая грязью и копотью, в надвитом на лоб платочке старушка с ведром, по всей видимости уборщица.
– Как тут мокро! И что вы здесь делаете?
– Тут наша Катька укрывалась и картины спасала, – пояснил Ромка.
– Чего? – переспросила уборщица.
Катька нагнулась, вытащила из-под тряпок мешок и извлекла из него обе картины:
– Вот они, не намокли даже.
Старая женщина пристально посмотрела на картины и перевела взгляд на девчонку:
– Так ты, значит, пряталась здесь от пожара?
– Ну да.
– Молодец какая. Героиня прямо. – Нагнувшись, уборщица стала собирать мокрые тряпки, а друзья покинули подсобку и пошли искать хозяина галереи.
– И как ты сумела все это проделать? И картины не замочить, и от огня спрятаться? – не переставал удивляться Ромка.
– Сама не знаю, – пожала плечами Катька. – Мне, конечно, себя было жалко, но и картины тоже. Все-таки они – произведения искусства. И еще я слышала, как охранник вызывал пожарных, так что надеялась, что все обойдется и меня спасут. Так и вышло.
Павел Петрович Богачев снова стоял на улице и отвечал на вопросы парня с фотоаппаратом и большим кофром на плече. Парень сфотографировал закопченную вывеску над входом и забежал внутрь помещения, а Ромка подошел к галеристу и сунул ему обе рамы:
– Вот, держите.
Богачев с недоумением оглядел картины да так и впился глазами в «Восход».
– Это же… Это же Полянская! Значит, она спасена?! Не сгорела? Ох, черт, все остальные ее не стоят. – Не веря своему счастью, он уставился на подростков: – Но как? Как это случилось?
– А это все она, – Ромка указал на Катьку. – Пришла, увидела огонь, схватила картины и спряталась с ними в вашу подсобку.
Богачев вернул Ромке картины, схватил Катьку за плечи, прижал к себе, отстранил и оглядел, как невиданное чудо:
– Но откуда ты здесь взялась? И почему это сделала?
Кокетливо покрутив носиком, Катька пожала плечами:
– Ну, я пришла, чтобы купить у вас картину воронежского художника, потому что вы сказали, что она недорогая, а мне она очень нужна. А тут пожар. – Она вывернулась из объятий Павла Петровича и указала на «Каменный мост»: – Сколько она стоит? Можно я прямо сейчас за нее заплачу?
– Бери так, – сказал Богачев. – Ты не представляешь, что для меня сделала!
Он забрал у Ромки «Восход» и, держа его перед собой на вытянутых руках, покачал головой:
– Ну надо же, нет худа без добра.
Откуда ни возьмись, появился парень с кофром:
– Вам что, удалось спасти картину?
Хозяин галереи радостно кивнул и указал на Катьку:
– Вот моя палочка-выручалочка. Если б не она…
– А вы откуда? – дернул парня за руку дотошный Ромка.
– Из «Новостей плюс», – охотно откликнулся фотограф. – Знаете такую газету?
– Еще бы не знать! У нас там друг работает, Андрей Гридин, – не без гордости объявил Ромка.
– Понятно, – кивнул парень и устремился к Катьке. Он обнял героиню дня за плечи и подвел поближе к вывеске. Со словами «Постой тут» он отобрал у Богачева «Восход» и вручил ей: – Держи-ка.
Катька прижала к себе картину, умудрившись при этом поправить челку и изобразить на лице самую ослепительную улыбку, на какую только была способна.
Фотограф отбежал, щелкнул пару раз, взглянул на то, что получилось, и покачал головой:
– Не так держишь.
Катька и впрямь держала картину изнанкой наружу. Фотограф перевернул картину, вручил ее Катьке снова, и солнечный свет с полотна брызнул навстречу яркой вспышке его фотоаппарата.
– Вот теперь хорошо, – одобрительно сказал парень и показал всем дисплей со снимками.
– Неплохо, – одобрил Ромка. – Так это что же, наша Катька теперь в вашей газете появится?
– Разумеется, – ответил фотограф. – Надеюсь, в ближайшем номере.
– Вот класс! Мы тебе, Катька, пришлем эту газету.
Но девчонка покачала головой:
– Зачем присылать, когда она у нас в Воронеже продается? Только я не хочу, чтобы моя мама меня в ней увидела и узнала, что я чуть не сгорела. Придется ее спрятать.
С озабоченным видом Катька достала из кармана зеркальце, чтобы посмотреть, как она будет выглядеть в этой самой газете в увеличенном виде и можно ли показать ее своим воронежским друзьям. И тут увидела свое лицо, сплошь в черных и разноцветных потеках, ахнула и опрометью кинулась назад в ту самую подсобку, где провела не одну страшную минуту. Лешка помчалась за ней. Катька в мгновение ока умылась, причесалась, мигом накрасила ресницы. При этом она причитала:
– Надо попросить, чтобы он сфотографировал меня снова! Прикинь, какой я буду на большом снимке? Этого ужаса допустить нельзя!
Подруги выскочили наружу, но парень с кофром уже ушел.
– Что же делать? – чуть не заревела Катька, оглядывая свою грязную, мокрую одежду. – Как его вернуть? Как теперь все исправить?
Лешка взяла ее за руку:
– Вернемся домой и позвоним в редакцию, чтобы они убрали всю грязь с твоего лица, только и всего. Идем скорее, чтобы ты успела переодеться до прихода наших мам.
Попрощавшись с Богачевым, друзья помчались в метро.
– Так отчего пожар-то случился? – спросил Ромка.
– Я не знаю, – ответила все еще расстроенная Катька.
– А я и спросить не успел. Ну да ладно. Главное, что все уже позади. – Снова оглядев девчонку, Ромка воскликнул: – А Катька-то наша и впрямь герой! Жанна д’Арк просто. Вернее, птица Феникс. Потому что Жанна д’Арк на костре сгорела, а Катьке нашей, как птице этой, огонь нипочем.
Домой друзья успели вернуться до прихода родителей, и Катька, быстро переодевшись, уселась звонить в редакцию газеты «Новости плюс», чтобы попросить парня с кофром сделать ее на фотографии как можно красивее. Но в редакции никого не застала – все давно разошлись.
– Смирись и забудь. Получишься плохо – никому не покажешь газету, только и всего, – утешил девчонку Ромка. – Не думаю, что у вас в школе все подряд лишь ее и читают.
На другой день друзья отвезли картину в подарок Дарье Кирилловне, чем тронули ее до слез. Все остальное время пребывания Катьки в Москве они гуляли по нарядной, праздничной Москве. А потом праздники кончились, и Катька уехала в свой Воронеж, договорившись, что летом они непременно увидятся снова.
Глава 4
РОМКИНО ТВОРЕНИЕ
По правде сказать, одетым в праздничный наряд городом любовались только Лешка с Катькой, когда вдвоем, когда с родителями, а Ромка в это время чаще всего оставался дома. Вооружившись кистями и красками, он творил. А когда кто-нибудь входил к нему в комнату, тут же отворачивал свое произведение к стенке и никого к нему не подпускал.
Лишь Катьке перед самым отъездом он позволил мельком взглянуть на холст. С одной стороны, из-за уверенности в том, что совершившая геройский поступок ради спасения чужой картины Катька должна с трепетом относиться ко всякому творчеству, а уж к его – тем более, с другой – он ее пожалел. Разве можно было допустить, чтобы она уехала в свой Воронеж, так и не увидев его картины?
Но потом, еще через несколько дней, вернувшись из школы, Ромка сам подошел к сестре и молча потянул ее в свою комнату. Там он торжественно сорвал с холста старую скатерть, которой укрывал его от посторонних глаз, и, не пытаясь сдержать собственного восхищения, прошептал:
– Ну и как? Клево, да? Ну скажи, разве хуже, чем у того же Малевича? Это, я тебе скажу, не супрематизм, как у него, а суперсупрематизм. А что, это идея! Я ее так, пожалуй, и назову: «Суперсупрематизм». Звучит!