Очень оживлен был Семеныч. Он уж забыл, что ночной гость, потревожив его, поднял его со сна; он был бодр и бойко поводил коротко стриженной, но отнюдь не лысой головою. И волосы его были еще не совсем седые, а местами заметно рыжели, в усах же и в бороде седины даже не было и заметно, а голубые глаза были очень остры; только губы предательски явно проваливались внутрь, и Семеныч ретиво выталкивал их речистым языком и облизывал, точно смазывал их изнутри.
И бубнил, как бубен.
Когда назвавшийся Петровым доел краюшку, он как будто тут только вспомнил, что чумарка его, как и кепка, насквозь мокра. Он стал стаскивать ее бережно с плеч, но так как она не лезла и трещала, то прикрикнул на Семеныча:
- Си-идит зря!.. Стаскивай потихоньку!
И Семеныч, хоть и метнул недовольно голубым глазом, все-таки помог ему высвободить руки из липких рукавов, а он взвесил чумарку правой рукой, сказал: "Не меньше - ведро воды в ней!" - и разостлал ее на плите очень аккуратно.
- Теперь чаю давай горячего: рубаху на себе сушить буду.
Рубашка у Ивана Петрова была красная, от мокроты почерневшая. Он ее отлепил кое-где от тела и добавил строго:
- Чего, горбатый, задумался? Говорю: чаю становь!
- Чаю не пьем: водичку! - встрепенулся Семеныч. - Водица у нас из колодца. Он хоть не настоящий колодец, считается только... Разве может быть настоящий в таком месте?.. Ну, впрочем, вода ничего.
- А я тебе сказал: чаю!
- Его, чаю-то, в лавках нету! - буркнул Гаврила.
- И в лавках нету, точно... У меня записано, с какого числа его не стало по случаю китайских войн.
Семеныч поспешно перелистал свою книжечку около огонька лампы и ткнул в одну страницу большим пальцем:
- Вот! Есть, а как же!.. "Чаю не продают... Декабря восьмого..."
Иван Петров оглядел поочередно всех трех стариков круглыми карими глазами, покачал точеной головой и сказал насмешливо:
- Вот злыдни-черти!.. Придется тогда рубашку снять... - Тело у него оказалось сбитое, литое, а грудь и руки щедро разукрашены татуировкой.
Семеныч поглядел на эти фигуры и сказал понимающе:
- Ага!.. По морям плавал?.. Поэтому на сухом берегу тебе неудобно.
- Теперь спать, - отозвался Иван Петров. - Ты, горбатый, можешь и край стола прокунять, а я ляжу.
Это обидело Семеныча.
- Почему это такое "прокунять"?
- Да так, ни почему, - ответил Иван Петров, разбираясь в подостланных лохмотьях на его топчане.
Он стащил свои грязные сапоги, поставил их под топчан в голова и лег.
Тут старики все трое подумали однообразно, что он потребует одеяло, и значительно переглянулись, но он сказал:
- Дай воды кружку!
Это было сходнее, Семеныч проворно набрал кружку воды из ведерка. Иван Петров напился и вымыл руки, не подымаясь, и сказал ему:
- Так-то, дед!.. У тебя счет письменный, а у меня умственный.
- Изустный, - почему-то поправил его старик.
- Пусть будет устный, - мне все равно... А теперь, чтобы все спали... Туши свет!
Семеныч шевельнул горбом, но прикрутил лампу и уж в темноте пробрался на топчан Гаврилы и прилег с ним рядом.
- Руки ему, как уснет, свяжем! - шепнул ему в ухо Гаврила.
- Э-э... такому свяжешь!.. Спи знай! - шепнул в его ухо Семеныч.
Иван Петров уснул тут же, как лег; за ним уснули и старики.
Зимою солнце вставало и здесь, на юге, над плещущим холодным морем поздно, как везде.
Уходил Иван Петров от стариков, чуть брезжило...
- Холодное помещение ваше, - говорил он, хмуро зевая. - Хоть бы одеяло, злыдни, догадались дать.
- Не имеем, - поспешно отозвался Семеныч.
- Эх, паршивая жизнь ваша, когда так!.. Собачья!.. Пенсию получаете?
- Считается, - ведь мы по крестьянству, - надел имеем... Какая же может быть пенсия еще нам?
Верка выглянула из своей конуры, но не залаяла на чужого, только чуть звякнула цепью и спряталась.
- Собака у вас умная.
- Собака наша - клад!.. Ежель кто прилично одетый заходит, только глазом его проверит и опять глаза закрывает, - сказал Семеныч. - Вот же и зверь, примерно будучи сказать, а все решительно понимает: раз ежель хорошо одетый, он не вор, не грабитель, - он спокойно себе кого надо найдет, поговорит об чем нужном и опять своей дорогой пошел... А как одежи приличной на ком не видит, на тех она брешет: выходи, смотри, кабы чего не спер: это таковский!
- Верка! Верка! - позвал ее Иван Петров, заглянув в конуру.
Собака не отозвалась.
Старики умывались около колодца. Все еще серое было кругом, невидное. Ряд молодых кипарисов, как солдаты в шеренге, купа миндальных деревьев, как стог сена. Поздно взошедшая щербатая луна еще светила чуть-чуть, и облака около нее мчались сломя голову к востоку, который еще не краснел, а чуть-чуть начинал белеть.
Иван Петров зевнул и хриповато сказал Семенычу:
- Что же, я чувствительность имею, я сознаю: какие люди хотя и очень старые, ну, если они себя соблюдают и на бумажку все выводят, они тоже жить еще могут... В тепле, в сухе и кусок хлеба непереводной... А нашему брату, хотя бы и молодому, - куда податься? Везде скрутно стало. Тут, говорят, не за мою память, людей тыщи кормились на перекопке, а теперь что? У кого какой кусочек земли есть, там и ковыряет.
- Ты - малый, силу имеющий... Тебе бы в артель куда на пристань груз тяжелый таскать, - вот куда, а не то что в земле возиться.
- Ну да, вот об том же и я думаю... Ну, прощай, дед... Может, еще когда зайду на ночевку.
Иван Петров протянул Семенычу руку, и только тут старик вспомнил, как не хотел входить к ним кто-то другой, и спросил:
- А товарищ твой спит в доме все или же ушел уж?
- Товарищ?.. Спит если, пущай продолжает, а ушел - с богом... Угу... места здесь дикие... Этим трактом через горы какая местность будет?
- А там степя пойдут... На Карасубазар дорога... на Феодосию... Степя ровные... А насчет товарища, стало быть, ты сбрехал?
- Может, и сбрехал... Так вот и вся жизнь наша идет: стесни-тельно и без-рас-четно!.. А горы же тут как?.. Не шибко высокие?
Присмотрелся Иван Петров к темневшей гряде гор и сам себе ответил:
- Ну, одним еловом, не Кавказ!.. С тем и до свидания...
И когда пошел он, Семеныч, зорко за ним глядевший, не захватил бы мимоходом лопату или кирку, увидел, что он прихрамывает немного на левую ногу, и сказал фыркающему у колодца Гавриле:
- Обманул он нас - один он был!..
- А я тебе что говорил? - вскинулся Гаврила. - Не говорил я тебе: связать его надо?
- Связать?!. На это ж надо силу иметь такого связать, - кротко вставил Нефед, вытиравший голое личико грязной тряпочкой.
А Семеныч только махнул рукой и, в одежде менее заметно горбатый, в ушатой шапке, семеня двинулся к безоконному дому посмотреть на всякий случай, нет ли там товарища Ивана Петрова.
Он обошел только нижний этаж, на верхний же по сомнительной лестнице не поднимался, да и незачем было подыматься: нигде не было грязных следов.
II
В этот день дождь начался часов с десяти утра и сначала шел мелкий, ленивый, так что Семеныч говорил о нем: "По-ден-щину отбывает!" Но к вечеру начал барабанить частый, крупный, спорый, и Семеныч, выйдя с объедками к Верке, сообщительно сказал ей:
- Ну, Верочка, этот уж начал сдельно работать... Поэтому, раз твой дом не дает течи, лежи себе спи!..
Но Верка залаяла яростно, когда совершенно стемнело и зажгли уже лампочку старики. От лампочки через дверь ворвалась на двор золотая, пропыленная дождем полоса, а в полосе этой показалась женщина и, подойдя, сказала Нефеду, который стоял в это время на пороге:
- Мир вам, и мы к вам!
- Та-ак... это... по какой же причине? - испугался Нефед.
- Так говорится... Пропускай, не стой в воротах, - видишь: шпарит!
Нефед попятился внутрь, и женщина появилась перед Семенычем и Гаврилой и сказала им певуче, но с хрипотой:
- Не ждали - не гадали?.. Здравствуйте вам!
Она была в плаще поверх теплой одежды. Мокрое лицо ее блестело, плащ тоже, и с него струилась вода.
Нефед закрыл дверь, Семеныч поднялся из-за стола, Гаврила сдвинулся с табуретки, на которой сидел, и опустил вниз длинные руки, соображая, стоит ли ему вытягиваться во весь длинный рост, или не стоит, и три старика разглядывали женщину, каждый про себя решая, учительница она, или агроном, или фельдшерица, или служит она в финотделе, которому оказалось так поздно и в такой дождь неотложное дело до них, живущих уединенно.
Но женщина отстегнула верхний крючок плаща, расстегнула пуговицы пальто и начала стягивать с себя то и другое вместе, а когда промокшее и прилипшее к платью пальто не снялось так быстро, как ей хотелось, она крикнула вдруг низко и совсем хрипло:
- Тяните, что ли, черти!.. Обращения с женщиной не знаете!
К этому добавила она более крепкое, такое, что Нефед кашлянул, Гаврила крякнул, а Семеныч протянул облегченно за всех:
- Ну, во-от!.. А мы-то думали, служащая власть какая!
И услужливо, но не торопясь, помог ей раздеться, предусмотрительно спросив:
- Ты одна или с тобой еще товарищ какой?