– Я, кажется, слышал, как он вышел из ванной, – говорит Хардин прежним тоном.
– Пойду пожелаю ему спокойной ночи. – Я выкручиваюсь из объятий Хардина и целую его в лоб.
В гостиной сразу замечаю, как странно смотрится одежда Хардина на отце, но, по крайней мере, сидит она лучше, чем я ожидала.
– Еще раз спасибо за одежду. Я оставлю ее здесь, когда буду утром уходить, – говорит он.
– Да все нормально, можешь забрать ее… если тебе нужно.
Он садится на диван, кладя руки на колени.
– Ты уже сделала для меня гораздо больше, чем я заслуживаю.
– Все нормально, правда.
– Ты гораздо более понимающий человек, чем твоя мама, – улыбается отец.
– Не уверена, что правильно все понимаю, но я хочу прояснить для себя ситуацию до конца.
– Все, чего я прошу, это немного времени, чтобы познакомиться немного с… ну, с моей взрослой дочерью.
Я натянуто улыбаюсь:
– Я бы тоже этого хотела.
Я знаю, он прошел долгий путь, и я не забыла его в ту ночь. Но он мой отец, и у меня нет сил его ненавидеть. Мне хочется верить, что он может измениться; я уже видела, что это возможно. Отец Хардина, например, полностью изменил свою жизнь, хотя Хардин так и не смог позабыть его тяжелое прошлое. Я видела, как изменился Хардин. А поскольку таких же упрямцев, как он, еще поискать, думаю, есть шанс и у моего отца, неважно, сколько горя он хлебнул.
– Хардин меня ненавидит. Чувствую, мне надо удавиться, чтоб ему понравиться.
У отца заразительное чувство юмора, я хихикаю.
– Да уж, это точно.
Смотрю в коридор и вижу мрачного парня в черном, подозрительно наблюдающего за нами.
Глава 4
– Выключи его, – стонет Хардин, когда будильник начинает греметь в темной спальне.
Шарю впотьмах в поисках телефона, наконец я бью пальцем по экрану, и неприятный звук прекращается. Сажусь на постели, и плечи тянет вниз под весом сегодняшней угрозы: решение университета об отчислении Хардина, возможность предъявления Зедом обвинений против него и, наконец, предполагаемая реакция Хардина на сообщение о том, что я хочу перебраться в филиал Vance Publishing в Сиэтле и что я хочу, чтобы он тоже туда поехал, хотя он во всеуслышание заявлял, что ненавидит этот город. Не знаю, что меня пугает больше. Когда я включаю свет в ванной и плещу холодной водой себе в лицо, то понимаю, что обвинения в нападении – самое худшее. Если Хардин окажется в тюрьме, я понятия не имею, что мне делать и что будет делать он. Даже мысль об этом вызывает у меня тошноту. Вспоминаю о просьбе Зеда о встрече и прокручиваю всевозможные варианты тем нашего разговора, особенно с учетом его фразы о «влюбленности по уши» в меня, сказанной во время нашей последней встречи.
Прижимаю висящее на стене полотенце к лицу и делаю глубокий вдох.
Должна ли я ответить Зеду или, по крайней мере, узнать то, чего он хочет? Может быть, он объяснит, почему он сказал Тристану про обвинения одно, а мне другое? Мне не очень удобно просить его не поступать так после того, как Хардин сильно избил его, но я люблю Хардина, а у Зеда были те же самые намерения, что и у Хардина в самом начале, – он стремился выиграть пари. Оба хороши.
Прежде чем успеваю хорошенько подумать о последствиях, я уже набираю эсэмэс. Я всего лишь пытаюсь помочь Хардину. Будь что будет, решаю я, нажимаю «Отправить» и переключаюсь на прическу и макияж.
Когда я вижу аккуратно сложенное одеяло на подлокотнике дивана, мое сердце стонет. Он ушел? Как мне с ним связаться…
Мягкий стук открывающихся полок на кухне возвращает меня к реальности. Войдя в темную кухню, включаю свет – и отец вздрагивает, с грохотом роняя ложку на кафельный пол.
– Извини, я старался вести себя потише, – говорит он, быстро наклоняясь.
– Ничего, все нормально. Я проснулась. Ты мог бы включить свет, – тихонько смеюсь я.
– Не хотел вас разбудить. Просто пытался сварить кофе; надеюсь, что ты не против.
– Конечно, нет. – Я ставлю кофейник и смотрю на часы. Через пятнадцать минут нужно разбудить Хардина.
– Какие у вас на сегодня планы? – спрашивает он с полным ртом любимых хлопьев Хардина.
– Ну, у меня сегодня занятия, а Хардина вызвали в ректорат на комиссию.
– На комиссию? Серьезно…
Я смотрю на отца, пытаясь понять, стоит ли ему рассказывать. Решив, что раз начала, то надо продолжать, я объясняю:
– Он подрался в кампусе.
– И из-за этого его вызвали на комиссию? В мое время бы погрозили пальцем, и все.
– Он разбил много вещей, дорогую частную собственность, и сломал парню нос.
Я вздыхаю, размешивая ложкой сахар в кофе. Мне сегодня потребуется много сил.
– Прекрасно. А из-за чего же была драка?
– Кажется, из-за меня. Он очень долго держался, но под конец не выдержал и… взорвался.
– Ну, я еще больше похож на него, чем думал прошлым вечером, – сияет отец.
Хотя мне приятно, что он тепло относится к моему парню, причина не очень достойная. Я не хочу, чтобы они сошлись на теме насилия.
Я качаю головой и проглатываю полкружки кофе, позволяя горячей жидкости успокоить расшатанные нервы.
– Откуда он? – Кажется, он искренне хочет получше узнать Хардина.
– Из Англии.
– Я так и думал, судя по акценту. Хотя я иногда путаю его с австралийским. Значит, его семья все еще там?
– Мать. Отец здесь. Он ректор нашего университета.
В глазах отца загорается любопытство.
– Глупо получится, если его отчислят.
– Очень, – вздыхаю я.
– Твоя мать его видела? – спрашивает он, зачерпывая большую ложку хлопьев.
– Да, она его ненавидит. – Я хмурюсь.
– Ненависть – слишком сильное слово.
– Поверь мне, в данном случае оно еще недостаточно точное.
Боль от мысли о разрыве с матерью сейчас кажется гораздо слабее, чем раньше. Не знаю, хорошо ли это.
Отец кладет ложку и несколько раз кивает.
– Она, может быть, несколько твердолобая, но она просто беспокоится о тебе.
– Ей не о чем беспокоиться. Со мной все в порядке.
– Она должна сама до этого дойти; тебе не нужно выбирать между двумя близкими людьми. – Отец улыбается. – Твоя бабушка тоже была не в восторге от меня – ее, наверное, и на том свете от меня перекашивает, как говорится.
Это так странно – через столько лет сидеть на кухне с отцом и трепаться за чашкой кофе и тарелкой хлопьев.
– Мне просто тяжело от того, что мы всегда были очень близки… настолько близки, насколько с ней это возможно, по крайней мере.
– Она всегда хотела, чтобы ты была такая же, как она; она была уверена, что ты станешь такой с пеленок. Она ведь неплохой человек, Тесси. Просто боится.