– Отставить атаку! Не задерживаться! – прозвучал вдруг приказ, отданный на латыни.
Неприятельские всадники мигом вложили мечи в ножны, натянули поводья и, попросту объехав сбившихся в кучку кавалеристов, ускорились и помчались галопом по дороге в сторону лагеря командующего.
– Ну ни хрена же себе… – выдохнул кто-то с нескрываемым облегчением. – Это ж надо, а? Они ведь могли всех нас перерезать.
В первый момент декурион в полной мере разделил чувства своего подчиненного и похолодел лишь потом, когда до него дошло, в чем тут дело.
– Грек… они погнались за греком.
И ведь догонят, как пить дать, догонят. Несмотря на солидную фору, плачевное состояние подопечного не позволит преторианцам гнать во весь опор, так что враги перехватят беглецов и расправятся с ними задолго до того, как те доберутся до спасительного лагеря Плавта. Проклиная и несчастного грека, и собственную злую судьбу, возложившую на него это злосчастное задание, декурион схватился за поводья коня, принадлежавшего раненому и все еще пытавшемуся вытащить из живота дротик бойцу.
– Отдай!
Лицо солдата было искажено болью, и приказа он, похоже, даже не слышал, поэтому декурион просто выдернул его из седла и вскочил туда сам. Боец, тяжело ударившись оземь, завопил от боли, древко дротика сломалось.
– Все, кто верхом, за мной! – выкрикнул декурион, разворачивая коня и направляя его вдогонку вражескому отряду. – За мной!
Он пригнулся, припав к гриве скакуна, стремглав рванувшегося с места, повинуясь командам нового всадника. Оглянувшись, декурион увидел, что за ним, отделившись от остальной команды, скачут галопом четверо воинов. Пятеро против восьми – не лучшее соотношение сил. Но зато, по крайней мере, дротиков у противника больше нет, а копье и щит дадут ему преимущество перед любым врагом, вооруженным только мечом.
Декурион гнался за неприятелем, исполненный холодной решимости посчитаться с этими незнакомцами, хотя разум подсказывал ему, что в первую очередь надо думать не о мести, а о спасении проклятого грека, из-за которого на него и обрушились все эти несчастья.
Дорога плавно пошла под уклон, и сверху он увидел врагов, скакавших галопом в трех сотнях шагов впереди. Еще дальше, опережая погоню примерно на треть мили, ехали преторианцы с греком, которого телохранителям все еще приходилось поддерживать в седле.
– Вперед! – бросил через плечо декурион. – Наперехват!
Не сбавляя хода, три группы всадников спустились в долину, пересекли ее и начали подъем по следующему пологому склону. Теперь лошади противника, мчавшиеся стремглав долгое время, начали уставать, и расстояние между ними и декурионом неуклонно сокращалось. Охваченный радостным возбуждением, он лупил пятками по бокам лошади и кричал ей в ухо:
– Вперед, детка! Скорее! Еще чуть-чуть!
Дистанция сократилась вдвое, когда отряд противника перевалил через очередной гребень и тут же пропал из виду, но декурион уже понял, что он и его люди перехватят недругов прежде, чем они настигнут преторианцев и грека. Оглянувшись, он воодушевился еще больше, увидев, что его эскорт не отстает и ему не придется схватиться с противником в одиночку.
Дорога снова шла под уклон, и впереди, всего-то в трех, может быть с небольшим, милях, уже показался гигантский правильный квадрат лагеря командующего: обширное пространство, обнесенное земляным валом с частоколом и заполненное великим множеством палаток, образовывавших сложный узор. Три легиона и несколько вспомогательных когорт, составлявших в совокупности около двадцати пяти тысяч вооруженных людей, собрались там, чтобы выступить в поход, найти и уничтожить армию Каратака и его союзников-бриттов. Впечатляющее зрелище, но декуриону было не до того, ибо все поле его зрения заполнили всадники, вдруг развернувшие коней и поскакавшие назад, ему навстречу. Останавливаться и ждать, когда его нагонят собственные бойцы, не было времени: он прикрылся овальным щитом и, выставив вперед копье, нацелил его острие в грудь ближайшего из противников. Миг – и он уже оказался среди них. Сила удара толкнула его назад, отдавшись болью в плече, пальцы не удержали древко копья, но сдавленный крик противника сообщил ему, что острие нашло цель. Вокруг, в круговерти плащей, конских грив и хвостов, уже вились враги. Удар меча обрушился на щит, клинок со звоном отскочил от выпуклой бронзовой накладки. Инерция пронесла декуриона сквозь гущу противников, и, натянув поводья, он тут же развернул коня, выхватывая по ходу дела свой меч. Крики и лязг клинков оповестили его о том, что подоспели и остальные кавалеристы.
Высоко воздев меч, декурион устремился в гущу схватки. Его люди дрались отчаянно, но врагов было вдвое больше. Отбивая удар одного противника, боец неизбежно открывался для другого, и к тому времени, когда подоспел командир, двое его людей уже истекали кровью на земле, рядом с воином, выбитым из седла копьем декуриона. Ощутив движение слева, он едва успел нырком уйти от клинка, который разрубил металлический обод его щита, да там и застрял. Декурион резко рванул щит, стремясь вырвать меч из руки противника, и в то же самое время взмахнул по широкой дуге собственным клинком, разворачиваясь врагу навстречу. Сверкнула сталь, глаза осознавшего опасность неприятеля расширились, и в решающее мгновение он отпрянул так, что острие меча лишь рассекло на нем тунику, слегка оцарапав грудь.
– Дерьмо! – выругался декурион, сжимая коленями лошадиные бока, чтобы сблизиться с врагом для ответного удара.
Желание покончить с этим противником заставило его забыть о других угрозах, и он не заметил спешенного воина, подбежавшего к нему сбоку и нанесшего колющий удар в пах. Ощутив удар, скорее толчок, чем боль, декурион оглянулся и увидел, как пеший противник отскочил с окровавленным мечом в руке. То, что это его кровь, декурион понял мгновенно, но заниматься раной времени у него не было: все его люди или уже пали, или умирали, в то время как из этого странного молчаливого отряда им удалось повергнуть лишь двоих. Эти люди сражались так, словно для этого и появились на свет.
Чьи-то руки вцепились в его щит, последовал рывок, и декурион, вылетев из седла, грохнулся на утоптанную дорогу с такой силой, что из легких вышибло весь воздух. Когда он лежал на земле, пытаясь вздохнуть и видя над собой лишь синее небо, между ним и солнцем вдруг возник темный силуэт. Было очевидно, что это конец, однако воин не захотел закрывать глаза. Губы его скривились в усмешке.
– Ну, давай, ублюдок, кончай.
Но смертельного удара не последовало: незнакомец развернулся и пропал из виду. Послышались суматошные возгласы, фырканье коней, топот копыт – и вдруг все это сменила торжественная тишина летнего дня, нарушаемая стонами валявшихся на траве людей, пробивавшимися сквозь равномерное жужжание насекомых… Декурион был поражен тем, что остался в живых, что неведомый враг пощадил его, когда он беспомощно лежал на земле.
С трудом набрав воздуху, декурион приподнялся и сел.
Шестеро уцелевших всадников возобновили преследование грека, и декуриона захлестнула волна горькой ярости. Он проиграл. Несмотря на все усилия и жертвы, неизвестные враги все-таки захватят свою добычу, и страшно подумать, что за выволочку устроит за это командование, когда он с остатками своего подразделения притащится в укрепленный лагерь когорты.
Неожиданный приступ тошноты и головокружения заставил декуриона опереться рукой о землю. Ощутив под ладонью влагу, он опустил взгляд и увидел, что сидит посреди лужи крови. Смутно осознав, что это его собственная кровь, он только сейчас вспомнил про рану в паху. Вражеский клинок рассек артерию, и темная кровь толчками выплескивалась на траву между его раскинутыми ногами. Он непроизвольно прикрыл рану ладонью, но кровь продолжала вытекать, просачиваясь между его пальцев. Стало холодно, и он печально улыбнулся, осознав, что выволочка от префекта когорты ему больше уже не грозит. Во всяком случае, в этой жизни. Декурион поднял глаза и сосредоточил взгляд на фигурах удиравших, спасая свои жизни, грека и его телохранителей.
Сложность их положения его больше не трогала. Они представляли собой не более чем смутные тени, маячившие где-то на грани угасающего сознания. Потом он упал на спину, уставившись в ясное голубое небо. Все отголоски недавней стычки стихли, слышалось лишь усыпляющее жужжание насекомых. Декурион закрыл глаза, отдаваясь теплу летнего дня и постепенно погружаясь в небытие.
Глава 2
– Эй, очнись! – преторианец тряс грека за плечо. – Нарцисс, приди в себя. Нас догоняют!
– Зря время теряешь! – бросил его товарищ, скакавший по другую сторону от грека. – На него рассчитывать нечего.
Оба одновременно оглянулись назад, туда, где на склоне кипела схватка.
– Или этот ублюдок очухается, или мы все покойники. Не думаю, чтобы те ребята на холме продержались долго.