Славянский «Физиолог» или средневековый европейский бестиарий, из которых исходил Аполлинер, были произведениями теологическими: в символической форме в них излагались постулаты христианского вероучения, и описание животных служило только поводом для морализаторства. Аполлинер (за спиной которого были и знаменитые «бестиарии любви», и «пастушеские календари», и стихотворные зарисовки средневековых натуралистов) по-своему насыщает эту многовековую традицию, главным пафосом делая столь свойственную ему как лирику печальную иронию, а вместо проповедника предлагая читателям Орфея, то есть поэта. Суть средневекового бестиария сводилась к формуле: свойство животного — символически-религиозное толкование — назидание. Формула Аполлинера: свойство животного — поэтическое толкование — ирония. Место теологии заступает поэзия.
Книжный вариант «Бестиария» Аполлинер снабдил собственными примечаниями — дал волю и фантазии, и насмешке и блеснул эрудицией, «обрабатывая» любимые свои сюжеты, связанные то с древним автором мистических книг Гермесом Трисмегистом и его философским сочинением «Пимандр» (Аполлинер пользовался известным в свое время переводом 1867 года Луи Менара; следы этого чтения — параллели, аллюзии, подхваченные мотивы можно найти в разных произведениях поэта), то с Розамундой, фавориткой английского короля Генриха II, и ее дворцом, «дворцом грез», который превратился у поэта в символ влекущего и недостижимого искушения.
Посвятил Аполлинер свой «Бестиарий» Элемиру Буржу, писателю, чьи книги он читал еще на школьной скамье и который со временем стал не только его старшим другом, но и почитателем его таланта: именно Бурж выдвинул на соискание Гонкуровской премии 1910 года книгу Аполлинера «Ересиарх и Кº».
11«Ересиарх и Кº» поступил в продажу 26 октября 1910 года — это был год повышенной творческой активности Аполлинера. Большинство рассказов, вошедших в книгу, печатались начиная с 1902 года в периодике, но, оказавшись под одной обложкой, обрели ту архитектонику, которая придала всей композиции неожиданное своеобразие.
Расположенные не по хронологии, а по тематическим гнездам, все двадцать три рассказа были разделены на несколько циклов, объединенных одной идеей — идеей отступления от канонов, будь то религиозные догматы, установления общественной жизни или нормы морали и нравственности. Фактически уже в название книги было вписано ее главное слово: ересь, а герои новелл — это целая галерея отступников, еретиков, оспаривающих принятые истины.
В прозе Аполлинер, как правило, исследовал и описывал прежде всего незаурядные движения души, неожиданные поступки, нередко приводящие к трагическим последствиям.
И здесь, в «Ересиархе и Кº», автор ведет читателя по кругам своего ада. Не случайно в прологе книги — в новелле «Пражский прохожий» — возникает Вечный Жид, Исаак Лакедем: он дает автору свои уроки, показывая ему оборотную сторону той жизни, которая затем становится предметом изучения самого прозаика. Теперь уже мы, читатели, идем за ним по этим кругам. Сначала в цикле рассказов, связанных с католической верой, с экзотическими отклонениями от ее правил и обрядов («Святотатство», «Латинский еврей», «Ересиарх», «Непогрешимость»). Проблемы крещения (которая волновала Аполлинера еще в «Гниющем чародее»), греха и покаяния сплетены здесь в один узел, а в христианстве и иудаизме важны и привлекательны не носители веры, а бунтовщики против постулатов церкви и исследователи религиозных парадоксов. Точно так же, как в цикле из трех небольших новелл, объединенных одним названием «Три истории о Божьей каре», и в примыкающем к ним рассказе «Симон волхв» важна прежде всего «мораль наизнанку», которая оборачивается ядовитой пародией на само представление о грехе и искуплении. Аполлинер рассматривает церковь как институт подавления свободы воли, и в их столкновении явно отдает предпочтение последней.
«Этнографические» новеллы («Отмыка», «Чево-вам?», «Роза Хильдесхайма, или Золото волхвов», «Пьемонтские пилигримы») — новый цикл, в котором представлены выразительные и подчас трогательные сцены из современной автору европейской жизни. И если в первом цикле был важен доведенный до гротеска религиозный пафос, то здесь в не менее преувеличенном виде подаются бытовые истории, в которых, как говорил Андре Бретон (имея в виду прежде всего «фантазию» из жизни южной Бельгии «Чево-вам?»), «сверхнатурализм нашел свою формулу».
Следующие четыре повествования (отметим эту двойную четырехкратность: четыре цикла по четыре рассказа в каждом) — «Исчезновение Оноре Сюбрака», «Матрос из Амстердама», «История одного добродетельного семейства» и «Салфетка поэтов» — представляют нам Аполлинера как мастера детективной фантастики; реальная жизнь, скрупулезно описанная в этих рассказах, дается всего лишь как фон самых невероятных и занимательных событий. Так же как и последний в книге цикл — «Лжемессия Амфион, или История и приключения барона д’Ормезана» — представляют нам сверхчеловека в обычных обстоятельствах; именно в «Ажемессии Амфионе» впервые разработаны темы «бытовой фантастики», укоренившиеся в литературе XX века, а одна из новелл — «Осязаемость на расстоянии» (написанная задолго до введения самого понятия телепортации в 1931 году) — непосредственно предшествует, например, рассказу Марселя Эме «Сабины», превратившего этот сюжет в явление высокой литературы.
Герои Аполлинера — это изобретатели новых наук и искусств; автор нередко варьирует одни и те же сюжеты, стараясь до конца доиграть, додумать, дорассказывать свои истории. Эпизоды и персонажи перекликаются друг с другом, полифония становится объемной, свет и воздух сталкиваются друг с другом, как на полотнах импрессионистов. Время замедляется и, словно стрелки на часах «еврейской Ратуши» в «Пражском прохожем», идет вспять.
Таким образом, три мира — реальный, литературный и фантастический — переплелись в прозе Аполлинера, который действительно предстал в «Ересиархе и Кº» великолепным рассказчиком, что и дало повод писателю Элемиру Буржу, в то время члену Гонкуровской академии, представить эту книгу на соискание Гонкуровской премии.
«Ересиарх» провалился. Премию получил прозаик Луи Перго. Однако внимание Буржа к литературной судьбе Аполлинера осталось в посвящении, открывавшем «Бестиарий»: Аполлинер всегда был чуток к дружескому участию — не случайно он посвящал стихи только близким друзьям и любимым женщинам.
12Если «Ересиарх и Кº» аукнулся много лет спустя в европейской прозе, то «Бестиарий» породил множество подражаний у поэтов (и не только французских), открывавших вслед за Аполлинером «человеческую» метафорику своих собственных зверинцев, а Франсис Пуленк (написавший в общей сложности три с половиной десятка мелодий на стихи Аполлинера) положил на музыку многие четверостишия из этой первой поэтической книги Аполлинера. Композитор вспоминал голос поэта — «такой своеобразный, полуироничный, полумеланхоличный». Это был голос певца уходящей любви, уходящего времени. Это был «тот неизъяснимый оттенок голоса, который заставляет трепетать наше сердце», как писал о прямом предшественнике Аполлинера — Верлене — Максимилиан Волошин.
«Голос чародея», — говорила Мари Лорансен.
Они познакомились с легкой руки Пикассо в 1907 году. Ей — двадцать два, ему — двадцать семь. Она художница и немного поэтесса, за его плечами крах сумасшедшей любви к англичанке Анни Плейден, уже значительный опыт работы журналистом и критиком, первые и серьезные публикации стихов и прозы. Они пробудут вместе пять лет, которые окажутся, возможно, наиболее существенным временем в жизни поэта, временем подготовки самой значительной книги Аполлинера — «Алкоголи».
«Алкоголи» вышли в апреле 1913 года. А за несколько месяцев до того — соответственно в декабре и ноябре 1912 года — были опубликованы два его стихотворения, открывшие дорогу новейшей поэзии: «Зона» и «Вандемьер». Работая над композицией «Алкоголей», поэт именно этими стихами начинает и завершает книгу, обрамляя будущим прошлое. Вслед за «Зоной» он помещает «Мост Мирабо», увидевший свет в феврале 1912 года. Это был знаменательный зачин. Первым шло грядущее, вторым — прощание с ушедшим; шли «рука об руку, лицом к лицу», как герои «Моста Мирабо».
Открывая «Алкоголи», Аполлинер использует прием обратной перспективы: за «Мостом Мирабо» он помещает «Песнь несчастного в любви» (опубликованную в мае 1909 года), затем «Безвременник» (ноябрь 1907), «Дворец» (ноябрь 1905) и снова возвращается к настоящему, посвящая стихотворение «Сумерки» «мадемуазель Мари Лорансен». Плавание по волнам времени и памяти начинается именно с «Моста Мирабо», трагического прощания с Мари, с чувства, растворившегося во всей книге и вобравшего в себя горькую память о всех прошлых отвергнутых Любовях, о всех тех, кто подобно Линде, героини «Любовных диктовок», могли сказать: «Я думаю, он очень горд и много страдает, видя, что я не могу ему ответить на это чувство…»