— А где расположен дом? — спросил кто-то.
— Рядом с вокзалом, недалеко от училища. Можете сходить посмотреть.
— Тот, который с силачами?
— Не с силачами, а с атлантами.
— Вот домина! На зависть каменщикам…
Вопросов больше не задавали. Все зашевелились, и Долгановский жестом потребовал внимания. Долгановский был с модной шкиперской бородкой, рыжевато-темной, с сединами по краям.
— Виктор Петрович, как обычно, поделился с вами мудро и обстоятельно. Разговор его надо понимать так: в любой профессии надо сделаться профессором. Здесь нужна сметливость каждого и слаженность группы в целом.
Стоило объявить Долгановскому о конце беседы, как Игорь метнулся к выходу, понесся через двор к трамвайной остановке. Деревья только начали распускаться, и, как бывает в эту пору, разом похолодало. Мила ждала на противоположной стороне, и он радостно замахал ей, а потом и побежал через улицу.
— Извини, еле вырвался…
— Случилось что?
— Да нет. Отец твой рассказывал о практике. Целое лето работать будем. А там и распределение: кого куда…
— Меня тоже не отпускали. Мать зубрить велела. Едва уговорила ее. Обещала скоро вернуться.
Мила стояла перед ним в легкой шерстяной кофте. В прохладную погоду она обычно любила ходить в кино. Он и сам не отказался бы посмотреть фильм, но в кармане пугливо позвякивала медная мелочишка. Присланная матерью трешница быстро поистратилась, а лишних денег, как он помнит, у родителей никогда не водилось. Не было их пока и у Милы, и у пэтэушника Игоря Божкова.
— Знаешь, где мы будем проходить практику? В доме у вокзала, — показал он рукой на площадь. — А потом и в других местах, какую-то школу штукатурить в сельской местности…
Рассказывая о практике, он отвлекал девушку от киношных намерений, боясь, чтобы она не вспомнила и не предложила бы пойти на ближайший сеанс.
— А мне после школы в медицинский поступать. Я тебе рассказывала как-то. Я бы лучше работать пошла, а мать считает, что я ветреная, за это время забуду все.
— Хочешь, тот дом посмотрим?
— Холодно… — поежилась девушка. — Да и что смотреть? У меня там знакомые жили…
Смотреть пока действительно было нечего: дом закрывали строительные леса. Бродить по нему вряд ли и разрешалось. Интересней вокзал посмотреть, в нем, по крайней мере, тепло, суетно, оживленно.
В зале ожидания Игорю доводилось бывать не однажды: отсюда он ездил пригородными поездами к себе домой. В последнее время поездки откладывались: каждый свободный день, каждый час он проводил с Милой. Если не встречал ее неделю, грустнел, терялся в городе, где кроме этой девушки пока не имел ни друзей, ни знакомых.
— Ты знаешь такую игру — «Кто куда едет»? — спросила она. — Не слышал? Это я ее придумала!
— Расскажи.
— Ты подходишь, скажем, к кому-то и спрашиваешь: куда он едет? Тебе отвечают. И если угадал, получаешь очко. А потом и награду.
— От кого?
— С кем играешь. Ну, как мы с тобой.
— А, понятно: либо ты мне, либо я тебе, так?
— Совершенно верно! Ну что, согласен?
— Согласен! — Игорь прикинул, что мог бы он подарить в случае проигрыша. Из того, что водилось в его пэтэушной тумбочке, вряд ли возможно: мыло, зубная щетка, паста, ручка, тетрадки, учебники — все не для подарка. Была еще книжка стихов, привезенная из дому, но книг, как успел убедиться он, у Милы столько, что и не в каждой библиотеке отыщется. Шоколадку разве, когда деньги будут.
Она по-прежнему время от времени зябко поводила плечами. Вокзал был рядом, но и этого короткого пути достаточно, чтобы простыть и без того часто болевшей Миле. Спохватясь, он снял свой форменный пиджак и, не мешкая, накинул ей на плечи. Она с готовностью запахнулась в него и стала похожа на высокого, тонкого ребенка.
— Значит, на вокзал? — переспросила она, благодарно взглянув на него. — Я, к примеру, спрашиваю троих едущих. И если одного из них угадываю, приз за тобой, идет?
— Вполне.
— И еще. Ты об этой игре в училище не рассказывай. Пусть она будет для нас двоих. Хорошо, Игорь?
— Будь спокойна. — Про себя он прикинул, что если и проиграет, то занять на приз можно в училище, у своего же мастера Юрия Щербакова.
Просторный зал был шумным и оживленным. К вокзалу только что подошел пригородный поезд, и через высокую переходную лестницу заспешили прибывшие. Игорь и Мила посторонились, пропуская их.
Здесь, в вокзале, Игорь отчетливо ощутил: не может он подходить к незнакомым людям да еще спрашивать, куда й зачем они едут. Он стеснялся скорее не того, что этих людей не знал, а что был в форме, обязывающей его достойно вести себя. Закрадывалось сожаление, что согласился на игру с бухты-барахты, но передумывать и отменять ее было поздно. Мила пошла по залу, а он присел на скамейку и опустил голову.
Игорь не видел, как в зал ожидания нерешительно вошла пожилая женщина, поставила на край скамьи, почти рядом с ним, обшитую, материалом обтянутую кошелку, утомившую ее, пока поднималась она вверх, а потом спускалась вниз по лестнице. Встряхнула онемевшей от тяжести рукой, огляделась. В городе уже некогда будет рассуждать и взвешивать, там захлестнут ее дела, ради которых она и приехала.
Почему выбрала Мила именно эту женщину? Вероятно, из-за того, что женщина шла последней и задержалась у крайней скамьи возле самого выхода. Дальше в глубине зала сидели, лежали, дремали, говорили ждущие поездов, пробиваться к которым не так сподручно, нежели к человеку, оказавшемуся как раз у тебя на дороге. К таким легче подойти, отвлечь, и они никогда не обидятся за отнятое тобой время. К ним притягивает доступность и простота.
Женщина оглядела зал, как бы ища в нем знакомых, и одновременно поправила выбившиеся из-под платка седые волосы над обветренным лицом, подтянула концы платка. Ее привычные и простые жесты виделись одной Миле. Игорь Божков сидел, будто прикованный к месту, и напряженно ловил разговор Милы с приезжей:
— Куда вам ехать?
— Я, дочка, уже приехала, — просто ответила женщина.
От ее голоса Игорь побагровел от головы до пят. Но некоторое время он еще вслушивался с нахлынувшим стыдом в затеянную Милой игру.
— У меня тут, дочка, сын учится. Не знаешь, где строительное училище?
— ПТУ?
— Оно и есть. Писал, что от вокзала недалеко.
— Надо вам выйти на площадь… Потом пройти на улицу Щорса или на трамвае одну остановку проехать. Сойдете — и перед вами будут как раз ворота училища.
— Спасибо, дочка. Спасибо, милая!
Игорь рванулся к женщине, словно боясь, что она уйдет раньше, чем он подбежит к ней.
— Мама!.. Как ты здесь?..
Давно копившаяся радость выплеснулась мгновенно. Не окажись Милы, Игорь Божков расплакался бы: так горяч был ком, подступивший к горлу. Они расцеловались, мать и сын, и мать улыбнулась, глядя то на сына, то на растерявшуюся девушку. Виновато ей улыбнулась и девушка. Мать поняла, спохватилась и вспомнила, что перед ней — дети: сын и его девушка.
— У меня тут гостинец, — сказала она, показывая на кошелку, — пирог и курица.
Игорь взял из ее рук кошелку, и они пошли к буфету. И курица, и пирог были еще теплыми, и Игорь подмигнул заговорщицки Миле. В углу буфета оказался незанятый столик, на нем и разложили привезенное. Игорь с зажатым в руке трояком занял в буфете очередь.
— Тебе, мама, что брать?
— Ситро купи, сынок.
— А тебе?
— И мне тоже, — сказала Мила.
— Что же ты не писал, сынок?
— Некогда было, мама…
Мать вздохнула и пристально взглянула на Милу и Игоря.
2
Таких домов, со скульптурами, было в городе два. Два одинаковых дома, стоящих окно в окно с двух сторон улицы. Они были как бы вокзальными воротами города.
До практики ребята толком не знали, какой дом отведут им. Хотя училище и располагалось неподалеку, но как-то не верилось, что штукатурить такой дом разрешат практикантам. Каменщиков, когда сошел снег, послали в колхоз возводить коровник. Смех — строить коровник!.. Штукатуры волновались, боясь, как бы не отправили и их в тот самый колхоз, откуда были Игорь Божков и Антон Камышкин. И скотный двор строился каменщиками за оврагом, как раз вблизи деревни.
Зимой, по нескольку часов в неделю, их группа бросала ковшом и кельмой поверх дранок «учебную» глину. Она заменяла раствор. Но штукатуров оставили в городе, и теперь все с нетерпением ждали тепла, весны и настоящей работы. Как же хотелось увидеть с высоты стройки город, заглянуть за его черту, откуда еще недавно наплывали в скверы и площади волглые предвесенние ветры. Они обдували застрехи крыш, пахли капелью, подтаявшим снегом и низовой водой в тальниках подле речек.
Древний город таил в себе притягательность. О работе здесь Игорь мечтал. И хотя практикантам надлежало набивать пока только дранку на деревянные перегородки, они все равно гордились, что именно им выпало счастье восстанавливать былую красу. Отделывая квартиру, Игорь потом не раз думал о тех, кто жил в этом удивительном доме вблизи вокзала. Из окон было видно вокзал, поезда, просматривались сосны на Юрьевой горке за железной дорогой. Знали люди, где строить город!