— Я не сумель помогайт. Нушен пастор, а не токтор.
Через две недели после похорон Степан спросил Никиту:
— Как жить думаешь, племянник?
— А и сам не знаю как, дядя Степан.
Ваганов не спеша вытянул за шнурок расшитый кисет, не торопясь свернул цигарку, закурил. Как всегда с первых затяжек зашелся хриплым кашлем. Прокашлявшись, посмотрел на молодого Плетнева.
— К делу пора приучаться. Песок возить — тоже, конечно, работа, только на этом далеко не ускачешь. Женишься, детишки пойдут. А чем кормить станешь? То-то. Насмотрелся, поди, на мое житье? Вот и тебя ждет такое, — и неожиданно закончил: — Хочешь ко мне в артель?
Никита удивленно вскинул густые брови. Ваганов наклонился к нему.
— По весне в такое место пойду, что, бог даст, с пустыми руками не вернусь. Давно разведал. Ты мне не чужой. Еще Филата с Никанором возьмем да Соловья. Мужики работящие.
Степан отодвинулся и снова задымил цигаркой.
— Как думаешь?
— Я что же, дядя, не против.
— Ладно, коли так. О чем говорили сейчас — никому ни слова.
Ваганов поднялся, похлопал Никиту по широкой спине.
— Я теперь тебе вместо отца. Потому слушай меня во всем.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Когда в низины ринулись первые вешние ручьи, Степан стал собираться в тайгу. Было еще холодно, кое-где лежал снег, большие лужи ночами покрывались толстой коркой льда.
Вечером пришли Филат Каргаполов, Никанор Чупин и знаменитый зареченский певец Василий Топорков, прозванный Соловьем.
Каргаполов — старик с длинной седой бородой и живыми умными глазами. Несмотря на свои шестьдесят четыре года, был он крепок, ходил не согнувшись, имел редкостную силу: шутя гнул подковы, пудовыми гирями играл, как мячиками. Опытный старатель, он не раз находил золото, но деньги у него не держались. Разбогатев, быстро спускал нажитое и опять отправлялся в тайгу.
— Не люблю скопидомов, — говаривал Филат. — Никогда им не был и быть не желаю. Деньги — дело наживное. Для чего их копить, коли не пользоваться?
Если фартило, Каргаполов покупал себе и домочадцам новую одежду, разную утварь, а на оставшиеся начинал гулять. Приходи тогда любой к Филату, никому не откажет, напоит и накормит.
— Детям бы приберег, непутевый, — укоряли его. — Дочери уже заневестились и парнишка подрастает.
— Еще чего, — хмурился старик. — Я детей не обижаю, а на готовое пусть не надеются. Мои-то родители, не тем будь помянуты, мне одну рубаху оставили, и ту в заплатах. Сам учился наживать. Пусть и они так. А дочерей моих нечего трогать. И лицом удались, и руки у них золотые, и характеру доброго. Найдется хороший человек — бери как есть, а нет — и не надо.
Никанор Чупин — красивый мужик, — с Вагановым сошелся случайно: Степан подобрал его на улице пьяного и избитого до полусмерти отчаянными приисковыми парнями. Не могли парни простить Никанору, что он пришелся по сердцу зареченским девчатам.
Василий Топорков, или Соловей, был родом с Волги. Там у него осталась семья. Прослышав, что на Урале золото гребут лопатами, Василий приехал в надежде разбогатеть. Шел ему сороковой год, а казался он много старше. Но когда Топорков пел, лицо светлело, глаза лучились, морщины разглаживались. Летом Василий работал со старателями, а зимой жил у знакомых, был неизменным гостем на всех свадьбах и других празднествах.
Когда все собрались, Ваганов заговорил:
— Значит, так, мужики. Выходить пора: земля подошла, кайла возьмет. До места доберемся — и совсем подоспеет.
Через день артель ушла в тайгу. На двух лошаденках везли лопаты, кайлы, топоры, ковши, мешки с хлебом и крупой и другую поклажу. Степан вел артель в Глухой Лог. Еще осенью он напал на хорошие знаки и сделал заявку. Глухой Лог — место отдаленное, вокруг болота, горы, покрытые темным ельником. Ваганов знал хорошо эти места. К вечеру второго дня встретили небольшой ручей. Степан осмотрелся и уверенно сказал:
— Стало быть, здесь.
Старатели поставили балаган, развели костер, сварили ужин, плотно поели и полезли в балаган спать. Утром Ваганов поднялся раньше всех и растолкал товарищей.
— Поднимайтесь, православные. Кто рано встает, тому бог подает.
Степан отошел шагов на сто вверх по ручью, перекрестился широким размашистым крестом и, поплевав на руки, ударил кайлой. Рядом с ним встали Чупин и Каргаполов. Пока они били дудку, Никита и Соловей налаживали промывальный станок.
— Где лывка, там и промывка, — сказал, подмигивая, Василий. — Эх, кабы фартануло! Уйду в Расею. Земляков повидать охота.
Первые смывки оказались небогатыми. Старатели приуныли. Две недели бились впустую. Каргаполов стал собираться в другое место. Глядя на него, заволновались и остальные. Степан еле уговорил товарищей поработать еще. Пробили новые дудки — пусто. Ударили последний раз — нашли золото.
В Зареченске скоро узнали, что Ваганову и Каргаполову пофартило. Никто не удивился, когда Степан поставил новый, под железной крышей пятистенный дом, а рядом начал строить второй — для Никиты. Крепко поверил дядя, что племянник принес ему счастье. Ведь сколько лет не мог выбиться из нужды, а тут одним махом разбогател.
— Широко шагает Рябой, — говорили завистники, — не порвал бы штаны.
С первыми заморозками старатели потянулись из тайги. Вагановская артель пришла последней. Уговорились по весне опять работать вместе, только Соловей снова засобирался в далекую Расею. На радостях завалился с приятелями в кабак и за три дня спустил все деньги, а, может, их у него выкрали. Из Зареченска Топорков не ушел, снова пел в церковном хоре, только голос был уже не тот: словно треснуло что-то в груди у знаменитого Соловья, и на высоких нотах голос дребезжал.
Второй дом строители закончили, когда выпал снег. Степан Дорофеевич все осмотрел придирчивым взглядом и остался доволен. Позвал Никиту.
— Нравится?
— Дом хороший, — сдержанно ответил Плетнев.
— Лучше смотри. Жить здесь будешь. Опричь того, тысяча твоего капиталу у меня. Чего молчишь? Али недоволен?
— Спасибо, дядя, век не забуду твоей милости.
Ваганов нахмурился.
— Милости тут нет. Заработано тобою. И дом, и деньги получишь, когда женишься. Хозяйку приискивай. Да не робей, дело житейское. На первую попавшуюся не зарься, много девок-то у нас. Есть между ними балованные, а есть и хорошие. На всю жизнь подружку приглядывай, а как выберешь, наперед мне скажи. Али уж есть на примете?
Никита мял в руках шапку, молчал. Может, сказать про Анюту?
…Еще в тайге Плетнев подружился с Иваном Фоминым — веселым парнем одних лет с Никитой. Семья Фоминых занимала участок неподалеку от вагановского. В теплые летние ночи Никита приходил к ним на стан или Иван завертывал на огонек вагановской артели. Старики, умаявшись за день, рано ложились спать, а молодежь долго сидела, рассказывая всякие истории, распевая песни. Все чаще Никита заглядывал к Фоминым и глаз не сводил с Анюты — сестры Ивана. Девушка ему нравилась: стройная, полногрудая, глаза голубые, искристые. Русая коса, в руку толщиной, спускалась почти до колен. Звонкий голос Анюты слышался на стане с раннего утра и до вечерней зорьки. Ловкая, проворная, она все делала с песней. Успевала и обед приготовить старателям, и одежонку поштопать, и ягод к чаю набрать или грибов на ужин. А выберется свободный час — поможет и песок промыть.
Бывал у Фоминых и другой частый гость — Тихон Селиверстов, первый забияка в Зареченске. Смелый и дерзкий, он был непременным участником всех драк. Жил парень вдвоем со старой матерью, зимой бездельничал, а на лето нанимался к кому-нибудь в артель. На хозяйство матери давал в обрез, остальные деньги пропивал в кабаке.
В то лето Тихон работал у Макара Савушкина. Делянка Савушкина протянулась рядом с делянкой Фоминых, и соседи нередко спорили: то одни в чужую землю врежутся, то другие. Старики ругаются, а Тихон и рад, стоит в сторонке, сверкает черными глазами и подзадоривает:
— Не позволяй обижать себя, Макар Силыч, не спускай.
Как-то у Макара потерялись кони, а старику спешно потребовалось ехать. Савушкин послал Тихона искать лошадей. Парень походил по лесу, обобрал куст малины и завалился под тем же кустом спать. Только задремал — услышал, идет кто-то. Не поднимаясь, Тихон приоткрыл глаза. Напевая песню, Анюта собирала ягоды. Парень вскочил — и к ней.
— Ты откуда взялась, Нютка?
От неожиданности девушка чуть не рассыпала ягоды, но быстро овладела собой и бойко ответила:
— А тебе что за дело? Иди своей дорогой.
— Да ты постой, не сердись. Может, дорога-то у нас одна.
— Еще чего выдумал.
Анюта повернулась и быстро пошла. В два прыжка Тихон догнал ее, пошел рядом, заглядывая в лицо.
— Куда торопишься? Посидим на травке рядком, поговорим ладком.